Лариса Матрос

Мой Шолом-Алейхема, 40

В один из весенних вечеров я была одна дома в Академгородке и, занимаясь домашними делами, как типичный представитель эпохи НТР, который не может жить без шумового фона, включила радиоточку, не слушая ее. Но тут, как внезапный гром, радио изрекло слова, которые, вызвав дрожь в теле, не хотели, однако, включаться в сознание. Слова были следующие: "Шолом-Алейхема, 40... "

"Что за мистика! "- мелькнуло в голове. Естественно, что меня, как и каждого одессита, где бы он ни проживал, перед апрелем, когда распускаются акации, когда Одесса смеется в День смеха 1-го и отмечает день освобождения 10-го "каждой весною тянет в этот солнечный и радостный город у Черного моря". Однако это ничего сверхъестественного не порождало, кроме счастья доставания билета и своевременного вылета в Одессу каждый год в разгар отпускного сезона. А тут радио(! ) произносит адрес моего родного двора, где прошло все мое детство и юность, куда я каждый год приезжаю в отпуск и куда постоянно пишу письма.

Я схватила в руки дребезжащий ящищек, который, не считаясь с тем, что мне трудно сосредоточиться из-за охватившего волнения, быстро изрекал примерно следующее: "События этой актуальной пьесы переносят нас в солнечную Одессу семидесятых годов... " Да, сомнений нет-это о моем дворе. Диктор что-то продолжал говорить, но я уже не могла его слушать. Я помчалась к телефону... Но кому сказать, кому позвонить здесь в Сибири, кого это касается? Я бросила трубку и опять побежала к приемнику, который, диктуя фамилии-"Бородатый, Площанская и другие... ", среди которых прошла моя одесская жизнь, бил по струнам натянутых нервов, готовых в любой момент лопнуть.