Вера Александровна обвела притихшую аудиторию внимательным взглядом: девушки замерли с прижатыми ко рту ладошками и изогнутыми в трагические дуги бровями. Юноши – на весь курс пять худосочных прыщавых недорослей – отвлеклись наконец от мобильных телефонов и уставились на преподавателя.

– Изольда сошла на берег, – продолжила лектор, сгущая интонацией краски, – и увидела возлюбленного своего Тристана. Он был мертв. Несчастная Изольда легла рядом с ним, и сердце ее разорвалось от горя.

Над партами пронесся девичий вздох. Молодые люди хмыкнули и снова погрузились в виртуальный мир. Казалось, стоит отобрать у юного поколения будущих мужчин коммуникаторы – и это положит конец их земному существованию, словно из высокотехнологичных устройств вынут батарейки.

– Так заканчивается древнейшее кельтское сказание, пришедшее в средневековую литературу из Ирландии и Шотландии. – Вера Александровна бросила взгляд на часы.

Минута в минуту. Пора было распускать загрустившее собрание. Но студенты расходиться не спешили: словно из рога изобилия посыпались вдруг вопросы.

Она лежала и с тоской думала о том, что любовь имеет право на существование только, если чувства взаимны. Безответные эмоции опасны, и каждый ответственный человек обязан подавить их еще в зародыше.

Но иногда проблема таится в безвестности. Она, например, не может знать, испытывает Марков к ней ответную симпатию или относится игриво ко всем женщинам сразу.

Существует же особая порода мужчин, настроенных не на отношения с одной дамой сердца, а на формирование вокруг себя сонма поклонниц. Порядочный человек всегда скажет «Катенька (Ирочка, Верочка...), ты – чудесная девушка, но мы можем быть только друзьями». И все! Катенька (Ирочка, Верочка...) справится со своими чувствами и вновь обретет свободу.

А Марков? В работе он честен и не боится правды. Но как ведет себя в личной жизни? Какие бы усилия ни прилагали институтские охотницы, а получить информацию о «контактах и связях» нового проректора не удалось.

Вполне может статься, Илья Владимирович с удовольствием пудрит мозги всем желающим женщинам. Это так выгодно: обилие на-все-готовых-поклонниц повышает самооценку. Кроме того, на влюбленных девушках и женщинах можно прекрасно ездить.

Вера, как и Лида, вышла замуж на втором курсе, хотя из суеверия пыталась отложить это событие. Но жених и слышать ничего не желал – ему подавай свадьбу немедленно! И Вера сдалась: уговорила себя не обращать внимания на одно-единственное совпадение – второй курс, – а в остальном все получалось иначе, чем у мамы с папой. Ильнур был ее ровесником, учился в КАИ, а главное, Вера чувствовала, что и сама влюблена.

Они и дня не могли провести друг без друга – встречались после занятий, Ильнур заходил за Верой в институт, и гуляли до самой ночи: жаль было расставаться.

Родня сопротивлялась свадьбе неистово. Как это?! Невеста – русская, жених – татарин. С ее стороны бабушки-дедушки – православные, с его – мусульмане. Да и вообще, как может Орлова стать Хусаиновой?!

На последний вопрос, который мучил Александра Ивановича, ответить было несложно: Вера пообещала, что не станет менять фамилию, если для отца это принципиально. Ильнур из уважения к будущему тестю, пусть нехотя, но согласился. Нужно сказать, многие правила и традиции двух разных семей потеряли в тот период, не устояв перед напором юности.

Пышной свадьбы не было – молодым казалось важным только стать мужем и женой. А пытаться угодить родне все равно было бессмысленно: тем нужна русская свадьба, этим – татарская. Бабушка Веры сокрушалась о том, что нельзя обвенчаться, мама Ильнура – о том, что невозможно прочитать Никах. Компромисс отыскался простой – Вера с Ильнуром побывали в загсе и пригласили родителей в ресторан. А потом зажили спокойно и счастливо.

О письме Илье Владимировичу Вера «не вспоминала» целых три дня. Каждый раз, когда появлялся соблазн включить компьютер и проверить почту, она переключалась на повседневные дела. Их, слава богу, хватало.

Рабочая неделя начиналась у профессора института в воскресенье – ученики приходили один за другим: Вера Александровна даже обедать не успевала. Но менять расписание не хотела и не могла – именно «выходной день» обеспечивал большинству преподавателей безбедную жизнь.

Как ни удивительно это было, а за одно рабочее воскресенье педагоги добывали на репетиторствах половину своей месячной зарплаты. Поэтому и могли покупать продукты, позволяли себе время от времени новые наряды и даже бывали в консерватории, в театрах. Если бы не ученики, заработанных денег хватало бы лишь на оплату коммунальных услуг и покрытие расходов на интернет-телефон: ни телесной, ни духовной пищи труженикам образования не полагалось.

Вере жаловаться было грех. Она, помимо добытого на репетиторствах и работе почасовика в двух коммерческих вузах, получала доход еще и с квартиры Александра Ивановича. Целый год копила деньги, зарабатывая на уроках и сдавая жилье в аренду, а летом ездила в отпуск.

Свободная женщина должна иметь свои увлечения: Вера Александровна обожала путешествовать. А как иначе могла она погрузиться в языковую среду и культуру зарубежных стран, литературу которых преподавала всю жизнь? Возможность уехать летом на целый месяц в Европу, чтобы пропадать с утра до ночи в букинистических магазинах или музеях, бродить по вечернему Лондону, Берлину или Парижу, стоила любых усилий в течение года. К отсутствию роскоши и комфорта профессор института давно приучилась, а потому была довольна дешевыми гостиницами на окраине европейских столиц: лишь бы кровать была и какой-нибудь душ.

До воскресенья осталось всего четыре дня, когда Вера Александровна спохватилась: одно дело соблазнять мужчину оптимизмом и интеллектом и совершенно другое – разоблачиться вдруг пред ним. При этом у Веры не возникало ни малейших сомнений: стоит Маркову прикоснуться к ней, и она сдастся на милость победителю.

Чувства, успевшие за такой недолгий срок превратиться в часть ее существа, сделали Веру – она вполне отдавала себе отчет – примитивной особью женского пола, которая только и мечтает о прикосновениях и поцелуях. И это давно забытое состояние при всей своей глупости было так радостно и приятно!

Придирчивый осмотр в зеркале показал, что у страждущего тела целых два недостатка: бледная кожа и мерзкий, в толстых складках живот. Если втянуть его и не дышать, можно, конечно, сойти за стройную женщину средних лет. Но стоит расслабиться, как все это безобразие растекается, хороня под собой даже намек на талию.

Осознав бедственность положения, Вера Александровна бросилась к заветной коробочке и изъяла последние деньги «на лето». До отпуска еще далеко, а неудача с Марковым недопустима: она положит конец надеждам профессора на банальное, но такое желанное женское счастье.

Впервые за многие годы Вера влюбилась – другого шанса может уже не быть.

Очнувшись, Вера увидела свою руку, распластанную на серой накрахмаленной простыне, ладонью вверх, и торчащую из нее иглу капельницы. Она проследила взглядом за очередной каплей, поползшей из перевернутой бутыли по тонким резиновым каналам в вену, и вспомнила. Маркова больше нет!

– Верочка, слава богу, – Варвара Тихоновна поднялась с соседней кровати, – ты не вставай. Лежи, милая! Хочешь пить?

Вера только сейчас заметила ее – так тихо, слившись с убогим больничным интерьером, она сидела. Наверное, с того момента, как их сюда привезли.

– Не хочу, – прошептала Вера Александровна: слабость во всем теле была жуткой, – который час?

– Еще только одиннадцать, – с готовностью отозвалась Варвара Тихоновна, – отдыхай! Как себя чувствуешь?

Следующий день начался с проливного дождя. Никакой весны не было и в помине. Погода безудержными потоками и порывами ветра напоминала об осени – закате жизни. Вера лежала в постели и слушала, как на стекло обрушивается живой водопад. Вставать было лень, да и незачем. Устав от размышлений о Маркове, она засыпала под шум воды, потом открывала глаза и снова слушала-слушала.

Вера понимала, что все равно поедет на кладбище: даже если город зальет по самые трубы. Не могла она забыть человека, который до сих пор внушал ей сильные чувства. Временами Вере казалось, что Марков не умер – просто уехал, но она тут же одергивала себя: не хватало только утратить рассудок. Это она не желала его отпустить, не объяснившись! Илья так старательно избегал разговоров и встреч, что разум Веры не выдержал: закрутился вокруг одной-единственной темы, как воздушный змей вокруг некстати подвернувшихся на пути проводов. Но теперь, лежа в своей могиле, Марков будет вынужден ее выслушать.

И еще – она должна была спросить у него совета: что делать? Идти в прокуратуру, в милицию? Никаких сомнений в том, что смерть Маркова – это убийство, не было. Ведь не мог он сам – ученый с многолетним опытом, здравомыслящий человек – допустить оплошность в эксперименте!

Его пытались припугнуть накануне. Но Илья, видимо, не отказался от своих намерений: вот и поплатился жизнью. С такими возможностями, как у Зулиного мужа, направить на рабочее место Маркова людей и превратить химическую лабораторию в минное поле ничего не стоило. Мир давно разделился на богов и ослов: первые вершат судьбы, вторые не в состоянии спасти даже собственную шкуру. А народ просто ошибся, приняв Илью за всемогущего небожителя – он оказался лишь жертвой. То ли собственных чувств, то ли чужих интересов. Не обладая всей информацией, Вера не могла знать наверняка.

К полудню дождь за окном утих. Вера вылезла из-под одеяла и поплелась в кухню. Сварила кофе, села напротив дымящейся чашки и разразилась бурным потоком слез. Мало было сегодня воды?!

Остаток весны и лето запомнились плохо, словно кто-то старательный поработал ластиком у Веры Александровны в голове. Она намеренно забывала Илью. Приказала себе оставить всякие подозрения: Лена все объяснила. Марков уехал из дома в лабораторию. Мало ли, что мог напутать после сотрясения мозга, которое было у него накануне. Не говоря уж о том, что жена, если верить этой сумасшедшей, стреляла в него из пистолета. Откуда, кстати, в доме оружие?

Вера приказала себе не думать больше об этой жуткой истории: надо было выкарабкиваться и жить дальше.

Врезался в сознание профессора Орловой только последний день перед отпуском. Неизвестно, кому пришла в голову эта мысль, но факультет иностранных языков решено было перевезти. Кафедра английской филологии оставляла насиженное за три десятилетия место и отправлялась в безвестность: в течение лета руководство должно было определиться, куда пристроить людей. Ходили слухи, что выделят помещение в новом здании – «гробнице с колоннами».

Дурная за этим «мавзолеем» закрепилась слава: только успели построить и заселить, а там уже умерло подряд несколько человек. Профессору Ганину стало плохо во время лекции – схватился за сердце и сполз под кафедру. Врачи, когда приехали, ничего уже не смогли сделать: поздно. Обширный инфаркт.

Зимина с кафедры философии наглоталась снотворного прямо на работе. Понятно, что рак. Понятно, что ни семьи, ни детей – помочь и поддержать некому, а на институт, которому отдала всю жизнь, надежды теперь нет. Но ведь рядом были коллеги! Почему не сказала ни слова им?! Ходила до последнего дня молчаливая, бледная.

По возвращении на работу через несколько дней Вера обнаружила, что в ее отсутствие в жизни театра наметился небывалый прогресс. Сергей Шматов – доброволец и будущий Люченцио – самостоятельно взял на себя роль администратора труппы. Сходил в ректорат, выбил какое-то помещение для репетиций и – кроме того! – будучи не в курсе планов художественного руководителя относительно репертуара, сам начал писать сценарий.

Счастье, что Вера Александровна успела поймать усердного Шматова в самом начале его титанического труда. Взглянув на десять листов, испещренных репликами героев, она не смогла сдержаться от смеха сквозь слезы.

– Сергей, объясните мне, что тут у вас?

– Пьеса, – ответил юноша, вспыхнув до кончиков ушей, – ремейк «Пигмалиона».

– Вы уверены, что Шоу нужен ремейк? – Вера уже успела прочесть пару страниц и теперь едва сдерживала веселье. – Почему у вас Генри Хиггинс стал женщиной? Генриеттой?

Прошло всего два года с момента переезда в новое здание, а Вера Александровна, как и большинство преподавателей кафедры английской филологии, уже забыла о прежней кафедре, о старых аудиториях и обшарпанных коридорах. Напротив, теперь она была даже рада тому, что стены не напоминают об истории с Марковым. И о крушении надежд, которое ей суждено было пережить. «Привычка свыше нам дана. Замена счастию она»: удачно Александр Сергеевич перефразировал гениальную мысль Шатобриана.

Новое здание принесло и новую жизнь. Кроме настойчивости бедного Шматова, Веру Александровну ничто не огорчало. Она по-прежнему занималась любимым делом – теперь уже двумя – и была счастлива. Видимо, в компенсацию несчастной любви к Илье, ей теперь сопутствовал профессиональный успех.

За прошедшее время выпустила четырех аспирантов. Скоро у Зули защита – предзащита на кафедре успешно прошла.

Вера бросила взгляд на часы – двадцать один тридцать. Хотелось уже покинуть кафедру и отправиться домой, но она подозревала, что Сережа вместо того, чтобы готовиться к государственным экзаменам, сидит на крыльце и, как обычно, ждет ее. Бедный ребенок!

Тяжело вздохнув, Вера, чтобы еще как-то потянуть время, заглянула в почтовый ящик. Дольше, чем до десяти, Шматов все равно не просидит.