Воздух задрожал от грохота. Один из буков вдруг засеребрился, потом вспыхнул пламенем. От удара молнии. Как от слишком пылкой любви.

Должно быть, святые искрились точно так же, когда на них снисходило озарение, подумала Жанна, стоя перед окном большой залы замка Гольхейм.

Шквальный ветер бушевал в небе Пфальца, сгоняя стада жирных черных туч. Жанна закрыла окно. Огоньки свечей танцевали в канделябрах и железном светильнике в форме короны, свисавшем с потолка на цепи, — словно они почуяли близость огня небесного и пустились в пляс от радости.

— Франц Эккарт не будет ужинать с нами? — вполголоса спросила Жанна у своего сына Франсуа.

Вместо ответа тот едва заметно покачал головой. Это была деликатная тема. Жанна ничем не выдала своих чувств.

Пребывание в Гольхейме убедило Жанну, что семейная жизнь Франсуа под угрозой. Она, в свою очередь, убедила Жозефа, что ей надо пожить в Страсбурге: быть может, таким образом, удастся восстановить гармонию в семье и повлиять на Софи-Маргерит, чтобы она вела себя более прилично. Ведь чета де Бовуа большую часть года проводила в Страсбурге, ибо страсбургская печатня была первой и главной среди остальных, появившихся одна за другой в Нюрнберге, Лионе, Генуе, Милане, Венеции, и Франсуа больше всего занимался именно ею.

— Я не против, ведь я все время разъезжаю между Нюрнбергом, Франкфуртом и Женевой, — ответил он. — Но ты собираешься играть роль свекрови. Ты уверена, что она тебе понравится?

— Я готова смириться, это лучше, чем видеть, как Франсуа страдает.

— В Страсбурге зимы более суровые, чем в Анжере, — заметил он.

— Сердечный холод гораздо хуже.

Многие дни и недели Франсуа, Жозеф, Жак Адальберт, Деодат, а вскоре и Феррандо, приехавший из Милана, обсуждали тайну карты. Жанна жалела, что Франц Эккарт, который вернулся в свой павильон в Гольхейме, не принимает участия в спорах.

Никто так ничего и не понял. Жозеф раздобыл оттиск карты, некогда отпечатанной Тосканелли в Генуе: свиток, который жаждали получить португальцы, нисколько не походил на нее. Силуэт большого острова, окруженного множеством маленьких, отличался от рисунка самого Тосканелли. К примеру, последний считал, что Антильские острова находятся совсем близко от Канарских, — неизвестный же географ поместил их гораздо дальше к западу. Тосканелли расположил большой остров, названный Сипангу, перед большим островом на западе — на карте неизвестного географа он отсутствовал.

Угроза эпидемии чумы, вспыхнувшей на противоположном берегу Рейна, неожиданным образом пришла им на помощь.

Жозеф узнал, что среди беженцев из Нюрнберга находится его давний знакомец Мартин Бехайм; тот остановился на постоялом дворе «Золотая лошадь», и Жозеф пригласил его на ужин.

Бехайм пришел вместе с женой, фламандкой с большими улыбчивыми глазами. Будучи учеником великого математика Региомонтана, он пользовался большим уважением при всех европейских дворах, где уже хорошо понимали, что знание очень часто приносит власть и, следовательно, богатство. Это был дородный человек с тонким бледным лицом и очень живым взглядом, который словно постоянно выискивал какой-то неуловимый предмет.

Жак Адальберт вбил себе в голову, что нужно убедить французского короля Карла VIII поспорить за путь в Индию с испанцами. Он пылко убеждал в этом Жанну. Ему было неведомо, что Анна де Боже уже отослала Мануэля Эстевеса назад в Страсбург под охраной своих лучников. Она допросила осужденного и, сочтя его речи несвязными и безумными, решила, что не станет докучать брату-королю всяким вздором, приведшим к преступлению.

Подобно Бартоломео, Мануэль Эстевес твердо отстаивал свое убеждение, что до Индии можно добраться морским путем за неделю вместо восьми месяцев. В действительности бывшая регентша, взвесив все за и против, оценила этот план как слишком дорогостоящий. Конечно, Христофор Колумб открыл несколько островов, затерянных в Атлантике и населенных язычниками, раздобыл кое-какое золотишко, но в целом игра не стоит свеч.

Итак, французской короне был предложен в дар новый континент; она же предпочла одно из итальянских королевств.

Судовладельца Мануэля Эстевеса повесили.

Жак Адальберт умолил Жозефа попытаться повлиять на Карла VIII через одного из банкиров, которые финансировали итальянский поход.

Полная луна таит в себе угрозу. Всем известно, что она поднимает уровень моря, раскачивая колокола в городах, скрытых под водой. Не столь известно, что она вздымает также поверхность земли. И раскачивает другие колокола, звон которых раздается в голове у юных девушек.

Вдобавок в тот год, в июле, она принесла с собой сильную жару. А ленивый ветерок, ласкавший верхушки буков и дубов вокруг Гольхейма, никак не способствовал сну.

Об де л'Эстуаль заворочалась в постели и откинула один за другим все пологи, чтобы воздуха было больше. Тем самым прибавилось и света. Графы Гольхеймы были небогаты и довольно прижимисты, поэтому лишь в окна на первом этаже вставили стекла, на верхних же вполне удовлетворялись промасленной бумагой. Луна, светившая в эти окна, создавала впечатление, что за ними происходит какой-то праздник.

Об распахнула створки, которые ночью держала закрытыми из страха перед нетопырями, и вдохнула полной грудью теплый влажный воздух, чтобы перебить запах восковых свечей и простыней, всегда отдававших затхлостью.

Отсюда ей был виден павильон Франца Эккарта. Темный. Конечно, юноша спал. Если только не сидел голым на холме.

Несмотря на пурпурно-золотой португальский вымпел, трепетавший на ветру под ярким солнцем, это трехмачтовое судно было английским. Закругленные борта загибаются внутрь, квадратные паруса на фок- и грот-мачтах, а на бизань-мачте, на кормовой надстройке, — остроконечный, лихо наклоненный парус, какой использовали еще римляне. Два больших фонаря на баке — один синий, другой красный — напоминали глаза. Каракка мягко покачивалась на волнах, корпус ее слегка потрескивал, реи попискивали: каждый корабль обладает своим голосом.

Название у судна было чудесное, хотя и несколько тревожное: «Avispa» — «Оса». Быть может, это имя означало быстроходность?

Феррандо, который видел много кораблей — ганзейские коги, испанские каравеллы, португальские каракки, выгружавшие товар в Венеции, Генуе или Марселе, — одобрительно кивнул. Жаку Адальберту и Деодату пришлось положиться на его мнение: сами они в кораблях ничего не смыслили. Гаспар Кортереаль, старший из братьев, крупный сорокалетний мужчина с загорелым, словно вырезанным из дерева лицом, у которого один глаз был слегка мутным, внимательно смотрел, как трое путешественников сгружают с повозки свой багаж. Особенно поразили его бочки. Шесть бочек. К счастью, он говорил по-итальянски.

— Что это такое? Вино?

— Нет, пресная вода.

В своем плане возвращения в Анжер Жанна упустила одну деталь: служанку, которую допрашивали Эстерхази и Зилаи, разыскивая Жоашена и его сына. Через три дня после того, как Жанна, Франц Эккарт, Жозеф и Жоашен устроились в новом жилище, а Фредерика вступила во владение хозяйством и занялась поисками помощницы по кухне и садовника, к дому подошла скрюченная от ревматизма старуха.

Сначала Жанна не узнала ее, отметив только крючковатый нос, лисьи глазки, личико мумии с пергаментной кожей и засаленный чепец.

— Хозяйка! — вскричала гостья хрипатым голосом, улыбаясь беззубым ртом. — Вы меня не узнаете? Я Красотка Мари.

Красотка Мари! Как жестока судьба! Ведь лет двадцать пять тому назад эта старая куница и в самом деле была безумно хороша собой и кружила голову всем местным парням. В числе трех других девушек она помогала по хозяйству Фелисии, работая большей частью на кухне. Отличалась она от других поистине дьявольским очарованием, и когда лукавый забрал назад свой дар, от красотки остались только жалкие мощи.

— Конечно же, я узнала вас, Мари. Как поживаете?

Становилось заметно холоднее, особенно по ночам. Путешественники достали из сундуков самые теплые вещи и спали закутавшись. Мигель дал им маленькую деревянную печку, чтобы обогревать каюту: она висела на крюке, ибо ставить на пол ее было нельзя.

Двадцать четыре дня плавания. Куда же они направляются, Боже великий? Внезапно они осознали всю абсурдность своей затеи. Как можно выходить в море, не зная, куда плывешь? Быть может, никуда! Быть может, это море простирается до бесконечности и впереди их ждут лютые морозы. Настанет день, когда «Ависпа» помчится по волнам по воле течений, унося на своем борту обледенелые трупы…

Матросы тоже помрачнели. По ночам они уже не пели. На двадцать шестой день странное происшествие изменило настроение людей.

В пять утра Деодат услышал крик. Потом топот сапог на нижней палубе. И шум голосов. Проснулся не только он один. Жак Адальберт пошевелился в своем гамаке и сонно пробурчал:

— Что там такое?

Марсьяль Сек де Бодри, был в ярости.

— Не знаю, как вы этого добились, — сказал он.

Красотка Мари угодила в тюрьму как поджигательница, и некоторые поговаривали, что ее следует судить за колдовство. Ясно было одно: свидетельствовать она больше не может.

Жанна устремила на де Бодри сокрушенный взгляд.

— Я же говорила вам, что это сумасшедшая, — устало ответила она.

После каждого открытия Гаспар и Мигель Кортереали записывали в бортовом журнале, что они вступают во владение этими землями от имени короля Португалии, свидетелями чего являются матросы. Феррандо, Жак Адальберт и Деодат не высказывались по этому поводу, но много об этом размышляли. Чем, собственно, они завладели? Пустынными побережьями? Они понятия не имели ни об этой земле, ни о населявших ее людях, которые, возможно, и не желали становиться подданными португальского короля.

Приняв решение плыть при попутном ветре, Гаспар продолжал двигаться к югу. «Ависпа» встретила июнь месяц в виду побережья, тянувшегося вдаль до бесконечности. Сомнений не осталось: это был Великий Северный континент, о котором говорил Бехайм. Братья Кортереаль не ошиблись, доверившись своему чутью. Они постоянно вносили исправления в портулан, оказавшийся до такой степени неточным, что некоторые ошибки выглядели просто фантастическими.

Исследования сводились к дневным высадкам на сушу, во время которых матросы добывали уток, селезней, индюшек, голубей и других птиц. Их ощипывали и жарили на берегу, ибо на корабле места для камбуза не было. Деодат нашел в трюме завалявшуюся рваную сеть, починил ее и ловил в большом количестве форелей и лососей. Гаспар с Мигелем убедились, что из всего экипажа лишь трое французов, жадно поедавших петрушку и редис, не страдают от кровоточивости десен — недуга, который неизбежно поражает моряков в долгом плавании; они начали проявлять больше внимания к тем травам, что постоянно собирал Деодат: отныне цикорий и дикий салат стали постоянной добавкой к традиционному супу.

Деодат нашел также цветок, который привел всех в восхищение: это была лилия с тремя лепестками кораллового цвета. Он сумел выкопать луковицу, не повредив ее, и обернул джутовой тканью, которую каждый день смачивал водой, твердо намереваясь привезти цветок во Францию.

На пятьдесят седьмом градусе северной широты Гаспар обнаружил пролив, очень невнятно отображенный на портулане, и решил углубиться в него. Воды здесь были спокойными, ветер — устойчивым. Через три с половиной дня пролив расширился, и «Ависпа» вошла в большое море.