{21}

[I]

Заработная плата

определяется враждебной борьбой между капиталистом и рабочим. Побеждает непременно капиталист. Капиталист может дольше жить без рабочего, чем рабочий без капиталиста. Объединение капиталистов обычно и эффективно, объединение рабочих запрещено и влечет за собой для них плохие последствия. Кроме того, земельный собственник и денежный капиталист могут присовокупить к своим доходам еще предпринимательскую прибыль, рабочий же к своему промысловому заработку не может присовокупить ни земельной ренты, ни процентов на капитал. Вот почему так сильна конкуренция среди рабочих. Итак, только для рабочего разъединение между капиталом, земельной собственностью и трудом является неизбежным, существенным и пагубным разъединением. Капитал и земельная собственность могут не оставаться в пределах этой абстракции, труд же рабочего не может выйти за эти пределы.

Итак

, д

ля рабочего разъединение между капиталом

, з

емельной рентой и трудом смертельно.

Самой низкой и единственно необходимой нормой заработной платы является стоимость существования рабочего во время работы и сверх этого столько, чтобы он мог прокормить семью и чтобы рабочая раса не вымерла. По Смиту, обычная заработная плата есть самый низкий минимум, совместимый с «простой человечностью»

{22}

, т.е. с животным уровнем существования.

Спрос на людей неизбежно регулирует производство людей

,

как и любого другого товара.

Если предложение значительно превышает спрос, то часть рабочих опускается до нищенского уровня или до голодной смерти. Таким образом, существование рабочего сводится к условиям существования любого другого товара. Рабочий стал товаром, и счастье для него, если ему удается найти покупателя. Спрос же, от которого зависит жизнь рабочего, зависит от прихоти богачей и капиталистов. Если предложение количественно превышает спрос, то одна из составных частей цены (прибыль, земельная рента, заработная плата) выплачивается ниже

цены;

в результате этого соответствующий фактор ценообразования уклоняется от такого применения, и таким путем рыночная цена тяготеет к естественной цене как к некоторому центру. Но, во-первых, рабочему, при значительном разделении труда, труднее всего дать другое направление своему труду, а во-вторых, при подчиненном положении рабочего по отношению к капиталисту, ущерб терпит в первую очередь рабочий.

Итак

1) Капитал

2) Прибыль на капитал

3) Господство капитала над трудом и мотивы капиталиста

4) Накопление капиталов и конкуренция среди капиталистов

[I]

Право земельных собственников

ведет свое начало от грабежа (

Say.

Т. I, р. 136, note). Земельные собственники, как и все люди, любят пожинать там, где они не сеяли, и требуют ренту даже за естественные плоды земли (

Smith.

Т. I, р. 99) [Русский перевод, стр. 52].

В качестве примера, иллюстрирующего последний случай, Смит указывает на солянку (Seekrapp, salicorne)

Мы уже слышали, что величина земельной ренты зависит от степени

плодородия

почвы.

[XXII] Мы исходили из предпосылок политической экономии. Мы приняли ее язык и ее законы. Мы предположили как данное частную собственность, отделение друг от друга труда, капитала и земли, а также заработной платы, прибыли на капитал и земельной ренты; далее, разделение труда, конкуренцию, понятие меновой стоимости и т.д. На основе самой политической экономии, пользуясь ее собственными словами, мы показали, что рабочий низведен до положения товара, притом самого жалкого, что нищета рабочего находится в прямом

[10]

отношении к мощи и размерам его продукции, что необходимым результатом конкуренции является накопление капитала в руках немногих, т.е. еще более страшное восстановление монополии, и что в конце концов исчезает различие между капиталистом и земельным рантье, между хлебопашцем и промышленным рабочим, и все общество неизбежно распадается на два класса –

собственников

и лишенных собственности

рабочих.

Политическая экономия исходит из факта частной собственности. Объяснения ее она нам не дает.

Материальный

процесс, проделываемый в действительности частной собственностью, она укладывает в общие, абстрактные формулы, которые и приобретают для нее затем значение

законов.

Эти законы она не

осмысливает

, т.е. не показывает, как они вытекают из самого существа частной собственности. Политическая экономия не дает нам ключа к пониманию основы и причины отделения труда от капитала и капитала от земли. Так, например, когда она определяет взаимоотношение между заработной платой и прибылью на капитал, то последней причиной является для нее интерес капиталистов; иными словами, она предполагает как данное то, что должно быть установлено в результате анализа. Точно так же всюду вклинивается конкуренция. Объяснение для нее ищут во внешних обстоятельствах. При этом политическая экономия ничего не говорит нам о том, в какой мере эти внешние, с виду случайные обстоятельства являются лишь выражением некоторого необходимого развития. Мы видели, что самый обмен представляется ей случайным фактом. Единственными маховыми колесами, которые пускает в ход политэконом, являются

Именно вследствие непонимания политической экономией взаимосвязи изучаемого ею движения можно было, например, учение о конкуренции противопоставлять учению о монополии, учение о свободе промыслов – учению о корпорации, учение о разделе земельных владений – учению о крупной земельной собственности, ибо конкуренция, свобода промыслов, раздел земельных владений мыслились и изображались только как случайные, преднамеренные, насильственные, а не как необходимые, неизбежные, естественные следствия монополии, корпорации и феодальной собственности.

Итак, нам предстоит теперь осмыслить существенную взаимосвязь между частной собственностью, корыстолюбием, отделением друг от друга труда, капитала и земельной собственности, между обменом и конкуренцией, между стоимостью человека и его обесценением, между монополией и конкуренцией и т.д., между всем этим отчуждением и

Мы не последуем примеру политэконома, который, желая что-либо объяснить, переносится в вымышленное им первобытное состояние. Такое первобытное состояние ничего не объясняет. Ссылаясь на первобытное состояние, политэконом только отодвигает вопрос в серую туманную даль. Он предполагает в форме факта, события то, что он должен дедуцировать, а именно – необходимое взаимоотношение между двумя вещами, например, между разделением труда и обменом. Таким же образом теолог объясняет происхождение зла грехопадением, т.е. он предполагает как факт, в форме исторического события, то, что он должен объяснить.

[…] [XL] образует проценты на его капитал

{49}

. Таким образом, в лице рабочего субъективно существует то, что капитал есть полностью потерявший себя человек, подобно тому как в лице капитала объективно существует то, что труд есть человек, потерявший самого себя. Но

рабочий

имеет несчастье быть

живым

и потому

испытывающим нужду

капиталом, который в тот момент, когда он не работает, теряет свои проценты, а тем самым и свое существование. В качестве капитала

стоимость

рабочего возрастает в зависимости от спроса и предложения, да и

физически

его

существование

, его

жизнь

рассматривались и рассматриваются как предложение

товара

, как это происходит с любым другим товаром. Рабочий производит капитал, капитал производит рабочего, следовательно, рабочий производит самого себя, и продуктом всего этого движения является человек как

рабочий

, как

товар.

Человек есть уже только

рабочий

, и в качестве рабочего он обладает лишь теми человеческими свойствами, которые нужны

чужому

для него капиталу. А так как капитал и рабочий друг другу чужды и потому находятся в безразличных, внешних и случайных взаимоотношениях, то эта отчужденность должна выступать также и

реально.

Поэтому, как только капиталу вздумается – в силу необходимости или произвола – перестать существовать для рабочего, сам рабочий перестает существовать для себя: у него

нет

работы, а потому

нет

и заработной платы, и так как он обладает существованием не

как человек

, а

как рабочий

, то его преспокойно можно похоронить, дать ему умереть с голоду и т.д. Рабочий только тогда существует как рабочий, когда он является

для себя

капиталом, и он только тогда является капиталом, когда

для него

имеется налицо какой-нибудь

капитал.

Существование капитала есть

его

существование, его

жизнь

, подобно тому как оно определяет содержание его жизни безразличным для него способом. Поэтому политическая экономия не знает незанятого рабочего, не знает человека труда, поскольку он оказывается вне этой сферы трудовых отношений. Плут, мошенник, нищий, безработный; умирающий с голоду, нищенствующий и совершающий преступления человек труда, все это –

Производство производит человека не только в качестве

Поэтому опять-таки большим достижением новейшей английской политической экономии является то, что она определила земельную ренту как разницу между процентами с самой плохой обрабатываемой земли и самой хорошей, вскрыла романтические представления земельного собственника – его мнимую социальную важность и мнимую идентичность его интересов и интересов общества, как это еще утверждает, следуя за физиократами,

[XLII] Но необходимым

Но вот они вспоминают о своем противоположном возникновении, о своем происхождении, и тогда получается, что земельный собственник видит в капиталисте своего зазнавшегося, получившего свободу действий и обогатившегося вчерашнего раба и усматривает с его стороны угрозу себе как

К стр. XXXVI

{53}

. –

Субъективная сущность

частной собственности,

частная собственность

как обособленная деятельность, как

субъект

, как

личность

, это –

труд.

Вполне понятно, стало быть, что только ту политическую экономию, которая признала своим принципом

труд

(

Адам Смит

), т.е. которая уже перестала видеть в частной собственности всего лишь некое

состояние

вне человека, только эту политическую экономию следует рассматривать как продукт действительной

энергии

и действительного

движения

частной собственности, как продукт современной

промышленности

; (она есть отложившееся в сознании самостоятельное движение частной собственности, современная промышленность как самость); а с другой стороны, именно она ускорила и прославила энергию и развитие этой

промышленности

, превратила их в силу

сознания.

Вот почему

идолопоклонниками

,

фетишистами

,

католиками

кажутся этой просвещенной политической экономии, раскрывшей – в рамках частной собственности –

субъективную сущность

богатства, приверженцы монетарной и меркантилистской системы

{54}

, усматривающие в частной собственности некоторую

только предметную

сущность для человека. Поэтому

Энгельс

был совершенно прав, назвав

Адама Смита Лютером политической экономии

{55}

. Подобно тому как Лютер признал

религию

,

веру

сущностью внешнего

мира

и на этом основании восстал против католического язычества, как он отменил

внешнюю

религиозность, превратив религиозность во

внутреннюю

сущность человека, как он отверг находящихся вне мирянина попов потому, что он пересадил попа в сердце мирянина, – подобно этому отвергается находящееся вне человека и не зависящее от него, – т.е. подлежащее сохранению и утверждению лишь внешним способом, – богатство; иными словами, отвергается эта его

внешняя

,

бессмысленная предметность

, поскольку частная собственность воплощается в самом человеке и сам человек признается ее сущностью, но именно в силу этого сам человек берется в аспекте частной собственности, как у Лютера он берется в аспекте религии. Таким образом, под видом признания человека политическая экономия, принципом которой является труд, оказывается, скорее, лишь последовательным проведением отрицания человека, поскольку сам человек не находится уже в отношении внешнего напряжения к внешней сущности частной собственности, а стал сам этой напряженной сущностью частной собственности. То, что раньше было

Физиократическое учение д-ра

Объявляя

Вполне понятно, что когда теперь предметом рассмотрения становится

Подобно тому как земельная собственность является первой формой частной собственности, а промышленность на первых порах выступает против нее в истории только как особый вид собственности – или, лучше сказать, является вольноотпущенным рабом земельной собственности, – точно так же этот процесс повторяется при попытках науки ухватить

[I]

К стр. XXXIX

. – Однако противоположность между

отсутствием собственности

и

собственностью

является еще безразличной противоположностью; она еще не берется в ее

деятельном соотношении

, в ее

внутреннем

взаимоотношении и еще не мыслится как

противоречие

{56}

, пока ее не понимают как противоположность между

трудом

и

капиталом.

Эта противоположность может выражаться в

первой

форме и без наличия развитого движения частной собственности (в Древнем Риме, в Турции и т.д.). В таком виде эта противоположность еще не

выступает

как обусловленная самой частной собственностью. Но труд, субъективная сущность частной собственности, как нечто исключающее собственность, и капитал, объективированный труд, как нечто исключающее труд, – такова

частная собственность

как развитая до степени противоречия форма указанной противоположности, а потому как энергичная, побуждающая к разрешению этого противоречия.

К той же странице.

– Снятие самоотчуждения проходит тот же путь, что и самоотчуждение. Вначале

частная собственность

рассматривается только со своей объективной стороны, – но труд все же мыслится как ее сущность. Ее формой существования является поэтому

капитал

, подлежащий уничтожению «как таковой» (Прудон). Или же

особый характер

труда – труд нивелированный, раздробленный и поэтому несвободный – мыслится как источник

пагубности

частной собственности и ее отчужденного от человека существования;

Фурье

, который, подобно физиократам, опять-таки считает

земледельческий труд

по меньшей мере

наилучшим

видом труда

{57}

, тогда как по

Сен-Симону

, наоборот, суть дела заключается в

промышленном труде

как таковом, и он в соответствии с этим домогается

безраздельного

господства промышленников и улучшения положения рабочих

{58}

. И, наконец,

коммунизм

есть

положительное

выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как

всеобщая

частная собственность

{59}

. Беря отношение частной собственности в его

всеобщности

, коммунизм

1) в его первой форме является лишь

обобщением

и

завершением

Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность

[XIV] 7) Мы видели, какое значение имеет при социализме

богатство

человеческих потребностей, а следовательно, и какой-нибудь

новый способ производства

и какой-нибудь новый

предмет

производства: новое проявление

человеческой

сущностной силы и новое обогащение

человеческого

существа. В рамках частной собственности все это имеет обратное значение. Каждый человек старается пробудить в другом какую-нибудь

новую

потребность, чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду

наслаждения

, а тем самым и к экономическому разорению. Каждый стремится вызвать к жизни какую-нибудь

чуждую

сущностную силу, господствующую над другим человеком, чтобы найти в этом удовлетворение своей собственной своекорыстной потребности. Поэтому вместе с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек, и каждый новый продукт представляет собой новую

возможность

взаимного обмана и взаимного ограбления. Вместе с тем человек становится все беднее как человек, он все в большей мере нуждается в

деньгах

, чтобы овладеть этой враждебной сущностью, и сила его

денег

падает как раз в обратной пропорции к массе продукции, т.е. его нуждаемость возрастает по мере возрастания

власти

денег. – Таким образом, потребность в деньгах есть подлинная потребность, порождаемая политической экономией, и единственная потребность, которую она порождает. –

Количество

денег становится все в большей и большей мере их единственным

могущественным

свойством; подобно тому как они сводят всякую сущность к ее абстракции, так они сводят и самих себя в своем собственном движении к

количественной

сущности.

Безмерность

и

неумеренность

становятся их истинной мерой.

Даже с субъективной стороны это выражается отчасти в том, что расширение круга продуктов и потребностей становится

изобретательным

и всегда

расчетливым

рабом нечеловечных, рафинированных, неестественных и

надуманных

вожделений. Частная собственность не умеет превращать грубую потребность в

Отчасти же это отчуждение обнаруживается в том, что утонченность потребностей и средств для их удовлетворения, имеющая место на одной стороне, порождает на другой стороне скотское одичание, полнейшее, грубое, абстрактное упрощение потребностей или, лучше сказать, только воспроизводит самое себя в своем противоположном значении. Даже потребность в свежем воздухе перестает быть у рабочего потребностью. Человек поселяется снова в пещерах, которые, однако, ныне отравлены удушливым чумным дыханием цивилизации и в которых он чувствует себя

<Каким образом рост потребностей и средств для их удовлетворения порождает отсутствие потребностей и отсутствие средств для их удовлетворения, это политэконом (и капиталист: вообще мы всегда имеем в виду

Правда, в политической экономии возникает разноголосица. Одна сторона (Лодердель, Мальтус и др.) рекомендует

[XLI] Если

ощущения

человека, его страсти и т.д. суть не только антропологические определения в [узком] смысле, но и подлинно

онтологические

утверждения сущности (природы) и если они реально утверждают себя только тем, что их

предмет

существует для них

чувственно

, то вполне понятно, 1) что способ их утверждения отнюдь не один и тот же и что, более того, различный способ утверждения образует особенность их бытия, их жизни; каким образом предмет существует для них, это и составляет своеобразие каждого специфического

наслаждения

; 2) там, где чувственное утверждение является непосредственным уничтожением предмета в его самостоятельной форме (еда, питье, обработка предмета и т.д.), это и есть утверждение предмета; 3) поскольку человек

человечен

, а следовательно, и его ощущение и т.д.

человечно

, постольку утверждение данного предмета другими людьми есть также и его собственное наслаждение; 4) только при помощи развитой промышленности, т.е. через посредство частной собственности, онтологическая сущность человеческой страсти осуществляется как во всей своей целостности, так и в своей человечности; таким образом, сама наука о человеке есть продукт практического самоосуществления человека; 5) смысл частной собственности, если ее отделить от ее отчужденности, есть

наличие существенных предметов

для человека как в виде предметов наслаждения, так и в виде предметов деятельности.

Деньги

, обладающие

свойством

все покупать, свойством все предметы себе присваивать, представляют собой, следовательно,

предмет

в наивысшем смысле. Универсальность этого их

свойства

есть всемогущество их сущности; поэтому они слывут всемогущими. Деньги – это

сводник

между потребностью и предметом, между жизнью и жизненными средствами человека. Но

то

,

что

опосредствует мне

мою

жизнь,

опосредствует мне

и существование другого человека для меня. Вот что для меня означает

другой

человек.

Шекспир

в «

Тимоне Афинском

»:

[XI] 6) В этом пункте, быть может, уместно будет – в целях разъяснения и обоснования правомерности развиваемых здесь мыслей – привести некоторые соображения как относительно гегелевской диалектики вообще, так, в особенности, о ее изложении в «Феноменологии» и «Логике» и, наконец, об отношении к Гегелю новейшего критического движения.

Современная немецкая критика так много занималась содержанием старого мира, ее развитие до такой степени было сковано критикуемой материей, что в результате получилось совершенно некритическое отношение к методу самой критики и полное отсутствие сознательности по отношению к

внешне формальному

, но в действительности

существенному

вопросу о том, в каких же взаимоотношениях мы находимся с гегелевской

диалектикой

? Бессознательность по вопросу об отношении современной критики к гегелевской философии вообще и к диалектике в частности была так велика, что такие критики, как

Штраус

и

Бруно Бауэр

, все еще находятся – первый целиком и полностью, а второй в своих «Синоптиках»

{74}

(где он, в противоположность Штраусу, ставит «самосознание» абстрактного человека на место субстанции «абстрактной природы») и даже еще в «Раскрытом христианстве»

{75}

по меньшей мере потенциально полностью – во власти гегелевской логики. Так, например, в «Раскрытом христианстве» говорится:

Эти выражения даже по языку ничем не отличаются от гегелевских взглядов и скорее повторяют их дословно.

[XII] Как мало во время акта критики (Бауэр, «Синоптики») было налицо сознания в отношении гегелевской диалектики и как мало было этого сознания и после акта предметной критики, это доказывает Бауэр, если он в своем «Правом деле свободы»

{76}

отделывается от дерзкого вопроса г-на Группе: «Ну, а как же обстоит дело с логикой?» – тем, что отсылает его к будущим критикам

{77}

.