Лиам Коннор был влюблен в Корнелл. Он преподавал в университете больше полувека и в шутку говорил, что умрет где-нибудь на полпути между квадратным двором факультета искусств и Большим красным сараем. Корнелл — химера,

[3]

член Лиги плюща и Сельскохозяйственной школы штата Нью-Йорк одновременно. Здесь Набоков написал свою «Лолиту», а каракули Фейнмана заложили основы квантовой электродинамики. В то же время фермеры могли проверить в Корнелле пшеницу на заражение головней или заказать вскрытие павшей коровы.

Кампус примостился на склоне холма с видом на Итаку, городок с населением двадцать девять тысяч человек, зажатый в ущелье между двумя скалами. Университет в 1865 году основал миллионер-филантроп Эзра Корнелл, создатель системы денежных переводов «Вестерн Юнион», вольнодумец, считавший, что прикладные науки должны преподаваться так же ревностно, как и классические. Корнелл заработал большие деньги на телеграфе — технологии связи, перевернувшей мир, как спустя полтора века это сделал Интернет. Отец-основатель вложил целое состояние в университет нового типа, совершенно непохожий на обремененные религией и ветхозаветными порядками учебные заведения его эпохи. Эзра Корнелл называл свое детище «учреждением, в котором любой человек сможет обучиться любому делу». Этот афоризм стал девизом Корнелльского университета. С первого дня его существования студентов не разделяли по религии и полу. Первая женщина выпустилась в 1873 году, первый афроамериканец — двадцатью четырьмя годами позже. Лиам гордился университетским наследием, ценил и уважал выходцев из низов. И был уверен в том, что ценность личности определяется отнюдь не чьим-то мнением, а исключительно достижениями этой самой личности. Англичане, например, на протяжении восьми веков считали ирландцев скотами. Лиам об этом никогда не забывал.

Лабораторный комплекс профессора Коннора занимал скромное место в подвале корпуса естественных наук — новенького здания из стекла, стали и камня в самом центре кампуса, в тесном промежутке между залами Рокфеллера и Бейкера. В этот вечер ученый стоял посреди лаборатории, держа в руках серебряный заостренный пинцет пятого размера. Ирландцу шел восемьдесят седьмой год, он был одет в коричневые рабочие брюки, серый свитер и поношенные белые кеды. За шестьдесят лет работы в Корнелле Лиам собрал одну из самых необычных и разнообразных коллекций живых грибов. Он называл ее «ветхий сад». Коллекция состояла из десяти тысяч ячеек размером с почтовую марку, в каждой — определенный вид грибной флоры. Ячейки размещались по принципу квадратной сетки, клетки которой создавали пестрый калейдоскоп желтых, зеленых и серых оттенков, так похожие на ухоженные сельские поля, если смотреть на них с высоты птичьего полета. «Ветхий сад» занимал три массивных, сделанных на заказ стола с крышками из гранита, каждый почти девять футов в поперечнике и полтонны весом. На подсчет всех видов грибов ушло бы несколько часов — чем не свидетельство мощи и разнообразия эволюции.

Каждая крохотная ячейка была помечена буквами и трехзначным номером. В ячейке № HV-324 произрастал

Тинк-тинк-тинк.

Когда Лиам Коннор пришел в себя, этот звук первым проник в его сознание.

Тинк-тинк-тинк.

Старый ирландец потерял ориентацию и ощущение времени, в уме вспыхивали мимолетные, разобщенные обрывки воспоминаний. Ему — двенадцать лет, он гуляет по зеленым холмам Слиго, ищет новые разновидности грибов. Ему — двадцать два, он на борту боевого корабля в Тихом океане, рассматривает лежащий на ладони латунный баллончик. Тридцать один год — их первый собственный дом в Итаке, его жена, совершенно нагая, лениво поднимается с постели. Пятьдесят девять — король Швеции вручает ему медаль. И вот ему уже семьдесят семь — он впервые видит правнука Дилана, его перекошенное от крика свекольно-красное личико.

Тинк-тинк-тинк.

Мэгги Коннор натянула на себя одеяло.

— Никого нет дома, — пробормотала она.

Стук в дверь не прекращался.

— Не стучи!

Тишина.

Лекция «Физика для президентов» в аудитории Шварца началась в девять утра и собрала две сотни студентов. Джейк Стерлинг долго «разогревался» — ночь накануне прошла в слишком откровенных разговорах, и к трем часам утра его последний четырехмесячный роман приказал долго жить, — но через двадцать минут после начала лекции он почти вошел в привычный ритм.

«Физика для президентов» исходила из простого посыла — как если бы в аудитории сидели будущие президенты Америки. Предположим, их удалось собрать вместе всего на один семестр. Какие знания оказались бы для них наиболее полезными? Джейк рассудил просто: государственные деятели должны понимать законы, на которых зиждется мироздание, определяющие, что может и чего не может быть. Ядерную подводную лодку построить можно, а ядерный самолет нельзя. Солнечного света хватит, чтобы обеспечить электроэнергией все Соединенные Штаты, однако фотоэлектрическими панелями пришлось бы облепить приличный кусок Невады. Джейк доводил факты четко, в манере армейского офицера. Мундир он снял больше десяти лет назад, но по-военному четкий подход к делу сохранился.

— Исаак Ньютон в одиночку совершил переход от древнего к современном миру. До Ньютона человечество представляло собой цивилизацию суеверных ремесленников. Мы умели делать плуги, луки и метательные машины, но понимать мир, управлять им мы учились экспериментальным путем, методом проб и ошибок. Или же нас направляли «знатоки», делающие вид, что им доступно высшее знание, — церковники и шаманы. Люди всю жизнь проводили в ожидании проявления Божественной воли через загадочные силы Вселенной, не отваживаясь на большее. После Ньютона человек имеет возможность взять карандаш, бумагу и спокойно вычислить то, что нужно. Никаких чудес. Никакой тарабарщины. Даже подготовки особой не требуется — достаточно скромных познаний в математике.

Джейк преподавал этот курс уже третий семестр подряд — рекордный период за его восьмилетнюю карьеру в Корнелльском университете. Он любил часто менять учебный план, предпочитая широкие экскурсы в рамках программы долбежке в одну точку. Физика ему нравилась. Коллеги с других кафедр с жаром доказывали, что резцом, определяющим форму мира, являются гуманитарные науки, политика, литература, но, по мнению Джейка, будущее определялось технологиями.

Молодой профессор продолжал:

Холмы, на которых раскинулся Корнелльский университет, образовались из отложений, оставленных ледниками после великой оттепели. Реки и ручьи изрезали рыхлую почву и сланцевую глину глубокими ущельями и там, где встретили на своем пути слой древней скалистой породы, низвергались вниз водопадами, которыми так славился городок. Ущелье Фолл-Крик, образующее северную границу университетского городка, было шире и глубже других. Центральную часть территории университета соединял с домами и общежитиями на северной оконечности ущелья узкий подвесной пешеходный мост. От середины моста до бурного ручья на дне бездны — двести футов свободного падения.

Джейк каждый семестр приводил в это место участников семинара «Физика для президентов». Студенты стояли на мосту и глазели на поток внизу, а Джейк тем временем объяснял геологическое строение ущелья, рассказывал о наступлении и отходе создавших его ледников. В конце экскурсии он устраивал небольшой опыт — брал арбуз и бросал его с моста. Присутствующие засекали время на секундомерах от броска до момента, когда арбуз разбивался о камни внизу. Средний результат — три целых и две десятых секунды. Студенты сверяли его с формулой Ньютона.

Однако закон вызванного земным притяжением ускорения — ньютоновское уравнение

v2 = 2gh

— служил лишь поводом. Джейк придумал это полевое занятие после того, как покончил с собой один из студентов из его группы. По статистике, за последние двадцать восемь лет с моста спрыгнули шестнадцать учащихся. Неприятный факт показывал, до чего могли довести корнелльские нагрузки, и лежал темным осадком в душе Джейка. У него до сих пор перед глазами стояли родители погибшего юноши, с которыми он встретился на похоронах. Страшно, когда родителям приходится переживать такое испытание. Страшно, когда дети подвергают таким испытаниям своих родителей.

Так что опыт с арбузом служил иллюстрацией силы удара после падения с высоты. Арбуз разбивался на мелкие ошметки, оставляя в месте столкновения с землей кроваво-красное пятно с расходящимися во все стороны лучами. Энергия превращалась из потенциальной в кинетическую, скорость нарастала с каждой секундой падения. Каждый семестр профессор приводил к ущелью новую группу — показать, что случится с человеком, если тот спрыгнет с моста. Пусть выбросят из головы роковые страсти и вернутся к реальности. Спрыгнешь — упадешь вниз и разобьешься в лепешку.

Три целых две десятых секунды — хрясь, и нет человека!

В полицейском участке Мэгги не на шутку рассвирепела. Ее продолжали убеждать, что дед покончил с собой, но она была уверена — это ошибка.

— Не мог он так поступить, — в десятый раз повторила она, расхаживая по кабинету.

— Я понимаю, насколько это ужасный для вас удар. Мне очень жаль. Постарайтесь успокоиться, мисс Коннор, — уговаривал начальник полиции. Его звали Ларри Стэккер. Одет аккуратно, короткие каштановые волосы, синий галстук, белая рубашка. Больше похож на банковского служащего, чем на полицейского.

— Ерунда! — тряхнув головой, произнесла внучка профессора. — У него не было никаких причин для самоубийства. Он был здоров. Он… — Мэгги отвела взгляд в сторону, стараясь взять себя в руки. Обстановка кабинета была скромной — голые крашеные бетонные стены, лишь несколько дипломов на стенах да фотография кампуса с воздуха. Мэгги ожидала, что «логово» начальника Корнелльской полиции окажется более впечатляющим. Она предпочла бы увидеть не офис, а дворец, почувствовать, что все на свете средства — к услугам местной полиции.

— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Стэккер.

Следующие четыре часа Джейк ощущал себя так, словно его заставили долго медленно брести сквозь толщу воды. Сначала он заглянул в учебный корпус Бартона, где размещался полицейский участок Корнелльского университета. Лейтенант по имени Эд Бикрафт провел ученого в грязную комнатку с пластмассовыми стульями и белым столом. На вид полицейскому можно было дать лет пятьдесят. Одет в мятый коричневый костюм, в голубых глазах — усталость. Мягкий высокий голос не вязался с массивным телом и родом деятельности. Джейк был потрясен, услышав, что видеокамера засняла прыжок Лиама с моста.

Бикрафт показал ученому фотографию женщины, сопровождавшей Лиама на мосту:

— Вы ее знаете?

Джейк отрицательно покачал головой.

Бикрафт кивнул и поднялся.

Джейк никак не мог заснуть, все ворочался и вертелся в кровати, пока окончательно не сдался. Поднявшись, он сварил кофе и принялся расхаживать по квартире. За окнами чернела ночь. В голове вертелось надоедливое воспоминание о разговоре с Лиамом во время прогулки между заброшенными бетонными бункерами бывших армейских складов Сенека. На тот момент Джейк посчитал, что старику просто захотелось излить душу.

Машина двигалась сквозь предутреннюю тьму по совершенно пустой двухполосной дороге. Навстречу лишь изредка попадались пикапы фермеров. До восхода солнца Джейк успел проехать по шоссе 96А почти тридцать миль на северо-восток от Итаки. Его окружали пасторальные ландшафты — холмы да фермы. С невысокого подъема открылся вид на цель поездки, выглядевшую в свете фар как заброшенная тюрьма: тройное ограждение скрывало, как слои кожуры луковицу, десять тысяч акров пустыря, который в былое время носил название «армейские склады Сенека».

Историю складов Джейку рассказал Лиам. Их построили по распоряжению Рузвельта накануне Второй мировой войны, Лиам тогда учился в Ирландии. Когда в Перл-Харборе запылали линкоры и Лиам пошел записываться добровольцем в британскую армию, армейские склады Сенека насчитывали пятьсот бетонных бункеров-хранилищ с припасами для американской военной машины.

После войны построили новые, еще более мощные хранилища для ядерного оружия. Лиам в это время был уже в Итаке, начинал работу, которая вскоре принесла ему всемирную известность. Склады тоже стали по-своему знамениты. В лучшие времена здесь работали больше десяти тысяч человек — целый небольшой город. Во всех Соединенных Штатах не было военного объекта крупнее. Джейк вспомнил газетные фотографии, сделанные в восьмидесятых годах, когда доктор Спок под одобрительные крики тысяч участников антиядерной демонстрации залез на забор склада, чтобы привлечь внимание общественности к хранящимся по ту сторону ограждения ядерным боеголовкам.

В наши дни объект перестал кого-либо интересовать. С развалом Советского Союза склады закрыли, а в 2000 году официально сняли с баланса. Теперь здесь безраздельно хозяйничали олени, ивовая поросль и дикие гуси. Часть земель отрядили для других целей: с одной стороны прилепилась тюрьма, с другой — центр молодежного досуга. Сама территория складов превратилась в город-призрак, бетонный мавзолей восемь миль в длину и четыре в ширину, безжизненную путаницу запущенных дорог и бункеров. Во всем штате трудно найти более оторванное от остального мира место.

Некролог в «Нью-Йорк таймс» занял почти целую полосу:

Мэгги опустила газету, на глаза навернулись слезы. Синди положила ей руку на плечо. За столом воцарилось молчание — кроме них, на кухне никого не было. Остальные жильцы еще не проснулись.

Мэгги погладила газету:

— С уважением написано.

На моего начальника давят со всех сторон, чтобы быстрее закрывал дело, — сообщил Бикрафт, когда они с Джейком поднимались на лифте новенького корпуса Уэйла — громадины площадью двести шестьдесят квадратных футов в самом центре кампуса. — Мол, запиши как самоубийство и дело с концом. Репортеры разбили целый табор перед нашим офисом. Проректор звонит чуть ли не ежечасно. Работаем в две смены, пытаясь закончить дело, но шеф все равно недоволен. Говорит, что оно с душком.

Бикрафт явился для сбора сведений о проекте «Коробка с ползунчиками». Усталость развязала ему язык. Джейк решил этим воспользоваться:

— Вы тоже так думаете?

— А как же! Воняет, да еще как! Женщину на мосту удалось найти? Нет. Ползунчиков? Тоже нет. А теперь из Форт-Детрика едут всякие молчуны.

Таймс-сквер переполняла какофония звуков. Гигантские экраны изрыгали рекламу. На улицах — заторы из городских автобусов и желтых такси. В промежутки между ними ныряли курьеры на велосипедах. Люди на тротуарах бежали, шли, кто-то едва тащился, иные неожиданно поворачивали вспять.

Джеймс Острэнд полюбил этот район еще двадцать два года назад, когда поступил на работу в полицию. На его глазах он из неприглядного стал гламурным, сомнительные заведения со стриптизом уступили место вселенскому центру рекламы. Жена постоянно ныла, предлагая переехать в Пенсильванию, где жила ее сестра, но Острэнд не соглашался. Ему нравилась пестрая городская смесь богатства и бедности, зеленых юнцов и доходяг. Он был влюблен в Таймс-сквер. Дай время, и здесь можно повстречать самого странного чудика, какого только смогла породить фантазия Господа Бога.

К несчастью, среди них попадались ненормальные вроде этого парня.

— Да перестань ты дергаться, черт бы тебя побрал! — прикрикнул Острэнд, безуспешно пытаясь надеть наручники на молодого японца. Полицейский заметил его две минуты назад. Парень в распахнутой до пупа рубашке бежал мимо билетных касс в северном конце площади и во все горло что-то вопил о драконах, крови и тьме. Правая рука закутана в марлю. Повязка пропиталась кровью и начала разматываться.

Псих чуть не сбил с ног группу туристов, оттолкнул в сторону старушку. Он оставлял за собой кильватерную струю беспорядка, пока на его пути не встал Острэнд. Глаза вытаращены, размером с четвертак. На вид — лет двадцать пять. Хорошо одет, что не совсем вязалось с привычными представлениями. Острэнду и раньше попадались такие типы — или сумасшедшие, или с кислотными глюками. Парень явно относился ко второй группе. Все признаки указывали, что у него съехала крыша. Само по себе такое не редкость, но парень скорее похож на студента бизнес-колледжа. К тому же происшествие случилось в среду, около пяти вечера. В субботу вечером в Гринвич-Виллидже еще куда ни шло, но в среду в час пик?..

Джейк остановил «субару» перед домом Мэгги Коннор. Взглянул еще раз на письмо — обычный лист желтого цвета, ни шапки, ни даты, лишь шесть рукописных строчек. Адвокат Лиама Коннора доставил его двадцать минут назад. Переговорив с Мэгги, Джейк вернулся в свой кабинет, где и застал юриста — высокого седого мужчину, которого видел впервые в жизни.

Тот безо всяких объяснений передал конверт. Письмо было коротким:

Солнце играло в прятки с облаками, дорожку избороздили полосы света и тени. Джейку раньше не приходилось бывать в Ривенделле. Лиам познакомил его с внучкой много лет назад, и молодой ученый немедленно ощутил, что его неудержимо тянет к Мэгги. Они иногда виделись на каких-нибудь мероприятиях, да еще пару раз в лаборатории, куда внучка приходила навестить деда. Мэгги была очень красива в своей непринужденной итакской манере — полное отсутствие косметики, старенькие джинсы — и до безобразия умна. Ее имя можно было встретить во многих списках авторов публикаций о грибных культурах, ее научные выводы нередко цитировали другие ученые. Эти заслуги сами по себе могли обеспечить ей место на кафедре практически любого учебного заведения. Лиам часто говорил, что Мэгги обладает энциклопедическими познаниями, от хоккея до Хокни.

[16]

Но она почему-то решила свернуть с прямой академической дорожки и предпочла создание грибных шедевров в компании сына бешеной гонке за увеличением количества опубликованных работ. Джейк не мог не испытывать к ней уважения. Он был явно неравнодушен к внучке профессора, да и она, похоже, догадывалась о его интересе, но при нем никогда не подавала виду.

Сопровождаемый компанией агентов секретной службы и личных секретарей, Лоуренс Данн небрежно кивнул офицеру нью-йоркской полиции. Полицейские оцепили несколько кварталов вокруг больницы «Бельвю», от Второй авеню на востоке до Ист-ривер на западе и от 25-й улицы на севере до 30-й — на юге. Часы на смартфоне показывали 06:49. Лучи восходящего солнца высветили верхние этажи небоскребов Мидтауна. Данн только что прибыл из муниципалитета. Мэр, его люди и Управление по чрезвычайным ситуациям делали все возможное, чтобы не допустить паники и подготовиться к наихудшему варианту развития событий. Данн сбежал из мэрии, как только предоставилась возможность.

По пути в больницу он позвонил Стерлингу. По рекомендации Данна, после его стычки с Коннором два года назад, ФБР приглядывало за стариком, на случай если тот кому-нибудь проболтается об узумаки. Против него не обнаружилось никаких улик, но прогнозы подсказывали, что наиболее вероятным доверенным лицом старого профессора мог стать Джейк Стерлинг. Данн понадеялся, что истину можно будет узнать позже, когда Стерлинг прибудет в Детрик. Оставалось установить, где находится второе лицо, кому Лиам Коннор мог доверить тайну, — Мэгги Коннор.

Через квартал возник еще один, более плотный заслон, на этот раз из военных. Яркий свет прожекторов превратил раннее утро в полдень. Отряд реагирования на химические и биологические инциденты действовал точно по инструкции — перекрыл доступ в больничную палату, установил воздухонепроницаемый шлюз и ввел карантин на остальной территории больницы. Комплекс оперативных мер, призванный остановить распространение узумаки, был внедрен в основном стараниями Данна. Шесть лет назад, до того как он начал работать в Совете национальной безопасности, правительство не принимало угрозу узумаки всерьез. Грибок держали под замком, и в 1972 году, когда Никсон отказался от применения биологического оружия, споры запечатали в контейнере. В 1979 году Джимми Картер упрятал их еще дальше, передав контейнер в руки женщины — Франсез Латтерелл, похоронив его в Министерстве сельского хозяйства, организации, решавшей сугубо гражданские задачи. Последние двадцать лет споры хранились в охлажденной герметичной стальной камере.

После настойчивого лоббирования со стороны Данна, других политических тяжеловесов и группы ведущих экспертов по биологическому оружию печати с камеры сняли, и началась вторая жизнь узумаки. В лаборатории четвертого класса, самой надежной среди тех, что использовались специалистами по сорнякам из МСХ, на основе грибка вывели культуру и секвенировали ДНК. Узнав об этом, Коннор пришел в бешенство. Он ворвался в кабинет Данна, накричал на него, обозвал систему контрмер ящиком Пандоры. Если об этом пронюхают китайцы, разойдутся не на шутку. Узумаки способен вызвать гонку биологических вооружений между двумя державами, еще более шизоидную, опасную и разрушительную, чем гонка ядерных вооружений с Советами несколько десятилетий назад.

Коннор ошибался. Китайцам нельзя верить — в этом Данна никто не мог разубедить. Программа срочных мер противодействия — виртуозный ход. Две из семи японских субмарин с цилиндрами узумаки на борту так и не были обнаружены. Одна, по некоторым сведениям, затонула на недосягаемой глубине где-то между Гавайями и Калифорнией, но куда делась вторая, никто не знал. И неизвестно еще, что китайцы раскопали на территории отряда 731. Достаточно обнаружить одну-единственную уцелевшую спору. Вырастить из нее гриб — не уран обогащать: для этого не требуются ни высокотехничные центрифуги, ни импортированный урановый концентрат, ни макеты гражданских предприятий для обмана наблюдения со спутников. Китайцы могли давным-давно воссоздать узумаки. Может статься, что Америка будет пребывать в полном неведении вплоть до того дня, когда препарат пустят в действие. Китайцы способны передать его Северной Корее, Северная Корея загнать Аль-Каиде, а те — выпустить в крупном американском городе.

Джейк быстро ехал по дороге, огибавшей университетский городок. Присыпанные снегом улицы и дорожки непривычно безлюдны, на въездах — посты полиции. Обычно в это время — двенадцать минут девятого — уже начинались первые лекции.

Джейк продолжал путь на восток по шоссе номер 366 мимо университетских садов с ровными рядами яблонь. Иней разрисовал поля узорами, белые ветки сверкали в лучах фар. Пасторальная красота навевала умиротворенность, словно утро ничем не отличалось от других.

Рядом на месте пассажира сидела Мэгги со светящимися грибами на коленях. Вид — деловитый, сосредоточенный и целеустремленный, но в то же время отстраненный, словно вокруг нее выросла невидимая стена.

Сзади Влад Глазман держал в правой руке забытый кусок фруктового пончика. Влад всегда садился на заднее сиденье по причине, которую либо не мог, либо не хотел объяснить. Десять минут назад Джейк буквально выволок его из постели, налил в стеклянную банку чуть теплого кофе, который нашел на плите, и схватил из холодильника пончик. Влад, мягко выражаясь, не любил вставать рано, и, чтобы прийти в себя, ему требовались лошадиные дозы кофеина и сахара. Он наотрез отказывался читать утренние лекции. Подъем раньше одиннадцати утра в его глазах приравнивался к преступлению.

Джейк подождал, пока Влад подзарядится и нейроны в мозгу приятеля заработают на полную мощность, после чего рассказал об открытии.

Вертолет с опасным грузом на борту летел на высоте трех тысяч футов над окрестностями города Фредерик в штате Мэриленд. Данн смотрел в иллюминатор на ряды домов и пересечения улиц с утренними пробками. Восемь утра — час пик. Данн невольно подумал, какой безумец решил разместить центр биологической войны, место хранения самых опасных веществ, когда-либо созданных человеком или природой, в Форт-Детрике. Такой объект не должен мозолить глаза, место ему — где-нибудь в пустыне или каньонах Южной Дакоты. А он находится посреди второго по величине города штата, всего в пятидесяти милях от Вашингтона. Если узумаки вырвется на свободу, командный пункт по борьбе с угрозой волей-неволей придется устроить в Детрике.

Вертолет заложил вираж над караульным помещением у северных ворот базы. Внизу проплыл «микрофон» — стальной шар высотой в четыре этажа, который в пятидесятые и шестидесятые годы использовался для проверки эффективности рассеивания и распыления боевых биологических веществ. Начиная с сороковых годов двадцатого века Детрик служил главным центром исследования химического и биологического оружия в США, но с запретом на биологическое оружие в 1972 году потерял свое значение. Теперь он — в немалой степени стараниями Данна — переживал новый период стремительного роста. Двойной прокол — атака летчиков-смертников 11 сентября и бациллы сибирской язвы, обнаруженные в почтовом конверте, — вернули биотерроризм на повестку дня Совета по национальной безопасности. На участке в тысячу двести акров новые здания росли не по дням, а по часам, образуя самый крупный в Штатах сгусток лабораторий третьей и четвертой степени биологической безопасности. Среди них находился и руководимый Толофф абсолютно секретный объект по исследованию и разработке мер противодействия узумаки.

Толофф сидела впереди, отдавая распоряжения наземной команде по встрече груза. Второй пилот отстегнул ремни и подошел к сиденью Данна. Он опустился на колено и прокричал поверх рева двигателей:

— Сэр, мне приказано передать вам сообщение из офиса советника по национальной безопасности, ничего не искажая: «Бери свою задницу в руки и немедля двигай в Белый дом».

Данн не смог сдержать улыбку. Его начальник, советник по национальной безопасности Марвин Алекс, был ветераном вашингтонских коридоров власти. Он служил в Госдепе и Минобороны и при демократах, и при республиканцах. Забористые выражения считались у него частью «стандартной операционной процедуры».

За окнами машины проплывал один полуразрушенный дом за другим. Дворы завалены брошенными сельхозинвентарем, автодеталями и стиральными машинами. Дорога Баффало-роуд пролегала всего в десяти милях от Итаки, но казалось, что они попали на другую планету. В центре штата Нью-Йорк по-прежнему обитала сельская беднота с редкими вкраплениями пришедших в упадок поселков промышленных рабочих. Итака выглядела аномалией, университетской Меккой, собравшей у северной оконечности Аппалачей двадцать тысяч высоколобых ученых-преподавателей и представителей богемы.

Влад наклонился вперед.

— Не гони. Я хочу дожить до старости.

— Скорость нормальная, — возразил Джейк. Он бросил взгляд на спидометр — семьдесят миль в час. Ничего страшного, если только за гребнем холма не попадется навстречу трактор.

— Ну что тебе стоит? — канючил Влад. — Из меня правда получится хороший пенсионер.

Первое упоминание об узумаки, которое Мэгги нашла в записных книжках Лиама, было датировано 1953 годом. Она сидела на бетонном полу гербария, разложив вокруг дедовские тетради. Мэгги нашла их в кладовке, где хранились личные записи всех светил микологии. Картонные ящики громоздились до потолка, в воздухе витал аромат медленно, но неотвратимо умирающей бумаги. Женщина нашла коробки с тетрадями деда, вытащила из кладовки и теперь с трепетом в сердце перебирала, разыскивая заметки о путешествиях в Южную Америку и Бразилию. Записные книжки были сложены не по порядку, приходилось открывать и читать каждую.

По сторонам возвышались ряды семифутовых стеллажей с образцами грибной флоры. Сильно пахло нафталином, от которого дохли табачные жуки — заклятые враги архивариуса. Ее дед любил копаться в этих шкафах, провел здесь полвека. В гербарии хранились все его находки, сотни обнаруженных и классифицированных им образчиков. Профессор исколесил весь мир в поисках новых видов грибов. Почти в каждом уголке мира у него имелся знакомый эксперт-миколог — иногда ученый, иногда обычный фермер. Но чаще всего он летал в Бразилию. Как-то раз он взял с собой семнадцатилетнюю Мэгги. Внучка поразилась, увидев, сколько у деда знакомых. Казалось, друзья ждали его повсюду, в каждой провинции, да не просто друзья, а отменные знатоки местной грибной флоры.

Бразилия запомнилась и по другой причине. В Сан-Пауло проживало почти миллион выходцев из Японии. В городском районе под названием Либердад ей показалось, что она вдруг очутилась на Дальнем Востоке. Лиам объяснил причину: в 1907 году Япония и Бразилия подписали договор, положивший начало переселению обедневших японских крестьян в Южную Америку для работы на кофейных плантациях. Мэгги видела потомков этих работников, которые превратились в самую крупную японскую диаспору в мире.

Запись, привлекшая внимание Мэгги, находилась на тридцать второй странице блокнота, помеченного 1953 годом. Дед писал в ту пору уверенным и четким почерком, у него еще не начали дрожать руки. Мэгги, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, принялась читать описание открытия:

Ливай Браун любил тишину. В шестом часу утра небо, за исключением редких звезд, зияло черной пустотой. Свет одинокого фонаря освещал детскую площадку на берегу Дженеси-ривер почти в самом центре Рочестера. До появления первых матерей с детьми оставалось полчаса. Хотя район не самый благополучный, ограбления в столь неурочный час можно было не опасаться. Ни один уважающий себя бандит не станет работать в такую рань, да еще и в такой холод. Значит, никто не помешает провернуть сделку.

Ливай заметил клиента издалека — тот приближался с северной стороны. Одет с иголочки, лет сорока — видимо, один из старших менеджеров «Кодака», достиг всего, чего хотел, и теперь ищет, чем бы заглушить бессмысленность бытия.

Курьер никогда не вступал в разговоры — просто отдавал один-два пузырька с мелкими разноцветными таблетками и получал деньги. Он быстро пересчитал — восемьсот долларов.

Сделка состоялась.

Ливай подождал, пока клиент скроется из виду, удовлетворенно поглаживая банкноты в кармане.

Об успешном перехвате Лоуренсу Данну доложили, когда его «таун-кар» въезжал в ворота Кэмп-Дэвида. Сорок минут назад по спутниковому телефону от Орхидеи поступил не поддающийся пеленгации звонок. Она передала координаты парка в Рочестере, штат Нью-Йорк, где, по ее словам, выпустила зараженного узумаки ползунчика. Экипаж «Блэк хока», вызванного из Форт-Драма, задержал человека, обнаружившего микробота. Полиция штата оцепила квартал, на место выехал отряд реагирования на биологические и химические инциденты.

Служба охраны, прежде чем впустить Данна, обыскала всю машину. По настоянию начальника секретной службы президент и кризисная группа переехали на базу МТО ВМС «Термонт», как официально именовался Кэмп-Дэвид. Причина была проста: в сотне футов от Белого дома ежедневно проходили тысячи людей; достаточно одному из них выпустить в воздух споры грибка, и их могло затянуть в воздухозаборники вентиляционной системы. Кэмп-Дэвид — изолированный участок площадью сто восемьдесят акров в горах Кэтоктин — находился в шестидесяти милях севернее Вашингтона. Объект стерегли, как никакой другой в мире. Охрана состояла из отборных, специально обученных морских пехотинцев. Генеалогию каждого проверяли до седьмого колена, чтобы все предки были белыми гражданами США по рождению. В Кэмп-Дэвид никто не смог бы пробраться незамеченным.

Заместитель директора ФБР, самодовольный коротышка по имени Уильям Карлайл, уже поджидал Лоуренса в главной зоне. В одной руке он держал запечатанный конверт девять на двенадцать дюймов, в другой — видеодисплей.

Сначала он вручил Данну конверт.

— Мы установили личность Орхидеи, — произнес Карлайл. — Ее настоящее имя — Ланфэнь Вонг.

Крыло в Детрике, отведенное под изолятор, прозвали «кутузкой». Оно состояло из семи палат, в каждой — по кровати и окну, выходящему в зал наблюдения. Посетители из зала могли связаться с пациентами в изоляторе по телефону. Джейку сказали, что «кутузка» почти все время пустовала в ожидании редких инцидентов внутри лабораторий четвертого класса безопасности, когда кто-нибудь нечаянно порежет перчатку или нарушится герметичность отсека и возникнет возможность заражения патогеном четвертой степени опасности — лихорадкой Эбола либо марбургской вирусной болезнью.

Джейка положили в одну из палат еще в четыре утра. Дилан находился в соседней. Где была Мэгги, никто не знал.

Известие о взрыве на армейских складах Сенека привлекло внимание всех, начиная с местной пожарной команды и кончая ЦРУ. Власти — от полиции до ФБР — засыпали наполовину оглохшего Джейка вопросами; он пытался отвечать, как мог. Кричал в ответ, чтобы те отправили всех сотрудников на поиски фургона с эмблемой «ФедЭкс», в котором находилась связанная Мэгги. Его уверяли, что блокпосты на дорогах уже выставлены и район прочесывают вертолеты. Однако поиски пока ни к чему не привели.

По секретной линии связи Джейк рассказал все, что знал, Данну и генералу Энтони Арвенику, командиру базы Форт-Детрик. Через час Джейка и Дилана запечатали в костюмы-скафандры и эвакуировали на вертолетах. Как только они поднялись в воздух, налетели бомбардировщики и закидали территорию складов на милю вокруг зажигательными бомбами. Небо полыхало адским оранжевым пламенем. Джейк различал внизу белых оленей, со всех ног удиравших от огненного прибоя.

Мэгги плавала в холодной непроницаемой тьме. Она попыталась усилием воли вынырнуть из темноты, снова стать самой собой, но не могла ощутить даже движения собственных рук.

Дилан. Ее мысли занимал Дилан. Мальчику было шесть лет, когда они отправились в Тоганнок-Фолз искать наконечники стрел.

Дилан спросил, кто такой Тоганнок, она рассказала, что тот был индейцем-делавэром. Ирокезы захватили его в плен и сбросили в водопад, который потом был назван его именем.

Дилан долго простоял у водопада, глядя в ущелье, словно индейского вождя сбрасывали вниз у него на глазах.

— А если я упаду туда, ты меня спасешь?

Главные члены Совета национальной безопасности собрались в конференц-зале Лавровой резиденции Кэмп-Дэвида.

[22]

Настроение — серьезное, никто не болтал о пустяках, не шутил и не пикировался. Лоуренс Данн занял кресло у торцевой стены.

Длинный узкий зал со скошенным потолком был обит панелями из натурального дерева. В середине стоял деревянный стол длиной тридцать футов. С одной стороны стола тихо переговаривались президент, глава его администрации и советник по национальной безопасности. Главы Госдепартамента, Министерства финансов и Министерства обороны, а также председатель Объединенного комитета начальников штабов разместились напротив. У дальнего края сгрудились директор национальной разведки, министр национальной безопасности, директор ФБР, руководитель Центра санитарно-эпидемического надзора и командир Форт-Детрика. Ряды кресел вдоль стен обычно занимали чиновники рангом пониже, но сегодняшняя встреча не была обычной. На заседание позвали только самых важных лиц. Данн был единственным из замов, приглашенных на встречу, да и то попал на нее лишь по личному распоряжению президента.

Сам он вошел в зал в одиночку, излучая властность, давая понять всем остальным, кто тут главный. Имея голливудскую внешность и состояние в несколько миллиардов долларов, сделанное на посту генерального директора интернет-империи, он позиционировал себя на выборах в роли поборника перемен, дорожащего исключительно народными и ничьими больше интересами, обещал вернуть Америку к славным временам, когда она безоговорочно считалась экономическим вожаком мира. Президент любил батончики с карамельной начинкой и спорт, время от времени меняя их виды. С недавних пор его увлек гандбол. Он также любил выглядеть спокойным и вальяжным на людях, но, когда требовалось, умел подчинить присутствующих своей воле.

Президент по очереди выслушал отчеты о последних событиях. Первым выступил министр национальной безопасности Майк Рирдон, грузный мужчина с невыразительными чертами лица и дубленой кожей, скорее похожий на водителя-дальнобойщика, чем на государственного чиновника.

— Мы пока держим прессу в узде. Запустили слух, что Бюро по контролю за алкоголем, табачными изделиями и огнестрельным оружием обнаружило на территории складов в Сенеке посевы марихуаны и сожгло их зажигательными бомбами. Мол, проводилась крупная операция по борьбе с наркотиками. Журналистам обещали, что скоро последуют новые аресты.