Дом, в котором жил мистер Джосуа- Томас-Альба Токсон, заслуженный ректор знаменитой гарвардской коллегии и изобретатель, известный во всей С.Америке, – стране, где кажется, нет недостатка в изобретателях, – значился под №37-bis на Штат-Стрит, самой лучшей улице Чикаго.

Дом этот принадлежал к одному из тех гигантских строений, которыми так гордятся, и не без основания, заокеанские англосаксы.

Никакое зрелище не может сравниться с тем, что представляется взорам европейца, впервые высаживающегося на берегах Мичигана, при виде двадцати- и тридцатиэтажных зданий, воздвигнутых в сердце Чикаго из камня и железа, с их бесчисленными окнами, выходящими на все четыре стороны света, с их башенками и куполами, освещенными электрическим светом. Двадцати подъемных машин едва будет достаточно для обитателей этого маленького мирка. Три-четыре инженера заведуют многочисленными машинами, доставляющими во все апартаменты воду, тепло, воздух, свет. На самом верху, на платформе, вы видите залы для концертов, театр, рестораны, кафе, где вы можете выпить, среди пальм и других тропических растений, один из тех прохладительных напитков из льда и алкоголя, которые с таким искусством готовят янки.

За тридцать лет до того времени, как начинается наш рассказ, мистер Токсон не был еще знаменитым ученым и прославленным изобретателем, роскошное помещение которого мы описали в первой главе.

Будучи сыном одного фермера из Южных Штатов, он не получил никакого образования, ибо отец его, практичный и трезвомыслящий янки, готовил сына к обработке своих обширных плантаций, которые тот наследовал бы после его смерти. Однако, немногие свободные минуты, остававшиеся ему от обязанностей на плантациях, сын посвящал изучению естественных наук, к которым с раннего возраста чувствовал неотразимое влечение.

Вставая на заре, он должен был обойти все хлева и конюшни и посмотреть, есть ли корм у скотины, затем он отправлялся на плантацию, где под палящими лучами солнца целый день наблюдал за работавшими неграми, часто сам берясь за топор или кирку. На ферму он возвращался только при наступлении ночи, и, сколько же нужно было силы воли, чтобы от необходимого отдыха оторвать несколько минут для науки!

Дебора, как и всякая женщина, употребляла всевозможные хитрости, чтобы вырвать у отца его секрет, так сильно ее интересовавший, но все попытки были также неудачны, как и первая.

Лишь только мистер Токсон вошел в свою таинственную лабораторию-музей дверь герметически закрылась за ним; опускавшаяся за ней портьера из китайского шелка упала своими тяжелыми складками, и прошли целые часы без всякого шума извне, который бы мог помешать работе доктора Токсона.

Весьма естественно, что Дебора высказала свое беспокойство кузену. Молодой человек ничем не мог помочь ей, потому что ему, как и дочери, доктор запретил входить в музей. Но он счел за лучшее успокоить, ее опасения, сообщив при этом некоторые свои наблюдения, касающиеся мистера Токсона, чего она никак не ожидала услышать от этого, легкомысленного на вид, молодого человека.

Дойдя до этого места в своем объяснении, мистер Токсон совершенно переменился. Он поднялся и стал нервно ходить взад и вперед по своему музею.

Слегка дрожащей рукой он откидывал спускавшиеся на лоб волосы. Через стекла золотых очков его взгляд блестел странным огнем.

– Вы хотите знать, – начал он, – что я рассчитываю сделать с лаковым ящиком и факиром Сукрийяной? Ящик я отвезу в Гондапур и поставлю в святилище богини Кали в день ее праздника.

У Пензоне созрел в уме план.

Он воспользовался теми несколькими минутами, которые провел наедине с кузиной после ухода ее отца, чтобы поднять упавший дух молодой девушки.

Не нужно отчаиваться, напротив, надо надеяться. Конечно, вся история с факиром, что бы там ни говорил мистер Токсон, является плодом его расстроенного воображения. Мумия представляет собой только мертвое

Лаборатория мистера Токсона опустела.

Наши путешественники только что заняли места в поезде, уносившем их на юг, всех троих – доктора, его дочь и Пензоне, запакованного в ящик.

Громадная комната, освещенная теперь дневным светом, казалась холодной и безмолвной, как могила.

Благодаря успехам современной навигации, на переезде от Нью-Йорка до Ливерпуля нужно употребить не более пяти-шести дней, в особенности, если речь идет о «Лаконии», одном из самых быстрых пароходов Атлантического океана.Время плавания проходит быстро и незаметно чему не мало способствует комфортабельная обстановка атлантических пароходов. Светлые каюты, столовые на двести и более персон, залы для чтения и музыки, курительные комнаты и будуары делают похожими эти великолепные суда на плавающие отели, и никакое сравнение не будет более точным. Здесь танцуют, играют, флиртуют; дамы находят средство менять туалеты по три раза в сутки, а джентльмены наслаждаться баккара или игрой в poker.

К несчастью, мистер Токсон и его дочь выбрали неблагоприятный сезон для путешествия. Едва «Лакония» миновала статую Свободы, охраняющую вход в Гудзонов залив, как на море поднялся жесточайший шторм, продолжавшийся большую часть переезда.

Шторм не представляет сам по себе серьезной опасности для теперешних океанских гигантов. Их объемы и вес так значительны, что океан только истощается в напрасных усилиях причинить им вред. Однако, если «Лакония» и не боялась шторма, то оживление пассажиров пропало. Каждый заперся в своей каюте, избегая холодного ветра, не перестававшего дуть во все время шторма, и гололедицы, покрывшей мостики, снасти, перила, как бы слоем густого блестящего лака.

Настала ночь,

и

пассажиры, один за другим, спустились в свои каюты, чтобы отдохнуть спокойно хоть несколько часов после четырехдневной бессонницы. Экипаж тоже спустился в свое помещение. За судно, прочно укрепленное на якорях, опасаться было нечего и капитан, едва державшийся на ногах, мог тоже подумать о своем отдыхе. Вахтенных матросов было достаточно, чтобы следить за безопасностью парохода.

На палубе никого не было.

Только два матроса, освещенные светом фонаря, были заняты окончательным приготовлением воздушного насоса, помещающегося вверху лесницы, соединяющей шлюпку с ютом судна. Насос был превосходен в действии и сделает завтра свое дело, подавая воздух водолазам.

Когда до мистера Скидэма донесся грохот от взлетевшего на воздух парохода, то на губах его появилась улыбка удовлетворенного самолюбия. Его нисколько не смущало совершенное преступление, напротив, он хладнокровно смотрел на покрывавшие океан обломки «Лаконии», хотя по временам в его глазах загоралась неукротимая ненависть, в особенности, когда он смотрел на черневший на дне шлюпки силуэт мисс Деборы, склонившей свою головку на лаковый ящик.

Молодая девушка потеряла сознание на руках своего похитителя, но теперь, мало по малу, стала приходить в

себя. Она тихонько приподнялась на локте, и ее широко раскрытые глаза выражали полное недоумение. Она находилась в этой хрупкой лодочке, качающейся на волнах пустынного океана: слабый свет начинающейся зари освещал клерика, стоявшего у руля, неподвижного и мрачного в своем черном плаще.