Она снова приехала на этот остров в пятницу, 16 августа, двухчасовым паромом. В спортивной ковбойке, джинсах, простых туфлях без каблука на босу ногу. Единственный багаж — пляжная сумка да зонтик от солнца. На молу из выстроившихся в ряд свободных такси сразу выбрала машину допотопной марки, с ржавчиной от соли. Шофер кивнул ей приветственно, как старой знакомой, и повез на этой подпрыгивающей на ухабах колымаге через бедный городок с глинобитными домами, под крышами из пальмовых листьев, с выбеленным песком на улочках поближе к раскаленному морю. Шоферу то и дело приходилось объезжать невозмутимых свиней или голых ребятишек, которые его дразнили, изображая перед самым носом приемы тореро. В конце городка шофер свернул на широкую улицу с королевскими пальмами, с отелями и пляжем для туристов между открытым морем и внутренней лагуной, где издавна во множестве селились голубые цапли. Наконец они остановились у отеля, самого старого и малопривлекательного.

Портье ждал ее с ключами от единственной комнаты на втором этаже, которая окнами выходила на лагуну. Одним махом она поднялась по лестнице и вошла в жалкую комнату, где стоял резкий запах порошка от насекомых и почти все пространство занимала огромная двуспальная кровать. Вынула из пляжной сумки несессер из искусственной кожи, новую книгу, которую сразу положила на ночной столик вместе с разрезным ножом слоновой кости, ночную сорочку из розового шелка, которую тут же сунула под подушку. Затем — шелковую косынку с яркими тропическими птицами, белую блузу с коротким рукавом, весьма поношенные теннистые туфли; все это вместе с несессером отнесла в ванную. Прежде чем приводить себя в порядок, сняла блузку из шотландки, обручальное кольцо и мужские наручныечасы, которые носила на правой руке, и несколько раз торопливо ополоснула лицо, чтобы снять дорожную пыль и отпугнуть сон, который всегда морил ее в часы сиесты. Вытерев лицо, оценивающе посмотрела на свои груди, все еще округлые и горделиво приподнятые, несмотря на то, что дважды рожала и что ее «третий возраст» — на подходе. Оттянула назад щеки краями ладоней, чтобы вспомнить какой была в молодости, но увидела лишь собственную маску с узкими глазами, распластанным носом и тонкой полоской губ. Привычно скользнув взглядом по первым морщинам на шее, от которых уже никуда не деться, показала самой себе прекрасные зубы, отлично почищенные после обеда на пароме. Потерла шариком дезодоранта хорошо выбритые подмышки и надела блузку из чистого хлопка с инициалами А.М.Б., вышитыми на кармашке. Потом расчесала щеткой свои густые индейские волосы, длинные до плеч и, откинув назад, схватила их в конский хвост цветастой косынкой. Напоследок увлажнила губы бесцветной помадой, послюнив указательные пальцы, пригладила четко обрисованные брови, тронула своими горьковатыми духами за каждым ухом, и, наконец, перед зеркалом предстало ее лицо — лицо рожавшей женщины в осенней поре. Кожа без следа косметики лишь выиграла от естественного цвета, а топазовые глаза под темными португальскими веками не имели возраста. Она вгляделась в себя придирчиво, со всей беспощадностью и, не найдя ничего нового, осталась более или менее довольной. Только надев обручальное кольцо, а затем — часы, увидела, что времени в обрез. До пяти оставалось всего шесть часов. Тем не менее задержалась еще на минуту, чтобы грустно вздохнуть, любуясь голубыми цаплями, которые недвижно парили в знойном мареве лагуны. Темные тучи со стороны моря подсказывали, что не мешало бы взять зонтик.

Внизу, под платанами, у самых дверей, ее поджидало такси. Миновав улицу с королевскими пальмами, они доехали до площади, где гудел открытый рынок, и остановились возле киоска с цветами. Крупная негритянка, дремавшая сиесту на старом шезлонге, резко проснулась и сразу узнала женщину, сидевшую позади шофера. Что-то приговаривая с довольным смехом, негритянка протянула ей букет гладиолусов, заказанный для нее еще утром. Проехав совсем немного, таксист свернул на боковую улочку, малоезженую, подымающуюся по скалистой круче. Сквозь разреженный зноем воздух виднелись прогулочные яхты, вытянутые в одну линию во внутренней гавани для туристов, отплывавший паром, размытые очертания города в дымке горизонта, бескрайняя гладь Карибского моря.

На самом верху холма было кладбище для бедняков. Она легко толкнула заржавевшую дверь и с букетом цветов двинулась по тропе, почти заросшей кустарником, за которым лежали обломки гробов и выбеленные солнцем кости. Все могилы походили друг на друга на этом заброшенном кладбище, где в самом центре высилась сейба с длинными ветвями. Острые камешки кололи ноги сквозь нагретую резину подошв, а нещадное солнце проникало под шелковый зонтик. Маленькая игуана выскользнула из кустов, сразу замерла и, лишь взглянув на нее, юркнула обратно.

Она же, убрав три могилы и устав донельзя, вся в липком поту, наконец-то обнаружила мраморную пожелтевшую доску с именем матери и датой ее смерти, случившейся двадцать девять лет тому назад. Все эти годы она привычно рассказывала покойной матери все домашние новости, в свое время поведав и самое сокровенное, чтобы заручиться советом: выходить — не выходить замуж, и уже через несколько дней уверовала, что во сне мать дала совет, который она посчитала мудрым и решающим. Нечто похожее случилось и тогда, когда ее сын после автомобильной катастрофы две недели находился между жизнью и смертью, но материнский ответ пришел не во сне, а в случайном разговоре с одной женщиной, которая вдруг, безо всякой видимой причины, заговорила с ней на рынке. Она не была суеверной, однако утвердилась в мысли, что мать и после смерти по-прежнему понимает ее, как никто. И теперь она поделилась с ней всем, что накопилось за год, положила цветы на могилу и ушла в твердой убежденности, что получит все ответы в какой-нибудь из недалеких дней.