Днём и ночью Джима Криспа терзал один и тот же вопрос. Он размышлял над ним, бродя под дождём по мрачным улицам, перешагивая через снующих под ногами крыс; обдумывал его, сидя в своей квартире перед экраном телевизора и час за часом вглядываясь в белый шум на экране. Этот вопрос не оставлял его, даже когда он сидел на кладбище на Четырнадцатой улице в окружении пустых могил. Ему не давал покоя один и тот же вопрос: когда умерла любовь?

Чтобы думать, приходилось прилагать усилия. Мозг болел из-за постоянных размышлений, но Джиму казалось, что эти размышления — последнее, что связывает его с жизнью. Когда-то он был экономистом, когда-то давным-давно. Двадцать лет он проработал бухгалтером в одной фирме, расположенной в центре города, никогда не был женат и не имел большого опыта отношений с женщинами. Цифры, логика, математические ритуалы — вот что составляло смысл его жизни; теперь же, когда сама логика сошла с ума, больше не нужно было ввести учёт. С ужасом он осознавал, что он чужой в этом мире, что он попал в кошмарный сон длиною в вечность и никак не может из него выбраться. Спать больше не было необходимости; что-то внутри у него сломалось, и те несколько килограммов жира, которые накопились за годы его жизни, исчезли. Теперь он был таким тощим, что иногда сильный порыв ветра сбивал его с ног. Сначала появился запах, который со временем исчез, но у Джима дома оставался запас одеколона, и он принимал с ним ванны.

Его пугала бездонная пропасть времени. Впереди была бесконечная череда дней. Что теперь делать, если уже никому ничего не нужно? Никто больше не составлял списков, не отмечал время твоего прихода и ухода, не устанавливал сроков. Остальным эта искажённая форма свободы придавала сил, но для Джима она была страшнее любой тюрьмы, потому что все символы порядка — светофоры, календари, часы — всё ещё были вокруг него, они продолжали существовать по своим законам, но теперь в их существовании не было ни цели, ни смысла; они лишь напоминали ему о том, как было раньше.

Бесцельно блуждая по улицам города, он встречал на своём пути прохожих. Одни шли мирно и тихо, будто во сне, другие корчились в агонии, страдая от собственных мучений. На углу у перехода Джим инстинктивно остановился, увидев красный свет. Его внимание привлёк громкий писк, и он посмотрел налево.

Это были крысы. Они суетились вокруг самого жалкого человеческого существа, полуразложившегося трупа, который только недавно очнулся и вылез из своей могилы. Он полз по мокрому тротуару, с трудом отталкиваясь единственной тонкой рукой и костлявыми ногами. Крысы вгрызались в его тело, рвали его на части; подобравшись к Джиму, труп поднял измождённое лицо и посмотрел на него единственным оставшимся тусклым глазом. Изо рта существа вырвался приглушённый хрип: несколько крыс одновременно пытались протиснуться ему в рот в поисках мягкой плоти. Джим поспешил прочь, не дожидаясь, пока загорится зелёный. Ему показалось, что существо спросило: за что? Но на этот вопрос он не знал ответа.