Пльп беспомощно прижал к себе хилое тельце сына, гля­дя, как навсегда уходит жена. Вот она уже превратилась в тень на скале, вот – в красную точку. Трудно поверить, что она так жестока. Закон отказывает

этим

в жизни, но ведь своё дитя… Жена не дала выбора: дескать, убью или уйду – нет! Уйду, потому что родила

этого

от тебя.

Он опустил голову к малышу и вздрогнул, понял, что ещё чуть-чуть, и не нужно будет его бросать – он сам бросит отца и уйдёт в далёкие глуби.

Конечности младенца трепетали в поисках дыхания – да ведь вот он, живительный поток сероводорода, а малыш будто и не дышит. Всё правильно: он не красный. Он бледен, словно рыбы, что падают иногда на их склоны.

«Настало время!» – торжественно подумал Пльп. Он вообще был склонен к торжественным изречениям, потому что уже годы и годы не встречал разговорчивых сородичей. Жена бормотала иногда, когда ругалась, а так обходилась игривыми шлепками или мимикой. Семья Пльпа подвергалась остракизму давно, именно за разго­ворчивость.