Погода крепчала. По ровной поверхности снегового уровня реки тонкими струйками пробегал мелкий снег, заметавший узкую проселочную дорогу. Небольшие сани, нагруженные до верха кожаными мешками «с почтой», едва тащились по этому сыпучему снегу, точно ехали по толченому стеклу. Небольшая мохнатая лошаденка останавливалась уже несколько раз, фыркала и оглядывалась. Ямщик Евстрат передвигал свою меховую шапку с одного уха на другое и ворчал:

– Эх, не в хороший мы час выехали с тобой, Лука Иваныч… Не пришлось бы заночевать в лесу.

Лука Иваныч больше ничего не говорил. Он слишком устал и продрог, чтобы спорить с ямщиком. Пусть его делает что хочет… Евстрат побрел но снегу на правый берег, где гребнем каменным врезался в реку крутой мыс. Начинало темнеть. Погода все крепчала. По реке тянул холодный ветер, как по коридору. Откуда-то издали донесся голос Евстрата: «А-у!..» Было уже совсем темно, когда он вернулся.

– Насилу нашел, – объяснил он, едва переводя дух. – Во какую сухарину

[1]

обыскал… Настоящая еловая. На всю ночь хватит, и от нас еще останется.

Лука Иваныч ничего не ответил. Евстрат взял лошадь под уздцы и повел к берегу, шагая по колено в снегу. Несколько раз лошадь останавливалась, и Евстрат помогал ей тащить сани.

– Ну! Ну! богова скотинка!.. Не бойся…

У самого берега лошадь остановилась. Она окончательно обессилела и стояла понурив голову.