Что заставляет его, нормального, вроде, человека, знаменитого театрального режиссера, народного артиста, вдруг сесть за стол и подробно описывать своему сыну, как он изменял его матери?
Что это за странная исповедь грешника, уставшего от собственных грехов? Шаг отчаяния? Попытка разобраться в себе? В окружающем мире? И к чему эта исповедь приведет? Ведь она непременно приведет к чему-то…
Новый роман известного писателя и телеведущего Андрея Максимова – пронзительная история, в которой два главных героя: любовь и театр. Они переплетаются в душе главного персонажа – русского интеллигента нашего времени – запутывают его, уничтожают и возрождают…
Увлекательный сюжет не отпускает. Театр, женщины, сын… Странный треугольник, из которого нет выхода. Или все-таки есть?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Господи, это каким же надо быть дураком, чтобы любить жизнь?
Ты вот представь себе только, что жизнь – это женщина, а? И чего? Какая это будет женщина, представил? Ну, напряги свою фантазию… Тебя же Господь наградил фантазией не только для того, чтобы придумывать про оценки в школе и появление запаха сигарет изo рта…
Жизнь – это женщина, а? Конечно, не мужчина же… Ну, и какая она? Взбалмошная, нервная, суетливая, непредсказуемая. Опереться на нее даже и не пытайся, потому что сегодня она к тебе относится так, а завтра совсем уж – сяк. В этом «сяке» живешь, и совсем уже и не знаешь даже, куда от нее, от жизни, подеваться. Потому что всегда к ней тянет – женщина все-таки… Все чего-то хочется ей доказать, приручить ее хочется, подчинить… И ведь понимаешь: если приручится она, сразу станет с ней неинтересно – что с женщиной, что с жизнью – а все одно: пытаешься зачем-то… Чего двигаться к цели, которая печаль принесет? А вот ведь: сколько живешь – столько двигаешься. Бред какой-то…
Иногда, конечно, с ней, с жизнью, бывает интересно. Но это – поначалу, пока вы не привыкли друг к другу. С жизнью, как в любом романе, сначала «ах!», потом «мм-мм», а потом уже нет ни слов никаких, ни звуков – потому как от скуки и от тоски они уже не спасут.
Хочешь, я скажу тебе, сынок, что такое старость? Старость – это вычитание удивлений. Чем старше становишься, тем реже удивляет тебя жизнь. Вот и всё. Ты просишь ее, умоляешь: удиви! порази! порадуй хотя бы… Куда там! Зачем жизни тебя удивлять, когда ты и сам ей уже порядком поднадоел?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Если я, почти пятидесятилетний, и почти (так, во всяком случае, мне кажется) здоровый мужик, у которого есть работа, относительное признание и еще более относительная семья, есть, наконец, сын, которого я люблю до умопомрачения, хотя всячески стараюсь этого не показывать, отчего подчас бываю излишне груб, и сам же от этого злюсь… Так вот. Если я, такой, как я есть сегодня, сейчас, в эту самую минуту, спрошу себя самого: «А что такое, в сущности, моя жизнь?» – что я сам себе смогу ответить? Наедине с самим собой, когда никого рядом: только ты сам, Небо и какая-то неясного происхождения стеснительность внутри, которая не позволяет врать – что?
Можно, конечно, решить, что у меня – кризис среднего возраста… Почему нет? В юности все проблемы можно списать на то, что ты слишком юн; не успеешь оглянуться, а уже – здрасьте! – кризис среднего возраста; потом – раз! – и уже всё можно списывать на старческий маразм. Когда жить – вообще неясно.
Неясно вообще: кто измерял возраст, кто ведает, когда у жизни этого конкретного человека начало, а когда кризис именно среднего возраста? Вот если б можно было эдак поглядеть на свою жизнь сразу, целиком ее окинуть – тогда, конечно, тогда понятно, где именно середина… Но на такое только Бог способен, а Он телеграммы: «Дорогой, ты дошел до середины жизни, у тебя – кризис», – не посылает чего-то.
Недавно меня пригласили на теле-шоу под девизом: «Для тех, кому совсем нечего делать», что-то такое рассказывать про театр и про искусство. Ладно, поехал. А вез меня пожилой таксист-армянин, переживший, как выяснилось, землетрясение в Спитаке. Колоритный такой человек, седобородый мудрец. Так вот он сказал мне: «Господи, если б я знал, что доживу до моих преклонных, разве бы я так жил? Нет, я бы жил совсем иначе, я бы жизнь на потом откладывал. Маялся бы, маялся, а лучшее откладывал на десерт. Говорил бы: «Не надо мне пока. Я пока говно свое похлебаю, зато буду уверен, что потом покушаю десерт. Вот было бы хорошо! Но – невозможное дело!»
Итак. Если честно, не увиливая, не философствуя, не разукрашивая… Конкретно, как в милиции – ответьте, будьте любезны, для протокола: «Что такое есть ваша жизнь?»
