На стук дверь никто не открыл, не предложил проваливать, не поинтересовался, кого там принесло на ночь глядя. Странно было это, странно и неправильно. Тем более за дверью жизнь есть, слышен стук, звон и негромкие голоса. Незнакомые, надо отметить. Снова грохот, треск, короткая пауза, и снова кто-то гнусавит – требовательно так и, как показалось Илье, нагло. И плохо, что Саню не слышно, либо сказать ему нечего, либо… Придется на горло своему воспитанию наступить и войти без стука.

Илья рванул на себя дверь и остановился на пороге. Вот оно что, как все, оказывается, просто. Гости к нам пожаловали, минут на пять-семь всего и опередили, иначе нарвались бы на совсем другую встречу. Ничего, сейчас и познакомимся.

Один – длинный, нескладный, в черной с белыми полосами на рукавах куртке – грязной, порванной на локте, в синих джинсах и кроссовках – стоит спиной к двери, второго не видно, но прекрасно слышно: звон, грохот металлических крышек, хлопанье дверок в шкафах. Первый среагировал на звуки за спиной, повернул башку, прищурил близоруко карие глаза с расширенными зрачками и мотнулся к стене, держа в поле зрения уже обоих – человека в синей врачебной «спецухе» за столом и застывшего на пороге. И суетливо замахал «розочкой» из мутно-белого стекла. С собой снаряд приволок, не иначе, на улице подобрал или в урне выкопал. И здесь же об угол стола и раскокал, чтобы морально противника подавить – осколков на полу и на столе полно, у телефона лежит отбитое донышко с зубчатыми краями. Из-под водки бутылка, не иначе, но здесь такого добра отродясь не водилось, а Саня – с коллегами, приятелями или в одиночку – если и употребляет, то почти всегда в нерабочее время, но в полном соответствии поговорке «пить как хирург». И не сомнительную сорокаградусную жидкость, а благородный, проверенный медицинский спирт, полезный, как известно, в минимальных дозах для всех органов и систем организма сразу. Пить-то то Саня пьет, хоть и редко, зато метко, и вы не смотрите, что сейчас он бледен и неловок – все оттого, что не понаслышке знает, как выглядит лицо человека после контакта с острыми краями разбитой бутылки. Поэтому ведет себя осмотрительно и грамотно – не дергается, руки держит на виду, делает вид, что рад гостям и в то же время огорчен, что не может предложить им достойного угощения.

– Наркотиков здесь нет, – проговорил Саня, глядя строго перед собой. – Так как помещение не соответствует требованиям, предъявляемым к хранению учетных препаратов. Согласно требованиям Госнаркоконтроля помещение должно быть с сейфом, железной дверью, решетками в стенах и на окнах, кнопкой тревожной сигнализации…

Ага, откуда у них сейфу взяться, это ж роскошь, бюджетникам недоступная. А также решетки на окнах и железная дверь. Бригада медицины катастроф занимает две крохотные комнатенки в здании невдалеке от больничного корпуса, за стенкой судебный морг с постояльцами в холодильниках и на столах, кому в морозилке места не хватило. «Двухсотым» решетки ни к чему, а вот живым КТС сейчас не помешала бы. Ничего, обойдемся, задачка так себе, средней сложности. Только бы не вошел никто – сутки Саниного дежурства истекают через двадцать минут, а гости задерживаются. То ли забыли, где выход, то ли ориентацию в пространстве потеряли. Ничего, сейчас поможем, подскажем, проводим. Лишь бы никого не принесло раньше времени, свидетели нам ни к чему, а Саня не в счет.

Фиска металась по квартире, жалобно таращилась на хозяев и с ненавистью – на чужих. Покормить ее никто не озаботился, но кошка страдала не от голода. Ольга лежала на кровати в спальне лицом к стене и не реагировала ни на просьбы, ни на угрозы, ни на слезы. Впрочем, слез-то почти и не было, их глушил ужас. Рушился мир, разваливалась на куски их вселенная, а он, здоровенный мужик, не мог и пальцем шевельнуть. Сидел тупо и смотрел, как ходят по квартире тетки из опеки, как собирают детские вещи. Одетая Лизка сидит рядом, вцепилась в рукав отцовского свитера и дрожит, второй рукой прижимает к себе мягкую рыжую игрушку-лису. Мишка стоит рядом с матерью и тоже молчит, губехи трясутся, но пока держится. В коридоре топчутся тетки в синей форме – группа поддержки из отдела по делам несовершеннолетних, но заправляют всем вот эти сволочи. Одна здоровенная и мосластая, как лошадь, больше похожа на мужика, чем на тетку. Рожа квадратная, волосенки редкие, подбородок – Шварценеггер отдыхает. Роется в шкафах, перебирает вещи на полках и вешалках, бросает их куда попало. На ковре стоит сумка, в нее квадратная тетка мечет все подряд, злобно, с ненавистью и обидой на весь белый свет. Вторая – низкая, жирная, перекатывается бесформенным колобком, на голове не волосы – траченный молью мех неизвестного науке животного, говорит ласково, пальчики пухлые, с пятнами экземы. Шарится по квартире, мурлычет что-то себе под нос, берет вещи, подносит их к близоруким крохотным глазкам и ставит, куда придется. Убил бы голыми руками, обеих бы убил, да только хуже будет.

Фиска устала от беготни, взгромоздилась на компьютерный стол и положила хвост на клавиатуру. Шарик как раз докатился до окна, увидел кошку и умилился.

– Киса, – проворковала тетка. – Киса, киса, иди сюда.

И протянула к кошке жирные, с «перетяжками» лапки. Покладистая в обычной жизни Фиса недоуменно посмотрела на опекуншу, прижала уши и ловко три раза подряд с силой цапнула квашню за палец. Перепорхнула на подоконник, оттуда бросилась на пол и молнией сгинула где-то в недрах квартиры.

– Ой, – пискнула тетка, – укусила. Плохая киса. У вас йода и пластыря не найдется? – с отекшей обвислой мордочки на Илью уставились крохотные карие глазки.