Лик в бездне (сборник)

Меррит Абрахам

В том вошел роман «Лик в бездне», повесть «Женщина-лиса» и несколько рассказов.

Содержание:

Лик в бездне

Женщина-лиса

Обитатели пропасти

Сквозь драконье стекло

Лик в бездне

ЧАСТЬ 1

1. СУАРРА

Николас Грейдон встретился со Старретом в Огайо. Вернее Старрет отыскал его там. Грейдон слышал о рослом авантюристе с Запада, но раньше их пути никогда не пересекались. Он с живым любопытством открыл дверь посетителю.

Старрет сразу перешел к делу. Знает ли Грейдон легенду о караване с сокровищами, который вез Писарро выкуп за Инку Атахуальпа? Предводители каравана, услышав об убийстве своего монарха мясником–конкистадором, спрятали сокровище где–то в глуши Анд.

Грейдон слышал эту историю сотни раз; он даже подумывал о поисках сокровищ. Он так и сказал. Старрет кивнул.

– Я знаю, где они, – сказал он.

Грейдон рассмеялся.

2. НЕВИДИМЫЕ НАБЛЮДАТЕЛИ

Старрет из забытья, вызванного ударом, перешел в пьяное забытье. Грейдон перетащил его в палатку, подсунул под голову рюкзак и накрыл одеялом. Потом вышел и разжег костер. В подлеске послышался шум. Из–за деревьев показались Сомс и Данкре.

– Нашли знаки? – спросил Грейдон.

– Знаки? Дьявол, нет! – выпалил уроженец Новой Англии. – Слушайте, Грейдон, вы рога слышали? Дьявольски странные рога! Откуда–то сверху.

Грейдон кивнул. Он понимал, что должен рассказать о происшествии, чтобы они сумели подготовиться к обороне. Но как много им рассказать?

Рассказать о красоте Суарры, о ее золотых украшениях и копьях из золота с изумрудными наконечниками? Повторить им, что она говорила о сокровищах Атахуальпы?

3. БЕЛАЯ ЛАМА

Грейдон проснулся на рассвете.

Ночью кто–то укрыл его одеялом, но он тем не менее замерз и тело у него затекло. Он с болью пошевелил ногами, пытаясь разогнать застоявшуюся кровь. Услышал, как шевелятся в палатке. Интересно, кто из них подумал об одеяле и почему была проявлена такая доброта.

Старрет приподнял клапан палатки, молча прошел мимо и направился к ручью. Вернувшись, он занялся костром. Время от времени он поглядывал на пленника, очевидно, без гнева или негодования. Наконец он приблизился к палатке, прислушался и осторожно подошел к Грейдону.

– Простите, – прошептал он, – но я ничего не мог поделать с Сомсом и Данкре. С трудом удалось уговорить их дать вам одеяло. Попейте.

Он прижал фляжку к губам Грейдона. Тот сделал большой глоток; почувствовал приятное тепло.

4. БЕГЛЕЦ

Примерно час они шли по саванне, затем Суарра свернула налево, и они вошли в лес, росший у подножия большой горы. Кроны деревьев сомкнулись над ними.

Раз или два Грейдон оглянулся на шедших сзади. Темнота заставляла их все больше и больше беспокоиться. Они теперь шли ближе, оглядываясь и напряженно стараясь заметить первое же движение или признак засады. И вот, когда зеленый полумрак еще больше сгустился, Сомс приказал Грейдону присоединиться к ним. Грейдон увидел смертельную угрозу в глазах уроженца Новой Англии, понял бесполезность сопротивления и отступил. Сомс прошел вперед, пока не оказался вплотную за укутанной фигурой. Данкре, улыбаясь, поставил Грейдона между собой и Старретом.

– Сомс изменил свой план, – прошептал он. – Если встретим засаду, он застрелит старого дьявола – быстро. А девушку сохранит, чтобы поторговаться с ее людьми. А вас – чтобы поторговаться с девушкой. Как вам это нравится, а?

Грейдон не ответил. Когда француз чуть прижался к нему, Грейдон нащупал в его боковом кармане пистолет. Если начнется нападение, он сможет прыгнуть на Данкре, выхватить этот пистолет и тем самым получит возможность побороться. Он застрелит Сомса так же безжалостно, как – он знал это – Сомс застрелит его.

Лес становился все темнее, пока фигуры впереди не превратились в движущиеся пятна. Потом посветлело. Они шли по какому–то ущелью, чьи нависшие стены теперь отступили.

5. ТРУБЫ ЭЛЬФОВ

Солнце уже было на полпути к закату, когда они подошли к концу овальной равнины. Здесь от противоположной скалы отходил выступ, почти смыкавшийся с той стеной, по которой они двигались. Они углубились в узкий проход и в полутьме шли по ровной поверхности скалы; тропа шла вверх, хотя и не круто. Солнце скрылось за западными вершинами и спускалась тьма, когда они вышли из прохода.

Они стояли на краю небольшого болота. Слева от них продолжалась изогнутая скала. Место скорее походило не на болото, а на равнину с избытком влаги. Она была покрыта чистым белым песком. Повсюду виднелись круглые холмы, будто сглаженные ветром. На склонах этих холмов росла редкая жесткая трава. Холмы, высотой в сто футов, располагались со странной регулярностью, как могильные насыпи на кладбище гигантов. Вся эта пустошь занимала около пяти акров. Ее окружал лес. Грейдон слышал журчание ручья.

Суарра провела их по песку, пока они не добрались до центрального холма.

– Здесь вы переночуете, – сказала она. – Вода рядом. Можете разжечь костер, спите без страха. На рассвете мы пойдем дальше.

Вместе с одетым в плащ спутником она перешла на ближайший холм. Белая лама пошла за ней. Грейдон ожидал, что Сомс остановит ее, но он этого не сделал. Напротив, он сделал какой–то знак Старрету и Данкре. Грейдону показалось, что они довольны отсутствием девушки в их лагере, что они приветствовали разделявшее их расстояние.

ЧАСТЬ 2

14. ТЕНЬ МАСКИ ЯЩЕРА

Резко очерченная лунным светом тень Женщины–лягушки легла своим фантастическим профилем от края до края гигантской платформы. Позади – чернота пещеры, между нею и городом – озеро, сверкающее, как огромное серебряное зеркало, без волн и безжизненное.

Под платформой – караул индейцев. Голова Женщины–лягушки, казалось, склонилась ниже, слушая их шепот.

– Грейдон!

Суарра плакала.

– Ты не должен был возвращаться! О, как это плохо, что я просила тебя вернуться!

15. «ОДОЛЖИТЕ МНЕ ВАШЕ ТЕЛО, ГРЕЙДОН!»

Голос Тени был мелодичен, прозрачен, словно лесная флейта в сумерках.

Голос рассеивал страх, ослабляя бдительность.

– Я знаю вас, Грейдон, – тек шепот. – Знаю, зачем вы пришли в Ю–Атланчи, знаю, насколько безнадежен ваш приход – без меня. Я привел вас сюда, Грейдон, приказав, чтобы вам не причинили вреда. В противном случае вы были бы убиты возле той пещеры. Не бойтесь меня. Вы не боитесь меня, Грейдон?

Слушая этот медленный шепот, Грейдон ощутил странную приятную вялость.

– Нет, Нимир, – полусонно сказал он, – я не боюсь вас.

16. ЗАЛ С КАРТИНАМИ

Лицо Кона было искажено гримасой, которая, несомненно, должна была изображать успокаивающую улыбку. Грейдон обмяк и – реакция на пережитое им – рухнул на четвереньки. Кон скользнул по краю помоста, легко, как куклу, поднял Грейдона. Несмотря на его гротескный облик, Кон показался Грейдону более прекрасным, чем любая из тех женщин–призраков, которые чуть не завлекли его в ловушку Тени. Грейдон обхватил руками покрытые волосами плечи и крепко припал к ним. Издавая странно успокаивающие щелкающие звуки, человек–паук похлопывал Грейдона по спине маленькими верхними руками.

От сада донеслось пронзительное жужжание роя в тысячи пчел; как под порывом сильного ветра согнулись, скрутились цветы и деревья. Огромные глаза Кона с внимательным недоверием изучили сад. Затем, по–прежнему прижимая Грейдона к себе, он скользнул за край щита. Жужжание сада поднялось октавой выше. Оно угрожало и призывало.

Когда они обогнули край, Грейдон увидел, что щит не составляет единого целого со стеной, как он думал прежде. На самом деле за ним было углубление, вырезанное в передней части контрфорса, который, словно нос корабля, выдавался в залитую красным светом пещеру. От него под углом отходила черная и гладкая поверхность стены.

Возле подножия утеса пригнулись еще два человека–паука. Из–за алых волос их едва можно было различить в красноватом тумане. Они поднялись, когда Кон скользнул к ним. Они смотрели на Грейдона золотыми, полными печали глазами, и его охватило жуткое ощущение, будто Кон пришел за ним не в единственном числе, а умножившийся.

В их четырех средних руках (или ногах?) были зажаты длинные металлические стержни, вроде того, какой был у Регора, но, в отличие от того острия, у этих были рукоятки, а на конце – усеянный шипами набалдашник. Два стержня человекопауки передали Кону. Сейчас к настойчивому жужжанию сада примешался звук слабо слышимого шипения. Далекое вначале, шипение быстро приближалось. Такой Звук издают урды.

17. ВЗЯТИЕ УБЕЖИЩА ХУОНА

В пещеру с картинами просочился рассвет.

Грейдон сел и непонимающе оглянулся.

Он сидел на ложе из мха. Рядом с ним на корточках примостился один из человекопауков и изучал его печальными, загадочными глазами. Ни следа остальных людей–пауков.

– Где Кон? – спросил Грейдон.

Человек–паук ответил быстрой чередой щелчков.

18. АРЕНА ДЛЯ ДИНОЗАВРОВ

Пол арены представлял собой огромный овал, покрытый ровным слоем желтого песка. Около пятисот футов в поперечнике и полумили в длину. По краю этого овала шла стена из зеленого нефрита высотой в четыре роста высокого мужчины. Здесь и там виднелись забранные решеткой отверстия, по размеру несколько большие, чем то, через которое смотрел Грейдон. За стеной, ярус за ярусом, шли каменные сиденья – вплоть до внешнего края амфитеатра, достигавшего в высоту ста пятидесяти футов.

На нем развевались знамена.

Внутри большого овала был меньший, образованный толстой, в четыре фута, стеной. Обе стены образовывали колею шириной примерно в пятьдесят футов.

Почти прямо напротив Грейдона располагался широкий сектор, на котором толпились ю–атланчианцы. Над сектором, поддерживая шелковые навесы, высились окрашенные зеленым лаком колонны.

Все это походило на гигантский сад, в котором цветами веселых и ярких оттенков расцветали одеяния женщин. Преобладал зеленый цвет, который, очевидно, был излюбленным цветом Лантлу.

Женщина–лиса

1

Древние ступени вились по склону горы сквозь высокие сосны, над ними нависло терпение прошедших двадцати столетий. Душа тишины, древняя и терпеливая, как эти ступени, жила здесь. Ступени широкие, двадцать человек могут пройти по ним в ряд; коричневые и оранжевые лишайники образуют странные символы на их древних камнях, а изумрудный мох покрывает подушками. Иногда ступени поднимаются круто, иногда совсем полого, но всегда по обе стороны стоят плечом к зеленому плечу высокие сосны, настороженные, бдительные.

У подножия сосен изогнутые лавры и карликовые рододендроны, одинаковые по форма и одного роста — как коленопреклоненный человек. Их жесткие блестящие листья напоминают звенья кольчуги… они похожи на зеленых лучников Квеньяна, которые охраняют богиню, когда она выходит весной, чтобы разбудить деревья. Высокие сосны как настороженные часовые, лавры и карликовые рододендроны как склонившиеся лучники, и говорят они так ясно, будто у них есть язык: «Подняться ты можешь, спуститься тоже, но пройти через нас нельзя!»

Один из бастионов обогнула женщина. Она шла упрямо, склонив голову, как человек, который идет против сильного ветра, или как тот, у которого только воля заставляет двигаться неповинующееся тело. Белое плечо и одна грудь обнажены, на плече ссадина и кровь, четыре алые полосы, будто плечо схватила жестокая рука с длинными когтями. Женщина плачет.

Ступени стали круче. Женщина подняла голову и увидела, как круто они поднимаются. Она остановилась, руки ее беспомощно двигались.

Она повернулась, прислушиваясь. Казалось, она слушает каждой напряженной мышцей, все тело ее превратилось в натянутую струну, по которой пробегают быстрые арпеджио ужаса. В сумерках юнаньских плоскогорий, как сквозь неосязаемый хрусталь, видны каштановые с медными прядями волосы женщины, прекрасное лицо, искаженное ужасом. Серые глаза смотрят на ступени, они как будто тоже не смотрят, а слушают…

2

— Я Ю Чин, дочь моя. — Тот самый мужской голос, который она слышала из своего убежища во тьме.

Она попыталась встать, но снова опустилась на постель, побежденная слабостью.

Он сказал:

— Ночь и день, и еще ночь и часть дня ты спала, а теперь тебе нужно поесть. — По–английски он говорил медленно, будто не привык говорить на этом языке.

Он хлопнул в ладоши, и у зеленого сосуда сквозь столбы солнечного света скользнула женщина. Такая же лишенная возраста, как и он, с широким умным лицом и большими раскосыми черными глазами, добрыми, но и очень мудрыми. Халат покрывал ее от полной груди до колен, она была сильная, крепкая, смуглая, как будто вырезана из выдержанного дерева. В руках у нее поднос, на нем чашка с дымящейся похлебкой и овсяной хлеб.

3

Дом Небесных Ожиданий оказал своим присутствием честь Пекину, еще не переименованному тогда в Бэйпин. Дом скрывался в сердце Древнего Города. Ожидания, обсуждавшиеся здесь, обычно были прямо противоположны небесным — во всяком случае они относились к весьма неортодоксальным видам прекрасного.

Но, кроме хозяев, никто не знал, что происходит за его стенами. Никогда никакие тайны не выходили за пределы этих стен. И почти никакой информации нельзя было получить о Доме Небесных Ожиданий и о его хозяевах.

В сущности здесь происходила очистка предприятий, к которым неодобрительно относятся даже в наименее цивилизованных странах, мероприятий таких, как шантаж, воровство в крупных размерах, контрабанда, побеги, пиратство, устранение препятствий путем убийства и так далее. Хозяева дома получали щедрую долю от каждой успешной операции в обмен на абсолютную защиту от помех, подслушивания, шпионов, в обмен на продуманные ценные советы специалистов по поводу любой части предприятия, которая кажется сомнительной перед началом.

Будущие члены наиболее изысканных лондонских клубов никогда не проверяются с той тщательностью, как просящие права войти в Дом Небесных Ожиданий — нужно быть законченным мерзавцем, чтобы получить это право. Но возможности, которые предоставлял Дом, заслуживали преодоления любых препятствий.

Через три недели после рождения ребенка Джин Мередит в одной из комнат этого дома сидел Чарлз Мередит. Он не был членом, но признанные члены дома обладали правом приводить гостей, которые нуждались в тайне.

4

Месяц спустя в середине дня Мередит выехал на зеленую поляну и увидел первые ступени лестницы, ведущей к Храму Лис. Рядом с ним ехали фон Бреннер и Лассаль, два храбрых и решительных человека, которых рекомендовал ему Ли Конг. Они такими и оказались, но к тому же были и скрытными людьми. Без всяких комментариев они приняли его объяснение, что он хочет узнать о судьбе брата, проявили должное сочувствие и не задавали неудобных вопросов. Оба могли говорить по–китайски и на нескольких диалектах. Лассаль знал Кансу, был даже знаком с местностью, в которой расположен Храм Лис.

Мередит решил, что разумно расспрашивать в тех местах, через которые проезжал Мартин, и здесь немец и француз были его переводчиками. Когда они сообщали, что через это место отряд брата проехал в добром здравии, внешне все в них говорило: они верят, что для него это добрая новость.

Либо они превосходные актеры, либо Ли Конг сдержал слово и не сказал им ничего, кроме условленного с Мередитом. Но вероятность второго предположения вскоре после вступления в Кансу несколько поколебалась. Француз слишком небрежно сказал, что если желательно подобраться к храму незаметно, минуя все деревни, то он знает путь. Он сказал, что хоть священник храма, несомненно, знает об их приближении, он ожидает, что они пойдут обычным путем. Таким образом его можно захватить врасплох.

Мередит почувствовал ловушку. Согласиться с этим предложением значит признать, что истинная цель его — храм, а то, что он говорил раньше, всего лишь предлог, и беспокойные расспросы в пути — обман. Он резко ответил, что у нет причины заставать священника врасплох, что Ю Чин почтенный ученый, старый друг его брата и когда они до него доберутся, беспокоиться будет не о чем. Почему Лассаль считает, что им нужна тайна? Француз вежливо ответил, что если бы знал об этой дружбе, такая мысль не пришла бы ему в голову, конечно.

Кстати, Мередит опасался Ю Чина не больше, чем женщин–лис Ли Конга. Вспоминая, как этот китаец старался подействовать на него своей болтовней об этой желтой Матушке–Гусыне, он испытывал презрение, которое компенсировало перенесенное унижение оттого, что он вынужден был отдать проклятые деньги. Он часто слышал, как Мартин превозносит мудрость и добродетели Ю Чина, но это лишь доказывало, насколько непрактичен был Мартин… преждевременно впал в маразм, по крайней мере умственно… это стало ясно, когда он женился на этой юной искательнице богатства, годной ему в дочери… Это больше не тот брат, какого он знал… кто мог бы сказать, что он стал бы делать дальше… этот маразм мог их всех привести к гибели… старческий мозг в здоровом теле Мартина, вот и все… если бы Мартин страдал от какой–нибудь тяжелой неизлечимой болезни и попросил бы помочь ему умереть, он, несомненно, сделал бы это… ну, и какая разница между этим и тем, что он сделал? То, что пришлось пожертвовать девчонкой и ее отродьем, конечно, плохо… но это стало необходимо из–за маразма Мартина.