Гора стояла здесь десятки тысяч лет, и ни один из обитателей Агхору

[3]

не мог даже представить себе силы, вызвавшие к жизни этот грандиозный скальный массив. Тем не менее, хотя эти люди не обладали знаниями ни о геологии, ни о тектонических движениях, ни об энергии смещений или изостатических подъемах коры, они знали достаточно, чтобы понимать: такая огромная и величественная Гора не могла оказаться естественным образованием.

Расположенная посреди холмистых солончаков, которые древние агхору считали дном высохшего океана, Гора поднималась вверх приблизительно на тридцать километров и была выше даже марсианского Олимпа, кузницы генерал-фабрикатора.

Величественно вздымающаяся вершина царила в ярком коричневом небе, словно мавзолей какого-то древнего правителя, построенный с невообразимым размахом. В ее очертаниях не было правильных линий, и ни один ремесленник из человеческого рода не смог бы сформировать эти суровые склоны, но самому отъявленному скептику хватило бы лишь взгляда, чтобы убедиться в том, что возникновением Гора обязана сверхъестественным силам.

Ничего не росло на ее каменистых склонах — ни деревьев, ни кустов утесника, ни самой чахлой травы. Окружавшая Гору земля дрожала от испепеляющего жара солнца планеты, висевшего над горизонтом подобно огромному перезревшему плоду.

Несмотря на жару, склоны Горы были холодными и скользкими на ощупь, как будто только что поднялись из темных глубин океана. Солнечные лучи избегали ее поверхности, сумрачных ущелий, глубоких впадин и темных холодных расщелин, словно под вершиной действовал мощный ледяной гейзер и его холод странным образом пропитывал всю громаду Горы.

Сначала подъема прошло не больше двадцати минут, а Лемюэль уже успел пожалеть о своем предложении проследить за отрядом Астартес. Эту тропу, скрытую среди скал, он отыскал во время одной из частых одиноких прогулок по нижним склонам грандиозной Горы. Ступени, искусно упрятанные в глубокой расщелине всего в сотне метров от мертвых камней, петляли между скал и круто уходили вверх, образуя более прямой подъем, чем тот, которым воспользовались Астартес.

Да, этот путь был намного короче, но ничуть не легче. Рубаха Лемюэля покрылась пятнами пота, и мужчина подозревал, что от него не слишком приятно пахнет. А стук сердца отдавался в ушах грохотом триумфальных барабанов, приветствующих самого Императора.

— Долго нам еще идти? — спросила Камилла.

Она с радостью воспользовалась возможностью хоть немного углубиться в Гору, а вот Каллиста отнеслась к этой затее с меньшим энтузиазмом. Она восхищалась Астартес и немного побаивалась их, но в первый момент мысль о слежке за Тысячей Сынов вызвала у Каллисты приятное возбуждение. Теперь же, хотя Лемюэль и не мог прочесть ее ауру, по лицу женщины было ясно, что она сожалеет о своем согласии пойти с ними.

Лемюэль остановился, глядя в отливающее металлическим блеском небо. Он попытался восстановить дыхание и утихомирить неистово бьющееся сердце.

Он никак не мог сосредоточиться. В голове Лемюэля мелькали только отдельные образы: сияющая кожа, словно вены под ней были наполнены пламенем; могучие крылья из перьев и золотых пластин; медно-красная грива, растрепанная и присыпанная пеплом, взметнулась над головой. И лицо — непрерывное мелькание света и плоти, словно под кожей и мышцами скрывались не кости, а нечто более динамичное и энергичное.

От такой картины у Лемюэля болезненно сжались все внутренности, но он уже не мог оторвать взгляд от этого высокого существа.

Стоп. А действительно ли это создание так уж высоко?

Ему казалось, что видение ежесекундно меняется без каких бы то ни было видимых причин. В какое-то мгновение оно казалось гигантом, а затем — без всякого перехода — обычным человеком, а потом божеством или существом с миллионами глаз, сотканным из света.

— Что это?! — едва слышно воскликнул Лемюэль. — Что они сделали?

Вся планета была охвачена огнем, и пожары полыхали до самого горизонта. Небеса, взбудораженные избыточным давлением, разразились неестественно сильными разрядами молний. Водопады осколков стекла со свистом рассекали воздух, по улицам текло расплавленное золото, и прекрасные когда-то проспекты, украшенные статуями, превращались в руины под грохот снарядов и вопли убийц.

В развалинах великолепного города, этого островка рая на земле, уже сновали грабители. Повсюду вокруг нее горели высокие сооружения из стекла, серебра и золота, а в воздухе пародией на конфетти летали миллиарды обрывков обгоревших бумаг. Во рту появился противный привкус крови, и, хотя она никогда раньше не видела этого города, она оплакивала его уничтожение.

Такая безукоризненная геометрия, такой возвышенный стиль... У кого могла подняться рука на это великолепное прибежище? Высокие серебряные башни рушились от жара пламени, разбитые стекла блестящими водопадами осыпались из высоких окон и с пирамидальных верхушек. Отблески огней сверкали в каждом осколке, и во всех стеклах отражался огромный золотой глаз, истекающий кровавыми слезами.

Ей хотелось прекратить это безумие, остановить кровопролитие, пока не стало слишком поздно, чтобы уберечь город от полного уничтожения. Но было уже слишком поздно. Его судьба была предопределена задолго до того, как упала первая бомба и первые захватчики вторглись в его золотые дворцы, мощенные мрамором храмы и великолепные парки.

Город был обречен, и ничто не могло изменить его участь.

Шатер служил Ариману островком спокойствия. Это просторное и хорошо проветриваемое помещение предоставляло надежное убежище от жары Агхору. Рядом с походной кроватью стоял книжный шкаф из орехового дерева, и книги на его полках были старыми друзьями Аримана — изрядно потрепанные и много раз прочитанные, хотя он знал их наизусть до последнего слова.

Ветхая копия «Литературных жанров Аккадии» соседствовала с переведенным «Манускриптом Войнича»

[29]

и «Кодексом Серафини».

[30]

«Собрание философов»

[31]

— рядом с пятью из семи таинственных «Книг Хсана»

[32]

и «Ключами Соломона»

[33]

вместе с другими разрозненными томами, которые не привлекали нежелательного внимания. Но если бы кто-то отыскал и открыл потайные отделения шкафа, он мог бы обнаружить произведения более провокационного содержания.

С сандаловых стропил свисали кадила, а в центре шатра зеленым огнем горела жаровня. Ариман вдохнул пьянящий аромат благовоний, поддаваясь их успокаивающему воздействию, чтобы перейти к нижним уровням Исчислений. Устремив взгляд на огонь, он направил мысленный взгляд вдоль течений эфира.

Будущее расплывалось, его затягивала густая пелена, сквозь которую невозможно было разглядеть ничего определенного. Еще пару десятков лет назад сквозь туман Эмпирея просвечивали изломанные линии времени, и Ариман мог определить грядущие события так же ясно, как обычный человек, решивший шагнуть в пропасть, мог представить себе последствия этого шага.

Сейчас потоки Великого Океана оставались для него непостижимыми, как была непостижима для мореплавателей древности обратная сторона земного шара. Ариман ощутил, как разрушается концентрация внимания и раздражение от неспособности увидеть будущее грозит уничтожить его самообладание. Сосредоточенность, этот ключ, открывающий многие двери, была основой основ для каждого из Тысячи Сынов и способом постижения великих тайн.