С веселого и радостного криминальную историю не начнешь. Сначала убийство или катастрофа, а потом причины и следствие. Все так — и никуда от этого не денешься. Маленький примерчик. Шандарахнули крепкого здорового мужика по башке, пока он рот разевал, — и делай с ним что хочешь. И не сомневайтесь: все выглядело именно так.

Лежит человек и шелохнуться не в силах. Холодная земля или горячий песок, светит солнце или идет дождь — все едино. Сознание выключилось, и никаких мирских забот. Хуже, когда оно включается. Тупая боль в затылке, багровые круги перед глазами, мокрая трава под ребрами. Одно утешает — живым остался.

Валяясь под откосом дороги в неуклюжей позе, крепкий рослый мужик уже не тешит себя надеждой, что в одурманенной голове замаячит хоть какая-то здравая мысль. А о душе, покидающей обессиленное тело, и вовсе забыл, как только в ушах послышался вой милицейской сирены. Отвратительное до колик в животе, такое знакомое и земное, что любого ангела спугнет. Попытка встать и унести ноги не увенчалась успехом. Все, что ему удалось, — это перевернуть свое неуклюжее тело на спину. В черном небе мерцали миллионы звезд с красными пузырящимися ореолами. Фантастика!

Где-то над головой завизжали тормоза, яркие лучи фар осветили стройные кипарисы и колючий кустарник. Напуганная стая ворон сорвалась с насиженных мест и оглушительно взлетела вверх. Им легче: у них — крылья. Хотелось крикнуть им вслед: «Эй, ребята, куда же вы, а я?» Но он оставался на месте. Ни ангелы, ни вороны о нем не подумали. Последние свидетели и те разлетелись.

Действо продолжалось: хлопали «дверцы машин, черные силуэты, скользя по мокрой траве, спускались вниз. Пучки света от ярких фонарей скакали, как стая зайцев от одного куста к другому. Сегодня им повезло. Они найдут то, что ищут. Один такой зайчик запрыгнул ему на лицо и решил дальше не скакать. Пригрелся, мерзавец. Парень приподнялся на локтях, но сквозь световую завесу ничего не видел. Боль в затылке не унималась, а ноги налились чугуном. Предатели!

Состояние Ули граничило с истерикой. Хоть в петлю лезь. В ее короткой жизни хороших дней было немного. Пальцев на одной руке хватит, если вспомнить и посчитать. Сегодняшний день стал самым черным из худших. Валерка выставил ее за дверь среди ночи, когда привел в дом новую бабу. Чутье ей подсказывало, что такое рано или поздно должно случиться, но старалась отгонять от себя дурные мысли. Подонок! Ладно бы притащил в дом что-то стоящее, а то ведь уродина, каких свет не видал. Она готова была разреветься, но не могла. Кафе открывалось в восемь утра, и первые клиенты ломились в двери, чтобы набить желудок бутербродами, и салатами, перед тем как бежать занимать место под солнцем и греть свои животы. Уля весь летний сезон работала официанткой, чтобы кормить своего оболтуса, а он, тварюга, приволок себе кормилицу с панели. Ну, она ему еще даст шороху. На коленях обратно приползет — только вот шиш ему с маслом!

Черт ее дернул уехать из Ростова. Там и дом был, и работа нормальная, так нет… Поманил пальцем безмозглый придурок — и она полетела за ним. Как же, Сочи, парень красивый, райскую жизнь обещал. И что? С мачехой разругалась в пух и прах, работу потеряла, и куда ей теперь? Так и

-

быть подавальщицей в забегаловке? Сезон кончится, и выставят за дверь. Од-. но утешало: успела к своим двадцати годам профессиями обзавестись. Права получила, около двух лет шоферила, пока медицинское училище заканчивала, потом медсестрой работала в хирургии. Даже покойников в морге потрошила. Не хотела ни у кого на шее висеть. С седьмого класса уже работала, почту разносила, чтобы платье и туфли себе купить. Мама рано умерла, а папаша у мачехи под каблуком ходит. Она у него все до копейки выгребает, чтобы не пропил. Бутылку красного по субботам, и хватит. Все деньги, стерва, на себя тратит. Все ей мало. Ладно, ушла и не жалеет, но зачем из родного города уезжать? Дура!

Уля злилась на себя и на весь белый свет. В Ростове Пашка остался. Уж так он ее любил, так любил… А она его на олуха променяла. Теперь Пашка с Ленкой снюхался, с ее же лучшей подругой. Гадина она, а не подруга.

Поставив чашку кофе и тарелку с сосисками на стол, она хотела отойти, но чья-то рука схватила ее за кисть.

Тут она очнулась от своих мыслей и глянула на клиента. Мужик лет сорока сидел спиной ко входу и смотрел на нее волчьими глазами.

Офис и квартира адвоката Льва Михайловича Садальского находились в центре Сочи на улице Роз. Адвокат занимал весь четвертый этаж семиэтажного отреставрированного по всем правилам сталинского дома.

Журавлев некоторое время прохаживался по улице. Ему почему-то в голову не приходило, что он выглядит, мягко говоря, неадекватно обстановке: в помятом, скорее даже, в жеваном костюме, галстуке — среди людей, идущих на пляж в шортах, футболках и шлепанцах.

Возле подъезда дома стояла только одна машина — белая «волга» с краснодарскими номерами. Она-то и смущала Журавлева. Уже давно перевалило за восемь, и он, как человек дисциплинированный, не мог больше ждать и терять времени попусту. Наконец он решился. Осмотревшись по сторонам, перешел дорогу и юркнул в подъезд. Тяжелая высоченная дверь грохнула за его спиной.

Выждав несколько секунд, он начал медленно подниматься по лестнице.

Дорога в город заняла у него значительно больше времени, чем он рассчитывал. Несколько раз «газель» останавливали гаишники. Кому-то даже взбрело в голову заглянуть в кузов. Но никто не желал выгружать ящики с фруктами, за которыми скрывался беглец.

Начальник УВД Сочи полковник Духонин тоже любил стоять у окна и наблюдать за жизнью улицы со стороны, особенно когда он выслушивал доклады подчиненных. За двадцать семь лет службы в органах ему так опостылели эти рожи, что он не мог уже никого видеть. Хорошо бы еще и не слышать, но полгодика придется еще потерпеть до пенсии, а там — провались они все пропадом с их проблемами.

Подчиненным эти доклады тоже поперек глотки стояли. Говоришь с телеграфным столбом и не видишь реакции. Не знаешь, что у полковника в голове творится. Того и жди, что в тебя пресс-папье полетит или что потяжелее, вроде мраморной пепельницы. Полковник — он такой, он может. Сорвется с цепи — и только держись. Самодур, одним словом, и никакой управы на него нет. Все ждали его отставки с не меньшим, а то и с большим нетерпением, чем сам Духонин.

Отчитывался капитан Сухарев. Он мог наблюдать только за лысиной полковника и тройной складкой жира на бычьей шее. Полковник в последние годы очень редко носил форму, одевался по-курортному, и без мундира его плечи казались узкими и покатыми, как дорожные откосы. Духонин уже заработал такой авторитет, что внешний вид его не беспокоил. И без того каждая собака на всем побережье его знает.

— Что еще? — буркнул себе под нос полковник.

Капитан пыжился изо всех сил. Лоб вспотел. Выпал ему жребий идти с докладом, и ничего хорошего от этого ждать не приходится. У Сухарева были свои козыри. Есть на кого валить. Глядишь, и пронесет.

Журавлеву надоело исполнять обязанности секретаря. Битый час он отваживал назойливых посетителей, отвечал на телефонные звонки и дергался при появлении каждого нового клиента. Тут вдруг его осенила странная мысль — он даже сам себе не мог ее сформулировать. Он подошел к окну и выглянул на улицу. Возле дома не было ни одной машины. Тот самый элегантный мужик со шрамом уехал на единственной «волге», стоявшей возле дома. Это означает, что крупный банкир, находящийся на приеме у адвоката, пришел пешком? Так не бывает. По спине пробежал холодок. Черт! Ну даже если это так, ничего страшного не произойдет, если он напомнит хозяину офиса о своем существовании.

Журавлев постучал в дверь и вошел.

— Извините, но я…

Лев Садальский в нелепой позе сидел за столом с простреленной головой, откинутой на спинку кресла. Рядом на ковре лежала его секретарша. Она даже не выронила блокнот из рук. Их убили неожиданно, застав врасплох.

Оба отделения сейфа были распахнуты настежь, бумаги со стола свалены на пол. Телефонная трубка все еще находилась в руках убитого.

Быстроходный катер доставил полковника Духонина на яхту вице-мэра Рубина за десять минут.

С близкого расстояния сказочная белоснежная игрушка превратилась в плавучий дом со множеством иллюминаторов, палуб, мостиков и еще много такого, чему Духонин не мог подобрать названия. Не впервые полковник посещал это чудо на плаву, и каждый раз не уставал восхищаться им и завидовать черной завистью владельцу.

К катеру спустили трап, и Духонин с трудом поднялся на палубу.

Его встретил молодой крепкий парень в белом кителе и фуражке с крабом.

— У меня срочное дело к твоему хозяину.

Особняк Виктора Зернова находился за пределами Адлера. Журавлев хорошо запомнил адрес. Удивительный уголок, где жили в основном представители администрации Большого Сочи.

Пришлось ехать по центральной магистрали и выезжать из города. К этому времени оцепление уже сняли, и препятствий на выезде не было. Суток не прошло после его побега с места кровавого происшествия, а ему вновь предстояло выезжать на ту же дорогу.

Когда Журавлев проезжал мимо той самой бензоколонки, у него кольнуло в затылке — как напоминание о его последней ночи и о его собственном разгильдяйстве.

Ничто не задевало Вадима так, как промахи в собственной работе, а кроме нее, в его жизни ничего не осталось. Журавлев по праву считал себя профессионалом, и если ему пытались доказать, что он лох, то сыщик свирепел и вставал на дыбы. Но факт оставался фактом: прошедшей ночью ему утерли нос. Согласие взяться за заведомо провальную операцию во многом диктовалось не обещанным гонораром, а ночным проигрышем и вторым пинком в зад в приемной Садальского, где убийца едва не поцеловал его в лобик за смиренное послушание.

Весь путь они молчали. Лика видела его хмурое озлобленное лицо и не хотела подливать масла в огонь. Лучше придержать язык за зубами и дожидаться своего часа. А пока притвориться послушной овечкой. Надо ему показать, на что она способна, разговорами твердолобого не убедить.

Вещей оказалось слишком много. Карлуша Угрюмый не мог позволить себе забрать все. Только один чемодан, не больше. Пришлось отложить пару костюмов, их место заняли другие, более ценные вещи.

Угрюмый сел на чемодан и придавил крышку своим весом, чтобы закрыть замки. Взвесив в руках груз, отметил, что тяжесть ноши превышает его физические возможности. Силы уже не те. За последние пять лет здоровье подкосилось. Пятьдесят четыре — это даже не сорок три. Возраст дает о себе знать. Угрюмов вновь раскрыл чемодан и вытащил еще несколько дорогих платьев от Кардена. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Окинув взглядом содержимое чемодана, он пришел к выводу, что больше выбросить нечего: осталось только лучшее, и придется поднатужиться, иначе зачем он вообще нужен.

Прежде чем выйти в коридор, он еще раз окинул взглядом апартаменты. Вроде бы ничего не забыл. Часы на камине показывали четверть третьего. Время обеда, когда все курортники поедают фруктовые и овощные салаты, бифштексы и всевозможные супы. Время, когда официанты в ресторанах и кафе носятся как угорелые, толкая друг друга и бодаясь подносами, а утомленные солнцем отдыхающие выделяют пота столько, сколько выпили компота.

Угрюмый рассчитал, что через двадцать минут он уже будет на вокзале. Времени в обрез. Прихватив чемодан, он вышел в коридор. Отель словно вымер, но через полчаса он оживет.

Карлуша закрыл за собой дверь и направился к грузовому лифту. Ворсистый ковер приглушал его шаги. К сожалению, не только его, но и шедшего ему навстречу Петра Потапенко. Они столкнулись на середине, где сходились коридоры левого и правого крыла здания на углу. Нельзя сказать, что стукнулись лбами, так как Угрюмый был слишком маленького роста, а Потапенко — слишком высокого. Карлуша уткнулся в верхнюю пуговицу пиджака, вышедшего ему навстречу верзилы и от неожиданности выронил чемодан.

Корпункт программы «Неделя», вещающий по радио и на региональном телевидении, находился в районе Мамайского перевала между Сочи и Дагомысом. Журавлев с трудом нашел контору, расположенную в одном из ветхих зданий.

Он поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и обошел все пять комнат. Лишь одна из них была открыта, и в ней имелась живая душа. У души были длинные ноги, коротенькая юбочка и, словно приклеенное не к тому телу, лицо. Строгое, в очках, с короткой стрижкой. Учительница начальных классов на первом году службы.

— Добрый день.

От неожиданности девушка выронила кучу папок на пол. Похоже, она разбирала шкаф, и люди сюда никогда не заходили. Вежливое приветствие возымело эффект разорвавшейся гранаты.

Журавлев помог девушке собрать папки с полу и сложить на подоконник, так как столы и стулья были уже завалены макулатурой.

Возле входа в Луна-парк стояла только одна машина — синяя «шкода-октавия». Надежная, неплохая тачка. Если она предназначалась ему, то прокурор щедрый человек. Правда, вряд ли он предоставил свою личную машину, но какое это имело значение.

Возле «шкоды» на почтительном расстоянии прогуливался секретарь прокурора. Молчаливый сдержанный мужик, знающий свою работу. Журавлеву он понравился с первой встречи.

Они сошлись на середине.

— Еще раз здравствуйте, Олег Палыч.

— Рад, что вы в добром здравии. Настроение, как я вижу, у вас тоже деловое. Смелый вы парень, Вадим Сергеич.