Зиккурат

Максимов Юрий

2479 год.

Контакт человечества с внеземными «братьями по разуму» состоялся.

Однако миролюбивые гуманоиды-сангхиты не просто намерены завязать с людьми дружеские отношения – они просят помощи.

Потому что сангхиты веками пребывают в рабстве у загадочной могущественной расы, обладающей даром телепатического воздействия на чужой разум.

Но стоит ли ввязываться в чужую войну?

Поначалу правительство Земли сомневается…

Однако вскоре людям становится ясно: следующими рабами станут они.

Остается только нанести удар первыми…

Это была не первая попытка мятежа. Древность знала немало смельчаков, подобных тем, кто посетил царский чертог в то летнее утро.

Первым пришел глава воинов Набу-наид, вторым – казначей Со, третьим – глава послов Ибу, а четвертым был сам царь.

Всех слуг отослали прочь и заперли все входы. Лишь после этого царь сошел с трона и обратился к гостям:

– Друзья мои! Нас здесь четверо, и все мы свободны. Не так уж часто на долю одного поколения выпадает столько бесконтактных. Грех не воспользоваться против тысячелетнего ига, терзающего наш народ. Что скажете?

– Это не первая попытка мятежа, государь, – с поклоном ответил Со, он был старше их всех. – Те, кто восставал прежде, были сильнее, умнее и бесстрашнее нас. Но все, чего они добились, – безвременная смерть. Разве можем мы ожидать успеха в деле, на котором споткнулись великие? Разве станет кто-либо из нас давать в долг тому, кто заведомо не сможет вернуть? Разве кто-нибудь снарядит путешествие, которое заведомо не окупит себя?

Первая часть

Пробуждение

Когда капитан Муса сердится, он выглядит спокойным. И чем сильнее рассержен, тем спокойнее выглядит. Таким спокойным, как сейчас, я его, пожалуй, не видел за все время полета.

– Ты не участвуешь в контакте, – чеканная капитанская речь жгла, как раскаленный металл. – Когда прибудем на Аган, останешься в каюте. Ни одного сангнхита не увидишь. Я скорее руку себе отрублю, чем допущу это. А по возвращении на Землю твоя выходка не останется без последствий.

Сжав кулаки, Муса склонил голову и глухо добавил:

– Все, Софронов. Можешь идти.

Я молча повернулся и вышел в безжизненно-серый коридор. На душе было легко и пусто.