Прежде чем продолжить рассказ, я должен вспомнить одно ранее происшедшее событие. Я возвращался из долгого путешествия по Южной Америке и после благоприятного плавания сошел на сушу в Бремерхафене. Там я остановился в широко известном отеле Лерса, чтобы как следует упаковать свои вещи и подготовить их к перевозке по железной дороге.

За обедом напротив меня уселся молодой господин, лет двадцати шести, не более, который не принимал участия в общем разговоре, но украдкой меня разглядывал, стараясь при этом, чтобы я ничего не заметил. Он то и дело испытующе поглядывал на меня, опуская в промежутках между этими взглядами свои глаза в свою тарелку. Было видно, что он находится в нерешительности. Мне почудилось, что я где-то уже видел этого юношу, но, видимо, это была мимолетная встреча, так как я никак не мог его вспомнить. Наконец за десертом я увидел, что его глаза просветлели, а лицо его приняло удовлетворенное выражение. Казалось, он вспомнил, где меня встречал. Однако от этого его внимание ко мне ничуть не уменьшилось. Взгляд его по-прежнему был прикован к моей особе и к каждому моему движению.

Выйдя из-за стола, я уселся один за маленький столик у окна, чтобы выпить там кофе. Он прогуливался туда-сюда по столовой комнате. Я заметил, что ему очень бы хотелось поговорить со мной, и он не знал, как ему начать беседу. Наконец он решительно повернулся, подошел ко мне и сказал, несколько неловко поклонившись:

— Извините, господин! Не могли ли мы раньше где-то встречаться?

— Вполне возможно, — ответил я, вставая, чтобы ответить на его поклон. — Вероятно, вы помните лучше, чем я, то место, где это случилось.

О нашей поездке в Александрию особенно нечего рассказывать. Мы расположились там в гостинице, а потом Босуэлл пошел искать Хантера.

Мы было предположили, что он просто-напросто сыт по горло нашим обществом, но ошиблись, потому что вскоре он с Эмери вошел к нам, чтобы выразить нам признательность за совместное путешествие.

Когда я по зрелом размышлении вырабатываю себе какое-то мнение о человеке, то — даже если окажется, что я заблуждался, — мне необходимо побыть некоторое время одному и подумать, чтобы окончательно убедиться в его неверности. Если бы я был менее опытен и проницателен, то при виде этого молодого человека сразу бы отказался от всех своих подозрений. Он производил самое приличное впечатление, и я уже не удивлялся, что Эмери назвал его порядочным парнем. Ни в его внешности, ни в поведении нельзя было раскрыть какой-либо черты, которая могла бы подтвердить наши подозрения. Он держался свободно, открыто, безо всякого следа какой-либо неуверенности или даже скованности, какую можно было ожидать от человека, имеющего за собой прегрешения. Либо мы в нем ошиблись, либо он, несмотря на молодость, был отъявленным мошенником.

Пароход, который мы выбрали для своего плавания, пришел из какой-то палестинской гавани и отправлялся через Тунис и Алжир в Марсель. Как только мы вчетвером поднялись на борт, к нам подошел капитан и сухо сказал:

— Месье, это не пассажирский пароход. Потрудитесь освободить палубу.

Глате — спасенная мною женщина — сказала, что она уже достаточно окрепла и может вместе со своим ребенком держаться в седле. Она поехала на одной из аюнских лошадей. Казалось, она больше не опасается за свою безопасность, поскольку с ее смертельными врагами, аюнами, мы обошлись далеко не по-дружески.

Мы трое, разумеется, ехали верхом, а нашим пленникам приходилось бежать рядом со своими лошадьми. Лошади аюнов не доставляли нам много хлопот. Эти послушные животные бедуинов ведут себя подобно собакам, которые покорно и с охотой следуют за своими хозяевами.

Солнце еще не достигло горизонта, как нам стали попадаться разбросанные повсюду большие и маленькие камни. Начался уорр, и чем дальше мы продвигались, тем крупнее и многочисленнее становились камни. Наконец мы увидели к югу от себя целый каменный массив; ночной переезд по подобной местности крайне неприятен, и мы смогли по достоинству оценить решение Крюгер-бея сделать остановку где-то в начале уорра.

Вскоре показался и сам лагерь, в котором царило большое оживление. Нас заметили; увидели также, что мы не одни, и множество любопытных высыпало навстречу; они были очень удивлены, когда услышали о случившемся; весть об этом быстро распространилась но лагерю.

Естественно, я обо всем доложил Крюгер-бею. Казалось, мое сообщение его не очень обрадовало, потому что он сказал:

Вне всякого сомнения, Томас Мелтон где-то спрятал хантеровское наследство, и я решился отыскать это место. При этом мне очень бы помогли проницательность Виннету и Эмери. Но прежде всего надо было составить документ об осмотре тела Хантера. Бумага, необходимая для этой операции, была в багаже Крюгер-бея. Текст мы написали по-английски и по-арабски, а потом подписались. Крюгер-бей и шейх, кроме того, приложили свои печатки. Я подумал, что этот документ сможет произвести нужное воздействие в Соединенных Штатах.

Мы уже намеревались приступить к розыскам, но шейх не дал нам заняться этим. Он сказал:

— Я свое обещание выполнил, не откажусь от своего слова и в дальнейшем, а теперь я прошу, чтобы и вы сдержали свое!

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Отдайте нам улед аюн.