Объявление висело на столбе между «Сдам квартиру

только русской

семье,

только без детей

, дорого!» и «Сниму венец наивности в делах». Вначале Валентин раздраженно посмотрел на первое объявление. Интересно, понимал ли пишущий, что если жилье будет сдаваться лишь бездетным русским семьям, то скоро русских вообще не останется?

Второе объявление вызывало, скорее, одобрение. Венец наивности в делах снимать надо. Пусть даже придется заплатить очередному шарлатану, выдающему себя за магистра белой, черной и серо-буро-малиновой магии.

Валентин достал сигареты и закурил.

«Венца наивности» у него не было. Квартира была. Семьей обзаводиться он пока не намеревался.

А потом его взгляд привлекло третье объявление.

На миг я ощутил тоскливую холодную пустоту в груди — будто сердце засбоило, пропустило удар, замерло, раздумывая, не потребовать ли от хозяина отпуск… В глазах защипало. Нога ухнула в пустоту.

— Ступенька, милорд, осторожно, милорд! — весело напела за спиной Инна. — Не упадите!

Я протер ладонью глаза.

Отнял руку от лица.

И замер.

Кофе меня чуть взбодрил. Я посмотрел на свои часы — если верить им, то было шесть утра. Впрочем, и коммуникатор показывал пять минут седьмого. Ну, логично. Первые люди сюда попали из Москвы, вот и времени придерживались своего.

Я с тоской понял, что уже не пытаюсь убедить себя в розыгрыше, галлюцинации или внезапном умопомрачении.

— Ты ногами-то быстрее перебирать можешь? — спросила Лена.

Инструктор мне достался женского пола. Если верить словам Инны про дефицит женского населения на платформе, то мне повезло.

Но Лена будто задалась целью доказать мне, что везение — понятие весьма относительное. На первый взгляд симпатичная женщина, да и второй взгляд ничего не меняет. Моя ровесница, может, чуть постарше. Не гений чистой красоты, но и вовсе не уродина, определенный шарм в ней был. Может, только фигура излишне спортивная: не стройная, а именно накачанная, как у девушек, профессионально занимающихся плаванием — плечи широкие, руки очень крепкие. Очень короткая стрижка и такой же мешковатый комбинезон, как у Инны… ну вот и все недостатки.

Витя Матросов, бывший однокурсник Валентина, к тридцати годам имел должность заведующего отделом в крупной газете, свой собственный, пусть и маленький, кабинет, солидный животик и вполне благодушный вид. От студенческих лет у него сохранилось только общее благодушие, которое сам Виктор называл «позитивным мировосприятием», и нетривиальное прозвище Малибу, происхождение которого уже все прочно забыли.

— Растешь, — сказал Валентин, усаживаясь напротив Виктора. — Так скоро в главреды выбьешься.

Витя улыбнулся так благожелательно, что стало ясно: где-нибудь в органайзере у него уже стоит пометка «стать главным редактором». Спросил:

— Ну а ты как? Сколько мы не виделись-то… два года? Три? Все с места на место прыгаешь?

— Ты же знаешь. — Валентин закурил, поискал глазами пепельницу. — Я по натуре фрилансер… Слушай, Малибу, где у тебя пепельница?

Кабина «Сильваны» по размеру оказалась не больше внутренностей джипа — какого-нибудь «гранд-чероки» или «лэнд круизера». Впереди было два кресла перед приборной панелью, над панелью — овальный иллюминатор, который так и хотелось назвать лобовым стеклом. Не экран, а именно иллюминатор — видимо, из такого же «прозрачного металла», как и окна на станции. Сзади — полукруглый диванчик, вряд ли очень удобный, но делящийся откидными подлокотниками на три посадочных места. Даже загоревшийся матовый плафон располагался на привычном месте — на потолке в центре.

Хотя, конечно, странно было бы подсвечивать кабину на уровне пола…

Мне отвели место «водителя», рядом сел очкарик с гордым прозвищем Мастер. Лену посадили сзади, рядом с ней сел Рома — заняв своей необъятной фигурой сразу два места. Тело Кости они положили под ноги, рядом водрузили свой драгоценный контейнер.

— Что, багажника нет? — спросил я. Мне никто не ответил. — Очень неудобно, без багажника-то…

— Не мути воду, Катран. — Мастер глянул на меня из-под очков. — Нервы — они разговор любят, понимаю. Но сейчас ты будешь слушать меня. У нас есть полчаса на то, чтобы ты научился управлять космическим кораблем.

— Я знаю десятка два людей, играющих в «Старквэйк», — сказала Лена. — Можно сказать, собственное расследование провела.

— Как раз то, чем я хотел заняться, — признался Валентин.

— Ну так слушай, может, пригодится… — Лена вздохнула, подперла руками подбородок. Они сидели на кухне уже полчаса, пили по второй чашке кофе. Валентин закончил рассказывать свою историю, настал черед Лены.

— Весь внимание, — серьезно сказал Валентин.

— Я случайно во все это влезла. — Лена крутила в пальцах чайную ложку. — Я ведь таксист, из института ушла после второго курса. Так сложилось… не важно теперь почему. В те дни как раз расходилась со своим… жили уже порознь, но еще пытались что-то склеить… странно, да?

В баре никогда не бывало пусто.

Корабли прилетали и улетали в любое время суток. Люди, жившие на Плюшке, редко придерживались условного графика дня и ночи. Прибывшие с Земли новички порой несколько суток подряд «снимали стресс» — пока их, просадивших изрядную долю отпущенных на обустройство денег, не выволакивал из бара кто-нибудь из администрации. Мне казалось, что тем, кто желает снять стресс запоем, негласно разрешали это делать. Видимо, каждому требовалось адаптироваться по-своему.

Помещение бара было длинным и узким. В одном торце — двери, ведущие в жилую часть станции. В другом — барная стойка. По обеим стенам маленькие столики на двух—четырех человек, отделенные друг от друга мутными полупрозрачными занавесками, то ли из пластика, похожего на ткань, то ли из ткани, смахивающей на пластик.

И стены, и пол — все тот же перфорированный металл, что и повсюду на станции. Освещение — тусклая полоса по всей длине потолка. Наверное, эту лампу можно было включить и поярче, но при мне этого не случалось. Темнота — друг молодежи… и пьяниц.

Украшением барной стойки была плазменная телевизионная панель — один из редких гостинцев с Земли. По телевизору крутили скудный набор программ. За два дня я выучил репертуар наизусть.

Насколько я знал, станция могла обороняться сама. И весьма неплохо. У нее были и силовые щиты, и ракетно-лучевое оружие. Исполинские размеры в данном случае играли Плюшке только на пользу. Энергетическая мощность станции была неизмеримо выше, чем у любого корабля — а энергия в конечном счете решала все — и силу нападения, и прочность защиты.

Но пилоты, один за другим заскакивающие в свои корабли, выглядели и впрямь перепуганными. Может быть, потому, что Плюшка была для всех единственным домом — пусть многие и посещали ее раз-два в год? Погибнет станция — перестанут появляться новые пилоты. И то странное, но живое человеческое сообщество, которое сложилось на нынешний день, начнет вымирать…

Мой «Феникс» стоял рядом с Ленкиной «Муреной». Мы оказались в ангаре, когда половина пилотов уже стартовала — под кораблями с чавканьем открывались люки, машины стремительно уходили вниз, палуба над ними смыкалась. Я прикинул, что в ангаре сейчас стояло полсотни кораблей. Еще десятка два, наверное, были пристыкованы к станции снаружи — во-первых, это дешевле, во-вторых, самые большие корабли в ангар просто не влезали.

Если хотя бы половина пилотов успеет выйти навстречу врагам — будет жарко.

С потолка надрывались динамики, транслируя тот же текст, который сейчас шел в коммы:

— Это очень хорошо, — сказала Лена, — что дом у тебя такой старый и с плоской крышей…

Она стояла на железной лесенке, ведущей к выходящему на крышу дома люку и возилась в навесном замке разложенным швейцарским ножиком.

— И хорошо, что ЖЭК у вас такой жадный и замки такие старые… — вынимая клацнувшую дужку из петель, добавила она. — Попрошу…

Люк с грохотом открылся. Лена поднялась первой, Валентин следом. Подумав, он закрыл люк за собой. Огляделся.

Мало что найдется на свете такого унылого, как крыша старой московской девятиэтажки, родившейся во времена Хрущева. Она не крыта черепицей, как старые немецкие дома. Она не зеленеет благородной медью, как голландские особняки. На ней не стоят баки солнечных водонагревателей, как у экономных греков или турок. Никаких уютных мансард, никаких домиков, никаких голубятен. Карлсон на такой крыше захотел бы повеситься от скуки — только ему не за что было бы зацепить веревку. Пара древних антенн с гнилыми проводами, через которые давно уже никто не смотрит телевизор — разве что несколько старушек не переключились на вездесущий кабель, да и то, подслеповато щурясь, они выставляют в окно комнатные антенны, по четыре раза на день ориентируя их на свою Мекку — Останкинскую иглу.

Хорош или плох был план Фантома — я не знал. Мы действительно прижали жуков — заходили на них с тыла в тот момент, когда они сцепились с первой и третьей флотилией… может быть, вернее сказать — остатками флотилий.

Но меня не оставляло ощущение, что во всем этом есть какой-то самообман.

Это при обычной, наземной войне кавалерийский удар в тыл способен опрокинуть могучую армию. Это на Земле зашедшие сзади танки могут удачно атаковать противника.

Но здесь, в космосе?

Если в каждом жучином корабле сидит по инопланетянину, если они воюют так же, как и мы — один пилот на одном корабле, то у нас есть шансы. Им просто трудно будет воевать на два фронта.