О жизни в родном городе Льгове, в котором ты родился, рос, вспоминается совсем немного.

Отец — высокий, широкоплечий. Вот он на пасеке, потом за верстаком. Табуретки в доме Голиковых, полочки для книг — все это сделано его руками.

Отец берет с полки стопку ученических тетрадей «в клеточку» и «в косую» и листает их.

Папу зовут Петром Исидоровичем. Он учитель и работает в школе при сахаро-рафинадном заводе.

Когда позднее Гайдар пытался вспомнить что-либо из льговской жизни, перед ним вставал то верстак со стружками, то домик с пчелами, около которых постоянно возился отец, и еще отчетливее запомнились небольшие, двигавшиеся под самым потолком огромного здания вагончики, которые, дойдя до определенного места, опрокидывались, а внизу в этом месте росла огромная куча жома — это высыпалась выжатая сахарная свекла.

Стояло лето 1912 года.

После шумной нижегородской жизни Арзамас показался Голиковым особенно тихим. Пыль, жара, сонная истома.

Правда, тишину время от времени нарушал колокольный звон. Колокола гудели и словно зазывали: «К н‑ам, к н‑ам‑м, сиротам…» Много повидали Голиковы на своем веку церквей, но столько, да еще в одном городе, не приходилось им видеть. Церкви словно поглотили весь город, придавив собой небольшие домишки.

В соборе есть часы, и, помимо четвертей, они отбивают даже минуты. Петр Исидорович недоумевал: зачем нужен арзамасцам такой точный счет времени? Арзамасская жизнь текла медленно: жители города никуда не торопились, не спешили; казалось, сама жизнь застыла, время остановилось, а часы в соборе по-прежнему отбивали каждую минуту…