Человека с давних пор необычайно интересует вопрос, как, когда, почему и зачем возникло все вокруг. Но главное, что волнует его, — как возник род людской. А может, пытаясь выяснить это, он все еще не теряет надежды заглянуть вперед; а чем этот род кончит?

Собаку же подобные вещи не занимают, ей совершенно безразлично, что таит в себе прошлое. Она радуется настоящему и — по примеру великих мудрецов — просто любит самое жизнь. Собаке важно, что происходит сегодня, ее меньше волнует, что было вчера, и нимало не заботит, что станется завтра. Собаку совсем не тревожат мысли о смерти.

Человека, наоборот, вечно мучит сознание неизбежного конца. И ведет он себя соответственно. Он придумал себе религию, печется о загробной жизни (не подозревая, что это-парадокс: какая еще там жизнь после смерти?!), возводит то гробницы, то пирамиды. А собака хоть и крутится оживленно вокруг тех, кто их строит, но, когда все бывает завершено, может, ничтоже сумняшеся, задрать лапку на уголок пирамиды и окропить его в полной уверенности, что поступает исключительно правильно.

Кто из них прав, пусть рассудит наш любезный читатель.

Вопреки тому, что собака и человек — существа совсем разные, по некоей странной логике истории они пошли когда-то рядом, и ныне порознь их уже невозможно себе представить. Чем глубже проникаем мы в прошлое, тем яснее осознаем, что взаимная приязнь человека и собаки уходит во тьму веков. Столетия тут ничто, тысячелетия — краткий миг. Мы говорим, что человек и собака шагают бок о бок по земле уже десятки тысяч лет, а такого без веских причин не бывает.

Когда-то, очень давно, собака, как и все остальные звери, жила в джунглях. Но стоило наступить ночи, собаку одолевала тоска. Она спала, прижавшись к земле, а услыхав какой-нибудь шорох, тут же просыпалась, вскакивала и поднимала лай. И нет ничего удивительного, что ей стало невмоготу жить одной и она решила подыскать себе сильного друга, чтобы тот защищал ее от опасностей.

Шла она как-то по лесу и повстречала оленя. «Какой сильный зверь! — подумала собака. — Да еще с рогами! Вот с кем хорошо жить вместе!»

Олень выслушал ее просьбу и кивнул головой.

— Что ж! Можем попробовать. Только говорю заранее; не поднимай по ночам шум!

Собака обещала. Но услыхала сквозь сон какие-то шорохи, вскинулась и громко залаяла.

Самое трудное — определить, когда, собственно, началась история. Человек откопал в поле старый черепок и возрадовался:

— Гляньте-ка, история!

А потом нашел под черепком обломок меча, а еще глубже — кострище, а под ним — обработанный камень, и пошло, и пошло: чем глубже в землю, тем дальше в глубь веков.

Такова же история собаки и человека. Она, похоже, не менее стара, чем сам мир и человечество в этом мире. Вы только вдумайтесь: когда Колумб открыл Америку, его поразил живущий там странный народ, но ничуть не удивило, что он видит собак; собака показалась ему чем-то вполне обычным, он привык к ней у себя на родине, а из Библии знал, что господь бог создал собаку на пятый день, то есть накануне сотворения самого Адама. Но вот позже у путешественников и ученых возник-таки вопрос: как же в Новый Свет пришли люди, ведь это так далеко, за «большой лужей»; а отсюда уже один шаг до другого вопроса: как здесь объявились собаки?

Такой, казалось бы, обычный вопрос, но как трудно на него ответить!

В те времена, когда кенгуру и собака еще были людьми, они повстречались как-то на лесной тропинке.

— Куда это ты собрался? — спросил один.

— На охоту, — ответил другой.

— Неплохо задумано. Пойду-ка и я с тобой, — сказал один, а другой согласился.

Они взяли копья и метальницы и двинулись в путь.

В древнем шумерском эпосе есть слова, от которых мороз подирает по коже: «Когда боги были еще людьми…»

Чтобы стать богами, нужно сначала сотворить человека. Но чтобы короли стали королями, нужно лишь подчинить подданных.

В плодородную низменность между двух рек пришли племена, они называли себя «черноголовыми» и воевали с теми, кто жил здесь до них. Когда-нибудь им придется воевать с другими — теми, кто захочет вытеснить их. И по-другому между людьми уже не поведется.

Как и каждый народ, «черноголовые» — шумеры — стремились восславить себя в камне и глине. Дворцы, само собой, разрушило время, храмы опустели, кое-где уцелел лишь фундамент, множество славных когда-то городов исчезло и еще не найдено, но, как ни странно, сохранилось то, что казалось наименее прочным, — знаки, которые древний писец выдавил бамбуковой палочкой на глиняной дощечке, после чего хорошенько обжег ее в огне. Это были удивительные времена: письма доверяли не почте, а раскаленной печи!

И за всеми этими великими и малыми процессами внимательно следила собака. Она вертела хвостом, убедившись, что ее хозяин рассудил правильно, и клала голову ему на колени. И потому, что другие звери так не поступали, шумерский хозяин стал собаку любить. Если хозяин занимал высокое положение, шумерский пес держался с важностью; но вел себя весьма скромно, если был просто бездомным псом. Шумерское слово для обозначения собаки — «ур». Возможно, слово это вообще означало понятие «зверь». Сходство любого зверя с собакой отражалось в его названии: водяная собака — выдра, земляная собака — барсук, была даже хищная рыба — собачья рыба, иногда ее называли акулой. Но в те времена само по себе слово «собака» еще ни о чем не говорило. Нужно было непременно добавить, откуда собака родом, и только тогда становилось ясно, что это за собака и на что она годится. И потому известны собаки из страны Элам, позже прославились собаки из города Мари, где, как можно предположить, их уже стали сознательно разводить на вывоз. Хорошая собака считалась дорогим подарком для людей высокого положения. Царь Ибби-Смен получил в дар великолепного пса из Мелуххи. Шумеры знали несколько основных пород собак. Домашняя собака была крупной и сильной и прекрасно выполняла обязанности сторожа, но имелись собаки и помельче, предназначенные для охоты. Поскольку в этой стране, кто бы там ни стоял у кормила, всегда царил порядок — оплот и залог твердой власти, — мы узнаем из табличек с клинописью множество любопытнейших сведений, касающихся собак. Закон устанавливал, что владелец собаки отвечает за ущерб, нанесенный кому-либо его животным (весьма современно, не правда ли?). Удалось установить также, какое количество пищи назначалось крупной собаке. Ведь собаку тогда кормило государство, а если точнее, собачий рацион включался в расходы по содержанию царского двора, которые, сами понимаете, строго контролировались. Хомо сапиенс со времен глубокой древности не брезговал пройтись на чужой счет, и потому «сипа-ур» — официальное звание лица, которому надлежало препровождать собак из города в город, — имел право истратить на собаку в день две литровые мерки овса! А это очень большая норма. Уже известна военная собака, на дощечках изображены также небольшие собаки для травли зверя, их, судя по изображениям, считают терьерами. И если это не просто результат бесталанности рисовальщика, то у нас имеется отличный повод возгордиться столь древним происхождением нашей домашней любимицы. Гражданин той поры, давая клятву, говорил:

Ни одно животное не изъявляет такой привязанности к человеку, как собака. Каждому зверю определено на свете свое место, повсюду расселился лишь человек, а вместе с ним верный его страж и защитник собака. И потому «Вестник не уронит своей чести, если поведет нынче речь о собаках.

…Месячный щенок уже показывает свою сообразительность. Собачий век — 14 — 20 лет, старая же собака ни к чему не годна. В странах, где климат не в меру жаркий, собака утрачивает темперамент, смелость и находчивость, столь нам полезные. Зато пользительна тем, что годится в пищу. Мавры собачье жаркое предпочитают любому иному и потому платят за собачье мясо дороже, нежели за любое другое. Египетские блудницы не знают деликатеса изысканней, чем отварной щенок, а древние карфагеняне-недруги римлян, народ знаменитый, — известные собакоеды. В Африке, в королевстве Ангола, собак разводят подобно домашнему скоту и ценят весьма дорого. Там двадцать двух рабов, из коих каждого сбывают большею частью по десяти дукатов, люди богатые отдают за одну-единственную тучную собаку! А чтобы получить высокий титул, нет средства более верного, нежели отправить на королевскую кухню несколько жирных собак.

И вообще, у человека немало причин быть благодарным собаке. Камчадалы шьют из собачьей шкуры праздничную одежду, гренландцы используют как силу тягловую, ведь собака бежит быстрее лошади и пробегает за день десять-двенадцать миль; четыре собаки тащат сани с тремя взрослыми людьми да еще с шестьюдесятью фунтами клади! В Норвегии собак натаскивают на ловлю птиц, что гнездятся на отвесных скалах, человеку недоступных. С помощью собак загоняют также рыбу в сети. В дальних плаваньях собачье мясо не однажды укрепляло плоть ослабших и больных людей. Собачий жир используют в медицине. Шкуру употребляют везде. Кожемяки, чтобы очистить ее от шерсти, применяют жидкие испражнения собак — особенно там, где во множестве изготовляют сафьян. Многие, заболев, берут в постель к себе щенят. Сами выздоравливают, но вот щенков болезнью награждают. Вылизывая раны и подагрические шишки, собаки облегчают людям страдания.

У нас самые преданные собаки — пастушьи и дворовые.

…В Риме нищего-слепца водила собака. Подойдя с ним к дому, где была надежда на подаяние, она, приняв милостыню, опускала ее в шляпу и, даже если то была пища, никогда не трогала.

— Наконец-то все встало на свои места! А могло бы встать и раньше, если 6 ты не был таким трусом и не врал, скрывая от меня, что я тебе давно безразлична и ты меня уже ни капельки не любишь. Впрочем, к чему употреблять это слово, которым ты только прикрывал свое вранье, а я, дура глупая, все еще была тебе верной женой, когда ты уже шлялся по вечерам и даже по ночам — где только были мои глаза! — с той тощей бабой. Ума не приложу, как ты мог на нее польститься! Хотя мужчина без всяких принципов, вроде тебя, и к тому же без царя в голове, может польститься и не на такую. Пожалуйста! Я не возражаю. Я на все согласна! Между нами все кончено, я уже ни о чем не жалею, а если и жалею, то лишь о том, что так долго была слепа и глуха.

— Хо-хо! Слепа и глуха! Да, с той самой поры, как отправилась в так называемую «туристическую» к морю, где была отнюдь не от работы и не с подругой, как лгала мне, а с тем мужиком, имя которого мне и произносить-то противно. Ты мне изменяла с бесстыдным цинизмом, на который способна лишь абсолютно безнравственная женщина! Впрочем, ты всегда была такой, а я — я, несмотря на это, ни в чем тебе не отказывал! Сколько я наломался, чтобы сделать из нашей квартиры самое прелестное и самое уютное гнездышко в мире, и все потому, что тебе это втемяшилось в голову! Я провел здесь центральное отопление, пока ты преспокойно разгуливала по ресторанам! Что ж, я готов! Развод, и только развод! И не жди, что на суде я тебя пощажу и всю вину возьму на себя…

Жил некий добрейший и благороднейший муж, владелец прелестной таксы по имени Кулишек. Такса Кулишек обладала гладкой блестящей шерстью, была очаровательно неуклюжей и вечно полеживала на шее эдаким мягким, теплым воротником у согнувшегося над пишущей машинкой хозяина. Ибо ее хозяин, пан Мирослав, был мужем ученым, историком, и среди древних пергаментов чувствовал себя как рыба в воде. Разумеется, пану Мирославу было известно, что еще вавилонский царь Хаммурапи определил в своих законах ответственность владельца за поведение его собаки…

К счастью, Кулишек вел себя безукоризненно и любезно, он был не способен на дурные поступки и переваливался на своих кривых ножках столь беспомощно, что любящие хозяин и хозяйка носили его на руках вверх, а также вниз по лестнице. Потому как Кулишек, обладая всеми присущими своей породе чертами, обладал ими в еще большей степени, и ноги у него были значительно кривее, нежели у остальных такс, что и усложняло ему передвижение.

Историк, хозяин Кулишека, любил рассказывать, как однажды Кулишек, увидав на улице летящего шмеля, попытался его преследовать. Но когда шмель, резко изменив направление полета, ринулся вперед, целясь прямо в мордочку Кулишека, добряк такса рухнул на землю, моля о снисхождении.

Чтобы иметь необходимый для работы покой, наш историк подыскал себе и Кулишеку комнату в уединенном домике лесника в кршивоклатских лесах и совершал многочисленные прогулки средь густых зарослей, в которых низкорослый Кулишек исчезал, естественно, с головой. Впрочем, время от времени Кулишек подтверждал, что он все-таки из породы норных, и совал свой нос в какую-нибудь нору, но, когда из одной такой тучей вылетели осы, прекратил столь опасную и исполненную драматизма деятельность.

Лесник Барабаш, тот самый, у которого они поселились, был человеком непосредственным и, глядя на Кулишека, брюзгливо говаривал:

Коль скоро эта книга открывается пословицей, придется заняться ими посерьезнее, чтобы вы не сочли, будто других мы не знаем.

Пословицы очень важны и поучительны. В ученых книгах их определяют как «афористически сжатое, образное, логически законченное изречение с поучительным смыслом». То есть пословица есть коротенькая, в несколько слов притча, сгусток народной мудрости. Далее, однако, говорится, что «нет нужды всегда руководствоваться пословицей, хотя неплохо прислушаться к опыту, многократно в ней заложенному. Однако весьма комично приводить их в разговоре постоянно».

Итак, постараемся соответствовать этим требованиям, хотя бы потому, что «пословица может заключать в себе истину».

Но какую же истину заключают в себе пословицы о собаке???

Собака в поговорках и пословицах выступает как герой положительный, потому что говорят: «верный, как собака», «послушный, как собака», но могут также с пренебрежением бросить; «тощий, как собака», «голодный, как собака» и даже «брешет, как собака», хотя это явный оговор, ведь собака не может ничего сказать, а значит, не может и солгать.

Если человек, несмотря ни на что, все-таки решился завести собаку (почему он решился, как, когда и чем это для него обернется, мы подробно говорить не станем, обо всем между строк сказано в книге), итак, если он твердо решил завести собаку, ему не остается ничего иного, как отправиться за ней. Пешком или на транспорте. По указанному адресу, к человеку, который среди собачников именуется «заводчиком». Для того чтобы иметь «питомник на дому», прежде всего необходима сука, а затем и кобель, а кроме того, огромный, просто невероятный опыт и познания. Владелец «питомника» обязан быть заядлым членом какого-нибудь клуба и свою собаку усердно натаскивать и обучать всевозможным премудростям, чтобы получить соответствующие звания и оценки (речь, конечно же, идет о собаке). Только после обучения собаки ее потомство вписывается в родословную книгу. Владелец должен иметь соответствующую территорию, которая будет отведена собакам, по меньшей мере предоставить им часть комнаты, у него должны быть снисходительные соседи, которые не станут предъявлять претензий, потому как щенята начнут беспокоить их своим скулежом, но самое главное — ему просто невозможно не быть одержимым идеей, что в результате всех его усилий и стараний в конце концов на свет появятся самые прекрасные щенки вельшей, овчарок или коккер-спаниелей, и также пекинесов, биглей, бассетов, лабрадор-ретриверов, йоркшир-терьеров, шелти… — ведь это и есть истинная гордость заводчика: он выводит одну, избранную им, породу, и дело его чести заселить мир именно этими собаками. Поэтому заводчик заседает во всевозможных советах и комитетах, ходит на субботники и воскресники, чтобы как можно лучше оборудовать при клубе площадку для собак. Он должен сколачивать и сбивать щиты, перекладины и лесенки, а также утрамбовывать беговые дорожки. Короче говоря, у такого человека хлопот полон рот, его никогда не застанешь дома, потому что он вечно пропадает вместе со своей собакой (или своими собаками) то на площадке, то в клубе, то на каком-нибудь мемориале или на лекции о развитии собачьей челюсти. Его жизнь омрачают кошмары, что он случайно отдаст щенков людям, которые воображают, будто иметь собаку — лишь развлечение, в то время как это каторжный труд! Он как дисциплинированный функционер борется с нерадивыми хозяевами, которые балуют и нежат своих собак, чем только портят, в то время как настоящий любитель-собаковод приучает их к дисциплине. От дисциплинированных родителей рождаются дисциплинированные поколения! Заводчик пишет статьи в журналы и клубные вестники. На собраниях он разносит в пух и прах тех, кто на них не ходит, на субботниках-тех, кто а подобных мероприятиях не участвует. Собаковод-любитель живет, как говорится, яркой и полнокровной общественной жизнью. Впрочем, дома его считают психом, ничтожеством и никчемным мужем.

Итак, к такому вот энтузиасту и направляет свои стопы человек, который надумал завести собаку. Там его уже ожидает щенок, существо очаровательное, какой бы породы он ни был. Это маленький лохматый шарик или голенастый дылда, который, естественно, еще будет расти; щенок может быть черным, белым, ласковым либо ворчливым, но человек, увидав эту прелесть, непременно тут же сомлеет, растает, а, следовательно, он пропал. Он сразу же загорается безумным желанием стать собаководом, но сначала становится собаконосом, потому что малыша приходится нести в сумке или в объятиях или увозить в автомобиле, и у него, соответственно, будет мокрая сумка, мокрый рукав или лужа на заднем сиденье машины.

Даже самые чистоплотные собаки от чрезмерного волнения ведут себя в такие минуты непристойно. Хозяева щенят, как правило, сопровождают подобные эксцессы восклицаниями: «Непонятно, что это с ним такое, именно этот щенок всегда отличался исключительной аккуратностью!… «Но тот, кто пришел за собакой, настолько взволнован и растроган, что ему поведение малыша не претит. Он охотно выслушивает длинный ряд добрых советов, ему рекомендована обширная литература, он должен повторять кучу непременных правил, без которых просто не может вернуться домой, и потому остается лишь удивляться, если с ним не стрясается то, что стряслось со щенком…

Наконец переговоры закончены, меня, правда, одолевает искушение сказать; сделка состоялась, ведь приобретение собаки не обходится без затрат, собака стоит денег, но об этом упоминать не принято; стыдно говорить о купле-продаже в присутствии живого существа, которое вас с растерянностью и ужасом разглядывает. У вас ёкает сердце, щеночек скулит, и это мгновенье практически бесценно. Заводчик после вашего ухода вычеркивает из блокнота еще одного щенка. Теперь ему предстоит переделать огромное множество дел, чтобы через какое-то время переслать вам синюю книжечку «Родословная собаки», где указаны основные данные о существе, которое вы уже успели назвать, ну, скажем, Пупся, хотя его официальное имя Ариет фон Гиршберг — ибо каждая порядочная собака обладает столь блистательным и разветвленным генеалогическим древом, что у вас захватывает дух и вы искренне конфузитесь перед ней за себя. Вам едва ли известно, что ваш дедушка родом из Одоленой Воды, а бабушка из какой-то деревушки под Яромержем, в то время как собачьи предки известны до почти неуловимого прошлого (т. е. до четвертого колена)! А это, изволите ли знать, шестнадцать предков блистательнейших имен, и все они «фон» или попросту «из», а у вас-то имечко, мягко говоря, куда как простенькое… Впрочем, щенку его генеалогическое древо безразлично, он сидит себе у миски с молоком и облизывается, как самый обыкновенный подзаборник, а не аристократ фон Гиршберг. Собака всегда демократична, аристократку из нее корчит заводчик, и она тут ни при чем.

Трактир «На развилке» уже опустел, а эти двое, отец и сын, все еще сводили счеты, с пьяной яростью обвиняя один другого во всех смертных грехах. Сын упрекал отца, что тот надул его, неверно выплатив долю, а отец кричал сыну, что, дескать, он и того не заслужил. Они орали во всю глотку и всё пили и пили. Трактирщик пьянство одобрял, потому что с этого жил, но ругань была ему не по вкусу. Когда пьянчуги, исчерпав запас попреков, наконец поднялись, он вздохнул с облегчением.

— Вдоль реки, мужики, не ходите, — сказал им трактирщик на прощанье, — вода высоко поднялась. Ступайте лучше задами через поле.

Сын только рукой махнул и выкатился. Позже выяснилось, что он действительно пошел задами через поле, но по пути свалился да так и остался лежать на земле, погрузившись в глубокий хмельной сон.

Отец, выделывая ногами кренделя, двинулся в другую сторону — не идти же в самом деле той дорогой, какой пошел прохвост сын, — и остановился на берегу реки.

В ночи слышался лишь тревожный лай большой собаки, которую трактирщик держал во дворе, обнесенном высоким забором. Собака была злющая… Трактирщик, успевший уже всюду погасить свет, прикрикнул на нее:

Углубившись в вопрос, как человек пришел к собаке, мы, не прилагая к тому особых усилий, делаем необычайно любопытные выводы. Мы, можно сказать, достигаем научного уровня и рассуждаем вообще, что значит весьма неопределенно. Человечество — понятие широкое, и манипулировать им несложно. Собака — тоже понятие широкое. Однако, как только мы зададимся вопросом, почему пан Новак из Виноградов

[18]

завел себе именно таксу, тут-то и начинаем теряться в догадках, ибо ответить бессильны. Действительно, почему пан Новак не завел овчарку, или коккера, или, скажем, терьера? И нам не остается ничего иного, нежели отправиться к самому пану Новаку и спросить. Но — увы! Дело в том, что этого он и сам не знает. Как-то получилось само собой…

Вот почему нам только и остается, что рассуждать вообще и не пытаться ответить ни на один вопрос по науке. Но все-таки по какому же принципу люди выбирают собаку?

К своему удивлению, мы обнаруживаем, что принцип этот весьма странный, более того — непредсказуемый. Есть, к примеру, такие, у кого сохранились детские мечты о собаке, и, став уже взрослыми и получив возможность завести собаку, они, не колеблясь, берут ту, о которой мечтали всю жизнь. Может быть, они верят, что вместе с собакой вернется ушедшая молодость?

Есть другие, эти к выбору собаки готовятся строго научно: изучают всевозможные пособия по собаководству, забрасывают вопросами знакомых и получают столько сведений, что окончательно запутываются.

И еще — я полагаю, таких большинство, — это те, что берут собаку, которая, как говорится, попала под руку. Эти на первый взгляд флегматики в итоге бывают вполне счастливы, им не в чем себя упрекнуть, кроме того, ненароком они пришли к простой истине, что все собаки похожи друг на друга, более того, их качества тоже сходны, то есть все они одинаково преданы хозяину, и каждую хозяин одинаково любит.

Женская половина нашей семьи на тайном сходе рассудила, что я становлюсь с каждым днем все невыносимее и потому необходимо что-нибудь предпринять. Постановили: приобрести собаку, которая, если верить слухам, оказывает огромное влияние на хозяина. По трезвом размышлении можно с уверенностью предположить, что настоящая собака избирает хозяином мужчину. Подобный атавизм собачьей своры даже льстит сильному полу.

Как-то в нашем доме уже появлялась собака, кому-то из знакомых некуда было ее деть, однако добром это не кончилось. Я в соответствии с ситуацией уделял ей как гостье внимание, был вежлив, хотя побаивался и слегка раздражался. Собака нахально усаживалась, когда ей вздумается, в кресле, трепала ковер, пускала лужицы, и в конце концов мне при шлось привязать ее к дереву. Она тут же перегрызла веревку и удрала. Я ее искал, страстно желая не найти, какие-то люди ее нашли и, естественно, привели обратно. С тех пор я дал зарок никогда не иметь собаки.

Но теперь мои домашние по заведенному у нас в семье порядку вынесли решение, полностью игнорирующее мои требования.

Я давно сделал вывод, что женская логика такова: если чего-то не хочет муж, его нежелание уважается, только если того же самого не хочет жена. Но если желания не совпадают, жена объявляет, что муж этого хочет, и поступает соответственно.

Сначала дома вроде бы между прочим начались разговорчики о том, как приятно иметь собаку. Наша дачка в горах просто немыслима без собаки. Дети утверждали, что уже давно боятся оставаться там одни, без охраны собаки. Я заметил, что они, насколько мне известно, ездят туда не совсем одни и если уж чего боятся, то это нашего с женой неурочного появления.

Значительное событие в жизни владельца собаки (собачника), а тем более самой собаки — первая прогулка. Хозяин как бы представляет собаку обществу. Он, разумеется, мечтает, чтобы люди замирали, обступив его, или восхищенно оборачивались и млели в изумлении, увидав, какого красавца песика он ведет. Хозяин желает слышать дифирамбы, они необходимы ему, словно цветку роса. Вот почему подготовка к прогулке проводится тщательно и ответственно. Нужно не только продемонстрировать умение щенка ходить, но и придать его внешности наибольшую привлекательность. Невозможно отправиться на прогулку и ожидать всеобщего восхищения, если у вашего щенка-боксера, дога или добермана только что купированы и перевязаны уши и раздерганная повязка торчит во все стороны. В таком виде он скорее походит на рогатое животное, нежели на собаку.

Сам акт купирования, или подрезание и укорачивание, ушей — не что иное, как традиция, привычка, более того — привычка скверная. У нас купирование практикуется, но во многих странах уже строго запрещено, потому что причиняет собаке боль и скорее надуманно, нежели необходимо. Купированный хвост тоже невелика красота, но так и быть, его отхватывают у совсем еще крохотного щенка, и щенок, возможно, не чувствует такой уж сильной боли. Подрезание ушей чрезвычайно болезненно; кроме щенка, это знает лишь его хозяин, потому что щенок по ночам плачет, а ветеринарный врач рекомендует не допускать, чтоб он чесал свербящие, перевязанные ушки. Рекомендовать-то легко, попробуйте выполнить! Хозяину советуют соорудить (естественно, для собаки) большой круглый ворот из картона, надеть щенку на шею, чтобы он не смог добраться до ушей лапками. Но, увы, напялить на него такой круг и заставить носить — не просто. Потому как щенок беснуется еще сильнее, он боится, что эта мерзость навсегда останется на его шее.

Считается, что уши купируют, чтобы придать собаке строгий и бдительный вид. Никто никогда не смог объяснить мне толком, почему уши торчком придают животному больше строгости. Попробуем представить себе, что все люди, которые несут соответствующую службу, то есть те, перед кем следует держать ухо востро, скажем контролеры, милиция, всевозможные сторожа, имели бы купированные уши!

А ведь с некоторыми породами собак поступают именно так, и лишь немногие хозяева в состоянии этому акту воспротивиться, настолько непреложны законы разведения собак. Тем не менее, я могу засвидетельствовать, что один мой знакомый, владелец боксера, не разрешил купировать своему щенку уши и пес вопреки привычному стандарту чрезвычайно хорош собой. И не похоже, что он нагонит меньше страху, если с рычанием кинется на кого-нибудь.

Короче, хозяин, чьей собаке не удалось избежать купирования ушей, должен прогулку отложить до времени, пока не заживут раны и повязка будет снята. Только после этого он сможет вывести своего красавчика на всеобщее обозрение.