— Давай сделаем книгу о детях. Твой текст, мои фотографии.

Предложение коллеги, Бориса Никитича, приняла сразу. Я увидела эту книгу — вот мы, вот наши дети, вот их лица, жесты, слова, рисунки. Никаких занудливых методик и взрослого всезнайства.

В нашей студии — сто детей. Разумеется, невозможно рассказать о каждом, хотя это и заманчиво. Положусь на выбор.

Лейтмотив книги, возможно, будет таким: дети и взрослые разнятся между собой, как гусеницы и бабочки. Со временем одно станет другим, гусеница превратится в бабочку, но дотоле — это разные существа.

Убеждение, что дети — маленькие взрослые, привело к тому, что мы стали обучать их по взрослой методе. От простого к сложному, от части к целому. В основе же специфически детского сознания лежит образ, сложный, но цельный.

Начало — дело ответственное. Как начнешь, так и пойдет. Начать нужно правильно: неверная нота, интонация — и… На мое приветствие дети сдержанно промолчали.

— Заказывайте, что вам слепить. — Бодряцкий тон, заигрываю, но куда деваться, разве что сбежать сразу.

А они смотрят во все глаза: не та… Прежде у них был другой педагог.

— Антилопу, — раздался голос.

— Антилопу? Именно антилопу? — переспрашиваю в надежде, что дети пощадят, закажут что-нибудь попроще.

На моей ладони — желудь, ультрамариновый кусочек смальты, заколка для волос. Ну и что? А вот что. Если считать желудь головой, заколку — телом, кусочек смальты — шапкой, то выйдет человечек. Если считать заколку телом кузнечика, смальту — камнем, желудь — пнем…

С тремя предметами, случайно попавшими в поле зрения, можно играть до бесконечности. Они — разнофактурные, они — разной формы, они — разной породы. Сочетая их в композиции, мы увидим: желудь может быть туловищем, ножкой гриба, помпоном на шапке. Кусочек смальты — горой, крышей дома, фруктовым желе. В зависимости от этого наши предметы будут в композиции главными, определяющими или вспомогательными.

Одно превращается в другое. Теряя функциональность, предметы становятся волшебными. Крышка от кефирной бутылки с бусиной на ней — блюдечко с яблочком, покрутишь яблочко — и узнаешь, что делается на другом конце света.

В этой игре ребенку открывается чудо — оказывается, ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ ВСЕМ, и, что ни задумаешь, можно сделать. Вылепить, нарисовать, скомбинировать из предметов, склеить, выгнуть из медной проволоки и т. д. Способность ребенка одушевлять своей фантазией неодушевленный мир как бы сама диктует педагогу метод обучения. Его можно назвать «проведение через разное».

«Проведение через разное» расширяет представление ребенка о путях достижения цели, о многообразии способов, средств, которые даются ему в распоряжение исподволь, в игре.

Младенчество беспамятно. Именно в нем испытали мы полноту нерасщепленных чувств. Сохранись память об этом в нашей душе — мы бы выросли страдальцами. Нас бы терзала ностальгия по утраченной остроте ликования и боли, счастья и грусти. По той блаженной поре, когда мы лежали в коляске и взгляду нашему из-под заботливо приспущенного козырька открывалось небо. Пропархивали в нем какие-то щебечущие существа, скользили блики и тени. Наши веки сами собой смежались, и мы сладко спали, вдыхая прохладный воздух. Просыпаясь, видели самое любимое лицо на свете и, убедившись, что оно здесь, снова погружались в дрему. Первое погружение в мир, первая, самая первая любовь. Как это, наверное, было пронзительно! Но мы не помним.

Мои первые воспоминания — лицо мамы, ощущение себя свитком в ее руках и какое-то пение. Уже отчетливее помнится: большущие травинки, усыпанные маковыми точечками. Под лестницей бабушки-дедушкиного дома. Южные, выцветавшие уже к началу лета, весной они манили сильнее, чем воздушные шары, с которыми мой дядя шел к родительскому дому. Шары предназначались мне, я же сидела на нижней ступеньке и собирала урожай с травинок. Ссыпала «мак» в кукольную кастрюльку, это было долго, очень долго, потому что нужно было «зачернить маком» все дно и только затем варить «кашу», помешивая пальцем вместо ложки. Каша тоже почему-то варилась очень долго. Потом остужалась. Кукол я кормила с песнями. Мне казалось, что я пою прекрасно. Про зайцев и белок, про всякую всячину. Мне страстно хотелось, чтобы кто-то из взаправдашних людей послушал мои песни. Чтобы кто-то, случайно проходя мимо, услышал, как я пою, и похвалил меня.

Бабушка мое пение не ценила и выходила на веранду только, чтобы удостовериться, что я на месте. «Сидит и играет, золотой ребенок. Без всяких детей. А то — взяли моду на коллектив!»

Это я запомнила, но тогда бабушкины слова прерывали пение, они мне мешали. И ни к чему меня проверять. Куда я уйду, если весь мир со мной — и ступенька, и трава с «маком», и куклы!

Меня повторяет дочь. Она тоже поет про зайцев, про небо, про мышей и белок, но, в отличие от меня, не требует слушателей. Впрочем, о чем она мечтает, распевая, точно сказать нельзя.

Едва научившись ходить, дети пекут «куличики». Получается не сразу. Первые опыты — обвалы, песок не держится, все сыплется. На помощь приходят формочки. Тут и песка требуется меньше, и какое разнообразие выбора — песчаный цветок, лодочка, груша, яблоко… Получаются узнаваемые предметы. Но дети отличают их от настоящих, уже полуторагодовалые знают условия игры: это — как будто бы яблоко, а это — как будто бы груша.

Малыши любят рыть канавы. Старшие возводят замки из песка, а они знай себе роют канавы. Им важно дорыться до глубины. «Я до самой Америки дорыла», — сказала трехлетняя дочь.

Пока их занимает процесс. Как кроты, они роют подземные ходы. К законченной работе теряют всякий интерес: и места-то не помнят, где полдня орудовали руками и совками.

Помню, потерялась на пляже дочь. Ее искали всем миром, о ее исчезновении сообщали рупором со спасательной станции. А она через час была обнаружена неподалеку — в вырытой яме. В тот день стоял туман, и никто не заметил в яме ребенка. Я спрашивала ее, слышала ли она громкий голос: «Разыскивается девочка Маня в розовых трусах…» — «Нет. Я яму копала».

Куличи — выпуклости; ямы, канавы — вогнутости. До трех лет дети осваивают выпукло-вогнутое пространство. Это освоение столь же значительно, как и освоение речи. Полость можно заполнить. Чем? Водой. Игра с водой — излюбленное занятие детей. Иногда она наносит серьезный ущерб имуществу. Я, например, лишилась единственного в своей жизни флакона французских духов. То есть лишилась я не флакона, а духов — они были вылиты, а пузырек заполнен водой. Зато куклам повезло!