Маккей устроился на балконе маленькой гостиницы, которая, как коричневый гном, присела на корточках на восточном берегу озера.

Озеро крохотное и одинокое, затерявшееся высоко в Вогезах; однако, нет, одиночество — не то слово, которым можно определить его дух, скорее — уединение. Со всех сторон нависали горы, образуя огромную треугольную чашу, которая, когда Маккей впервые ее увидел, показалась ему наполненной неподвижным вином мира и спокойствия.

Маккей с честью носил свои крылышки на лацканах всю мировую войну, сначала во французской авиации, потом, когда его страна вступила в схватку, в экспедиционном корпусе.

Как птицы любят деревья, так же любил их и Маккей. Для него это были не просто стволы и ветви, побеги и корни, для него это были личности. Он остро сознавал разницу в характерах даже представителей одного вида: вот эта сосна благожелательная и веселая, а вот та — суровая как монашка; этот дуб — важничающий разбойник, а тот мудрец, укутанный в зеленые таинственные размышления; эта береза распутна, а другая рядом с ней девственна и мечтательна…

Война опустошила его нервы, мозг, душу. Прошло уже несколько лет, но раны не затягивались. Но здесь, в обширной зеленой чаше, он почувствовал, что его охватывает ее дух: ласкает, успокаивает, обещает исцеление. Казалось, он плывет, как падающий лист, сквозь густой лес, и мягкие руки деревьев убаюкивают его.