Лежа на узкой койке в каюте океанского лайнера, пересекавшего Атлантику, Дженни Ланган вертелась с боку на бок от охвативших ее волнения и беспокойства. Через несколько часов начнется новая жизнь. Она прислушалась к тяжким вздохам и стонам сотен таких же, как она, иммигрантов, расположившихся в ужасной тесноте в переполненной каюте третьего класса. Ее угнетал низкий потолок помещения, спертый воздух гнал на палубу.

«С меня довольно», – прошептала Дженни. Медленно и осторожно, чтобы не разбудить свернувшуюся клубочком малышку, она оделась, соскользнула на пол. Постояв немного в узком проходе между трехъярусными железными койками, девушка почувствовала, что слышит стук трех сотен сердец, бьющихся с надеждой в душной темноте каюты. Собственное сердце Дженни Ланган радостно трепетало в ожидании наступающего дня, хотя ей не раз говорили, что приближающийся день не будет легким. Она вышла на палубу. Свежий соленый мартовский ветер заставил ее плотнее закутаться в наброшенную на плечи теплую шерстяную шаль.

– Сеньора, не бойтесь, – раздался вскоре негромкий голос. – Мне доставит удовольствие постоять рядом с вами, помолчать, покурить и полюбоваться луной, – Габриель Агнелли только что отошел от карточного стола, за которым провел всю ночь. Для мужской части иммигрантов игра в карты – обычное развлечение в пути. Чиркнув спичкой и загородив ладонями трепещущий огонек, он наклонился, чтобы прикурить.

Дженни взглянула на него.

– А, так это вы, Дженни Ланган.

Спустя несколько часов карантинные врачи покинули пароход на поджидавшем их катере. Яркое солнце плыло в ясном синем небе, «Принц Вильгельм» медленно входил в нью-йоркский порт. Гавань казалась Дженни островом, по берегам которого раскинулись леса из мачт и труб. Две широкие реки, по которым оживленно двигались суда, плавно несли свои воды, омывая остров Манхэттен. Через Ист-Ривер перекинут висячий мост, напоминающий стрельчатую готическую арку.

Пароход приближался к причалу. Статуя Свободы постепенно вырисовывалась перед глазами изумленных пассажиров. Сначала поднятая рука с факелом. Потом величественная фигура. Остроконечная корона сияла ореолом вокруг головы. Классический профиль. Бездонные глаза. Медное покрытие ослепительно сверкало на солнце. Статуя четко виднелась на фоне покрытых белыми барашками волн. Иммигранты, взволнованно толкавшиеся на палубе, обеспокоенные своей дальнейшей судьбой, благоговейно замерли, пораженные размерами и великолепием скульптуры.

– Мисс Либерти

[2]

… богиня! – прошептала Дженни.

– Свобода, освещающая мир. Это ее полное и точное имя, – торжественно произнес стоящий рядом ирландец, сдавленным от восхищения голосом. Джоко Флинн, школьный учитель из Керри,

[3]

с которым Дженни и Габриель подружились независимо друг от друга, был невысоким, жилистым мужчиной с копной темных волос и круглыми, как пуговки, карими глазами, оживленно сверкавшими под очками в тонкой металлической оправе. Человек нервный, обидчивый, он постоянно отбивал дробь ногой или барабанил пальцами. Джоко выходил из себя по малейшему поводу, неважно, было оскорбление действительным или воображаемым. Когда он считал себя униженным, на его щеках вспыхивали красные пятна, яркость которых говорила о степени охватившего его возмущения. Вспыльчивым Флинн нравился Дженни. «В нем масса привлекательных качеств», – думала она. Подкупающая, извиняющаяся улыбка освещала его лицо, когда остывал его гнев и он понимал, что вспылил без причины. Он обладал обширными познаниями. Его память хранила цифры и факты из многих областей знаний. Дженни нравилось слушать разговорчивого Флинна, хотя многие считали его занудным и надоедливым из-за постоянного желания поделиться с окружающими интересными сведениями.

– Эта леди – самая высокая в Нью-Йорке. Триста пять футов