Детство, даже самое теплое и безмятежное, когда-то заканчивается. И рано или поздно птенцам приходит время выпархивать из гнезда в окружающий мир. Твоя семья никуда не исчезла, и тебе всегда есть где найти сочувствие и опору, но этот мир холоден и равнодушен. И никто, кроме тебя самого, не сможет проложить тебе дорогу в жизни.
Синдоо, чудо-ребенок, небесное детя, она привыкла к уединению своей комнаты и тихой безвестности задних рядов университетских аудиторий. Чудовищный демон, божественный дар и божественное проклятье, скован у нее внутри могучими цепями и не ведает свободы. Лишь самые близкие знают о сжигающем чувстве старой вины, грызущем ее душу, и лишь самые близкие догадываются, на что на самом деле способна невысокая девушка с мальчишеской фигуркой, которой в ее двадцать лет не дашь и семнадцати.
Вечно скрывать свой дар от окружающих невозможно — он дан не для того, чтобы до скончания веков спать глубоко внутри. Но не стоит ожидать от нее чудес, совершаемых на ярко освещенной сцене под торжествующее пение фанфар. Ей еще только предстоит научиться пользоваться знаниями, аккуратно разложенными по полочкам в ее голове, и грязь и кровь хирургического отделения станут тем маслом, которому предстоит закалить гордый клинок ее дара. Могучие силы незримо присутствуют за ее спиной. Но помогают они только тем, кто помогает себе сам, и Избранная Дочь — не исключение. И когда смертельная опасность окутывает ее своей тенью, и когда другу в беде требуется помощь, она может надеяться только на себя.
Но она выстоит. Она не имеет права не выстоять. Ведь ей еще только предстоит начать обратный отсчет на шкале когда-то прерванных жизней…
Книга вторая. Птенцы соловьиного гнезда
15.11.849, огнедень. Оканака, штаб-квартира компании «Визагон»
Невесомый футляр с картой памяти оттягивал внутренний карман пиджака, словно полновесная гиря. Под его тяжестью ворот давил на шею, как веревка с привязанным камнем тянет под воду самоубийцу. Биката поежился. Все. Если он сейчас же не откажется от своего плана, дорога назад отрезана. В лучшем случае его ждет увольнение с громким скандалом. В худшем — еще и неподъемный иск о возмещении материального ущерба, а возможно, даже обвинение в промышленном шпионаже и уголовное преследование. Он скосил глаза. Калайя спокойно сидела рядом с ним, пристегнутая ремнем безопасности. Заметив его взгляд, она доверчиво улыбнулась.
Биката отчаянно сжал руль. Он знает, ради чего рискует. Он не может допустить, чтобы его лучшее творение стерли и разобрали на запчасти, потому что какому-то надутому индюку власть в голову ударила. Он должен спасти Калайю. Инженер резко выдохнул и вдавил кнопку стартера.
Мотор заработал с легким урчанием. Биката постарался придать взгляду безмятежно-усталое выражение. Ничего особенного, сказал он себе. Просто молодой сотрудник корпорации, заработавшийся до утра, внезапно вспомнил, что иногда следует и домой возвращаться. Он специально несколько раз задерживался в лабораториях до глубокой ночи, приучая охрану к мысли, что поздний уход с работы для него не является чем-то из ряда вон выходящим. Оставалось лишь надеяться, что предутренняя вялость на пару с привычкой помогут ему скормить охране насквозь дырявую версию.
Он пристегнулся, тронулся с места и несколько минут выруливал к выходу, лавируя по почти не освещенной сейчас подземной стоянке. Наконец впереди забрезжили лампы у выезда. Он притормозил у будки охранника, опустил стекло и коротко просигналил. Сонный охранник выбрался со своего места и, широко зевая, подошел к машине.
— Поздновато ты сегодня, господин Биката, — проговорил он, деликатно прикрывая рот ладонью. — Или лучше сказать — рановато?
22.11.849, перидень. Крестоцин, Первая городская больница
— Доктор Кулау, к вам посетительница, — глубокое контральто секретарши, прозвучавшее через интерком, заставило встрепенуться заведующего хирургическим отделением и по совместительству главврача. Свинцовая усталость сковывала тело, а основание черепа потихоньку начинало ломить. Он ненавидел осень. Именно на исходе года его мигрени усиливались до безобразия, а возраст давал о себе знать особенно сильно. Седьмой десяток лет — не шутка, особенно на такой нервной должности. А уж первый день недели — просто кошмар какой-то.
Он со вздохом отложил в сторону распечатку статьи из «Современной медицины», в которую безуспешно пытался вчитаться последние десять минут, и нажал кнопку:
— По какому вопросу?
В глубине души он понадеялся, что неизвестную визитершу можно отфутболить куда-то дальше. Впрочем, кто сказал, что надежды сбываются? Обеденный у него перерыв или, скажем, полуночный сон, никого не волнует. Почему-то все полагают, что его время принадлежит кому угодно, кроме него самого.
— Госпожа Карина Мураций утверждает, что по поводу интернатуры, — не замедлила вдребезги разбить его надежды секретарша. Доктор Кулау вздохнул и буркнул:
Тот же день. Оканака, штаб-квартира корпорации «Визагон»
— Господин Тадас Райкура просит о встрече.
Жизнерадостное лицо идиотки-секретарши возникло на экране коммуникатора, как всегда, внезапно. Смил, поморщившись, отложил в сторону отчет о кражах на производстве. Он предпочел бы, чтобы бессмысленная кукла сгорела синим пламенем, но корпоративная политика обязывала всех сотрудников определенного ранга иметь чоки-секретаршу. Впрочем, для экономии, которую тоже никто не отменял, выдающиеся внешние качества компенсировались максимально убогой внутренней начинкой, так что интеллектом искусственная платиновая блондинка не блистала, недалеко уйдя от рекламного манекена. Ей указали пропускать без доклада всех сотрудников службы безопасности, но понятие «всех» просто не помещалось в ее центральном процессоре — или что там нынче им в потроха суют?
— Господин Тадас Райкура имеет право всегда входить без доклада, — тяжело вздохнув, проинформировал он секретаршу. — Пропусти.
— Я запомнила, господин Смил! — Лицо чоки-девицы просияло так, словно ей выдали премию в миллион маеров. — Господина Тадаса всегда пропускать без доклада! Господин Тадас, ты можешь войти, — сообщила она в сторону.
Дверь распахнулась, и Тадас вошел в кабинет начальника службы безопасности, вопросительно приподняв бровь. Смил только возвел очи небу и развел руками.
23.11.849, огнедень. Крестоцин
Наручные часы слегка завибрировали. Без пяти семь. Карина запрыгала на одной ноге, переодевая обувь. На улице опять шел дождь, с кроссовок капала грязь, но чистить их времени уже не оставалось. Быстро натянув легкие туфли и запихав кроссовки в пакет, с перекинутой через плечо курткой она через две ступеньки взлетела на второй этаж. Парс шустро семенил за ней. Сердце колотилось как пойманный воробей, и совсем не из-за короткой пробежки. Первый день в новой больнице! И она не никем не замечаемая санитарка, а почти настоящий врач!
Коридор пустовал. Она пулей влетела в приемную Кулау и замерла, восстанавливая дыхание.
— Доброе утро, госпожа Карина, — произнесла чоки-секретарша. — Доктор Кулау вышел. Ты можешь найти его в ординаторской на утреннем совещании, которое начнется через две минуты.
— Спасибо! — кивнула Карина и выскочила в коридор. Три секунды спустя она влетела обратно. — А ординаторская где?
— Выйти из двери приемной, повернуть налево, первый поворот налево, вторая дверь справа, — проинформировала секретарша. — На двери надпись: «Ординаторская».
Тот же день. Масария, городской оперный театр
— …и очень прошу, девушки, посерьезнее, посерьезнее!
Руководитель хора поднялся из-за синтезатора и демонстративно щелкнул выключателем. Это послужило сигналом. Стоящие полукругом девицы, перешептывающиеся и перехихикивающиеся, задвигались, разбиваясь на группки. Яна с наслаждением потянулась, несколько раз наклонилась, достав ладонями пол, и встряхнулась, словно кошка. Денек получился тяжелым, и репетиция далась ей нелегко.
— Эй, Яни! — окликнула ее Нисана. Яна обернулась и в очередной раз позавидовала ярко-голубой копне волос подруги. Может, и в самом деле так же перекраситься?
— Чего? — спросила она.
— Ты чем сегодня заниматься собираешься? Мы с девчатами собираемся в кафе закатиться. Не хочешь присоединиться?