Когда они вышли из кружевной лавки, под платаном их уже ждал фиакр, который они называли своим фиакром. Какая удача! Разве нет? Фанни сжала руку мужа. С тех пор, как они выехали за границу, судьба не скупилась на подарки. Он ведь тоже так считает? Но Джордж встал на краешек тротуара, поднял трость и громко крикнул: «Эй»! Фанни иногда становилось немного неловко оттого, как Джордж останавливал кабриолеты, но кучера, вроде, не обижались, а значит так и надо. Толстые, добродушные, улыбчивые, они запихивали куда‑нибудь газетенки, которые читали, сдергивали с лошади попону и ждали указаний.

«Послушай, — сказал Джордж, помогая Фанни забраться в фиакр, — а что если мы поедем туда, где растут лобстеры. Хочешь»? «Ужасно хочу»! — с жаром ответила Фанни, откидываясь назад и думая, почему Джордж всегда говорит так, что становится приятно. «Хорошо, bien». Он был рядом с ней. «Пошел», — весело крикнул он и они тронулись.

И поехали, легкой трусцой, под зелеными и золотыми тенями платанов, по маленьким улочкам, пахнущими лимонами и свежим кофе, мимо фонтана на площади, где женщины с поднятыми кувшинами воды замолкали, чтобы поглазеть им вслед, за угол, мимо кафе с розовыми и белыми тентами, зелеными столами и голубыми сифонами и — к морю. Там ветер — легкий, теплый, струился с бесконечного моря. Это тронуло Джорджа, Фанни тоже задержала взгляд, когда они смотрели на сверкающую воду. И Джордж сказал: «Восхитительно, не правда ли»? И Фанни задумчиво произнесла, как уже говорила раз по двадцать в день с тех пор, как они выехали за границу: «Ну разве не замечательно, что мы здесь совсем одни, вдали от всех, и никто не велит там идти домой и вообще ничего не указывает, и мы делаем, что хотим»?

Джордж уже давно перестал отвечать: «Да, замечательно»! Теперь он просто целовал ее в ответ. А сейчас он взял ее за руку, засунул себе в карман, сжал ее пальцы и сказал: «Когда я был маленький, я всегда держал в кармане белого мышонка».