Роман

Юрий Тепляков стоял на остановке автобуса, то и дело поглядывая на часы: ему надо успеть к девяти, оставалось еще двадцать минут, автобуса все не было и не было. Можно бы взять лихача, — и они то и дело притормаживали напротив, призывно маня пальцем, — но в старом потертом кошельке его лежало не больше ста рублей с мелочью, а этих денег явно не хватало, чтобы оплатить проезд. А еще надо хотя бы один раз перекусить в какой-нибудь недорогой кафешке. Зря он отказался взять деньги у Лильки: ведь предлагала, и будто бы от чистого сердца. Но вчерашний скандал, когда та же Лилька орала на него, попрекая куском хлеба, крышей над головой и тем, что связалась с ним, таким непутевым, и много чем еще, встал между ним и Лилькой непреодолимой стеной. А ведь он, Тепляков, вполне отрабатывает и свой кусок хлеба, и все остальное.

Да что теперь об этом — пустое дело. И не разлад со своей случайной сожительницей тому причиной, уже не первый в их отношениях, которые обычно заканчиваются выпивкой и бурными ласками на измятой постели, а то прошлое, которое не вернешь и не исправишь, саднящее душу и не дающее спокойно спать по ночам, заставляя вздрагивать от любого постороннего звука и мысленно переделывать это прошлое в свою пользу. Даже понимание, что ничего изменить уже нельзя, не может удержать его от подобных попыток.

Серое небо сочилось моросью. Лоснился асфальт. На противоположной стороне дороги на засохшей ветке старого дуба сидела ворона, время от времени встряхивая мокрые перья. Мимо в ту и другую сторону проносились легковые и грузовые машины, обдавая Теплякова отработанными газами и облаками водяной пыли.

Вот и еще один шикарный лимузин с затемненными стеклами промелькнул мимо. Но, проехав метров сто, остановился и дал задний ход, притормозив напротив железобетонной коробки, под крышей которой топтался Тепляков. Открылась задняя дверь, высунулась нога в блестящей остроносой туфле, опустилась на обочину. Пальцы ухватились за верх дверцы, и над нею показалась чья-то голова, а затем и плечи. Голова выглядела так, будто только что из парикмахерской, темный костюм из лоснящейся материи облегал широкие плечи, рубаха аж светилась своей белизной, красный галстук переливался всеми цветами радуги.

Почти одновременно с ним выбрался с переднего сиденья другой пассажир, значительно моложе первого, одетый попроще, и галстук на нем был черный. Он торопливо раскрыл зонтик и укрыл им человека с красным галстуком, сам при этом оставаясь под дождем, вызвав у Теплякова невольную улыбку.

Сперва у Теплякова потребовали документы из окошка проходной перед вертушкой. При этом, когда сбоку запищал детектор, обнаруживший металлические предметы, пришлось вынимать ключи и снимать пояс с фигуристой бляхой — как перед посадкой в самолет. Потом все повторилось сразу же за дверью в пристройку. Женщина в черной форме с эмблемой на рукаве, выяснив, куда он направляется, записала в объемистую книгу данные его паспорта, сняла отпечатки пальцев и коротко бросила:

— Направо по коридору, семнадцатая комната.

— Спасибо, — пробормотал Тепляков, обескураженный столь строгими порядками, точно он попал на объект настолько секретный и таинственный, что без таких строгостей никак нельзя.

За дверью с номером 17 на стульях вдоль стен с обеих сторон сидело человек десять. Все — молодые парни. Все, едва он переступил порог, повернули головы в его сторону. Одни — с любопытством, другие — с равнодушием на лицах.

— Это все — на курсы? — спросил Тепляков.

Они сидели на кухне за небольшим столом, который качался при каждом движении, а его пластиковая поверхность была истерта во многих местах от долгого пользования, лишившись незамысловатого орнамента. Точно такой же стол, буфет, колонка, настенный шкафчик и две табуретки — чехословацкий кухонный гарнитур, купленный по талону после почти годичного ожидания своей очереди, — стояли когда-то и в квартире, которую занимала семья подполковника Теплякова. Сколько лет миновало с тех пор, воспоминания о погибших родителях давно притупились в сознании Теплякова-младшего, но вот он увидел этот стол — и в груди его что-то сжалось, остановив дыхание.

— Что с вами, Юра? — всполошилась Татьяна Андреевна. — На вас лица нет.

— Нет-нет! Ничего! Все нормально! — поспешил он успокоить хозяйку и, лишь усевшись за стол, пояснил: — Точно такой же гарнитур был и в нашей квартире.

Теплая ладонь легла на его руку.

— Хотите выпить, Юра? У меня есть водка. Я с вами тоже выпью, чтобы. по русскому обычаю. — Голос ее пресекся, губы дрогнули в виноватой улыбке.

Иван Савич подвез Теплякова к самому магазину. И как раз вовремя: машина с продуктами и всякими промтоварами только что подъехала, и Лилька с шофером еще разбирались в бумагах, выясняя, то ли ей привезли, что заказывала, или, как часто случалось, какую-нибудь дрянь завалящую, пережившую все сроки хранения. Правда, магазин принадлежал не Лильке, и не тому предпринимателю, который начинал это дело, а неведомому ей новому хозяину целой сети таких же мелких торговых точек, и товары сюда везли, ее не спрашивая, нужны они в поселке или нет, но она за несколько лет работы установила с посредниками такие отношения, что они предпочитали с нею не спорить. Тем более что Лилька, если и увеличивала цену сверх установленной на ходовые продукты и товары, то весьма незначительно, и те, кто должен контролировать ее, смотрели на это своеволие сквозь пальцы: берет по чину, границу не переходит, и бог с ней: все берут, и если ко всем придираться, то и работать будет некому.

— Явился — не запылился, — встретила Лилька Теплякова, ошпарив его злым взглядом своих светлых, как вода в ручье, глаз. — Давай переодевайся и за работу!

Менее чем через час машина была разгружена, товары разложены по полкам и холодильникам. Тепляков за те месяцы, что работает в магазине, вполне изучил свою хозяйку, и по ее как бы отсутствующему виду знал, что нового скандала не избежать, что Лилька внутри вся так и кипит и молча честит его всеми ругательствами, какие только накоплены в русском языке. Тем более что он уехал, не сказавшись, куда и надолго ли, ждать его или нет.

А народ все шел и шел, но все больше бабки да местные пьянчужки: одни за хлебом, солью, колбасой и всякими консервами, другие за пивом и водкой, третьи, опустившиеся на самое дно, в робкой надежде угодить хозяйке, и тогда та, по доброте своей душевной, сунет им бутылку-другую, а уж закусон они раздобудут сами: на дворе ранняя осень, в огородах чего только нет, а им и надо-то пучок лука да пару огурцов. А то еще и такое случается время от времени: завалится какой-нибудь шальной «предприниматель-бизнесмен» с туго набитой мошной, не зная, как ею распорядиться, ну, тогда уж и совсем разлюли-малина — можно так потешить душеньку, что хватит на целую неделю. И даже останется.

Но к девяти вечера, когда уж совсем стемнело, поток покупателей иссяк. Вдвоем они закрыли окна изнутри железными ставными, затем разделились: Лилька заперла железную дверь на два внутренних замка, а Тепляков снаружи для вида повесил замок амбарный. После чего сел на лавку под навес с дровами и закурил: на второй этаж, который был их жильем, подниматься не хотелось. И вообще он не знал, чего ему хочется, а чего не очень. Он курил и поглядывал иногда на светящиеся окна второго этажа, которые не столько манили его к себе, сколько вызывали мрачные мысли.