Сестра Коксэлл работала в этой клинике уже не первый десяток лет. Ее гордостью и радостью был собственный крошечный кабинет, всегда скрупулезно убранный, тщательно вымытый, чистый и светлый. Стены его блестели свежей белой краской. Строго посередине стола, ровно в одном дюйме от обтянутого кожей тяжелого пресс-папье, возвышалась неизменная ваза с нарциссами, а позади нее в идеальном порядке были разложены ручки с плотно навинченными на них черными колпачками, придававшими им сходство с рядами окоченевших трупов солдат.

Сестра Коксэлл неподвижно сидела за столом, невидящим взглядом уставившись в пространство перед собой. Она глубоко задумалась. Кто, в конце концов, такой этот новый врач? Какой-то желторотый недоумок, молокосос, только что окончивший медицинский факультет! И какое он имеет право вмешиваться в заведенный распорядок жизни ее отделения? Да как он вообще смеет высказывать свое собачье мнение?!

Впервые она увидела его еще вчера, когда тот въехал на территорию клиники и чуть не задавил ее, хотя вокруг было развешано полным-полно знаков, требующих ехать медленно. И кроме того, почти все, кто работает здесь, прекрасно знают, что именно в этот час она каждый день идет через двор.