Человек бесшумно вышел на берег из воды. В бледном свете убывающей луны его плотно облегающий тело прорезиненный костюм блестел, как мокрый мех морского котика. Несколько секунд мужчина оставался неподвижным, настороженно вслушиваясь в ночное безмолвие, но различал лишь слабый плеск волн о бетонный край причала. Прежде чем слиться с тенью пакгауза, возвышавшегося чуть впереди, он бросил взгляд на мрачные воды канала и усмехнулся. Складское помещение, в котором он оказался минуту спустя, было забито корзинами и ящиками с фруктами, ожидающими утренней погрузки, приятный аромат яблок и апельсинов в сочетании с запахом деревянной стружки скрашивал унылую атмосферу, царившую в этом помещении.

Человек шагнул за кучу корзин, снял защитные очки и акваланг и четкими движениями, выдающими профессионала, быстро стянул с себя черный костюм для подводного плавания. Акваланг он спрятал под наваленными грудой мешками, а все остальные вещи сложил в футляр от гитары, оделся и, аккуратно завязав галстук, тщательно осмотрел себя. Затем неспешно закурил сигарету, взял в руки гитарный футляр и тихо открыл дверь склада. Прежде чем выйти на причал, он осторожно осмотрелся, потом бесшумно закрыл за собой дверь и медленно пошел вдоль набережной. Резиновые подошвы ботинок скрадывали шум его шагов.

Граф Видал Чезаре лениво вылез из гондолы, заплатил гондольеру и неспешно направился от пристани к воротам палаццо Чезаре.

Слабое розовое свечение на горизонте возвестило начало нового дня, первые лучи солнца нежно позолотили шпили и колокольни города, окрасили в пурпурный цвет мрачные воды каналов. Уже был слышен приглушенный гул голосов, город медленно оживал. Вскоре каналы заполнятся судами всех видов и наименований: гондолами, моторными лодками и речными трамвайчиками, которые здесь называют vaporettos. Если вы прибыли на железнодорожный вокзал Венеции, расположенный на Большом канале, то легко сможете добраться на таком трамвайчике до любого отеля.

Эмма устало опустилась на край кровати, позволив себе отдохнуть от укладки вещей. Ей казалось совершенно нелепым, что Челеста распаковала почти все свои чемоданы, в то время как с самого начала знала — они не останутся надолго в этом отеле. Но Эмма прекрасно помнила, как ее мачеха любит окружать себя красивыми вещами, теша себя мыслью, что все это — ее, принадлежит ей, находится в ее собственности. Теперь же, когда рядом с ней была Эмма, Челесту не заботила проблема укладки чемоданов, и она вполне могла себе позволить вытащить все, что ей хочется.

Глубоко вздохнув, Эмма встала, подошла к зеркалу и стала внимательно изучать свое отражение. На нее смотрела ее бледная копия: бледные щеки, бледные губы и блеклые волосы. Или это только казалось ей в сравнении с буйным великолепием золотисто-рыжих вьющихся волос Челесты и сверкающей голубизной ее глаз? Но даже если бы Эмма не была измучена тяжелейшим, осложненным пневмонией гриппом, который недавно перенесла, даже в этом случае она вряд ли смогла бы соперничать со своей мачехой. Все это приводило ее в уныние, граничащее с депрессией. Эмма думала о том, что должна чувствовать благодарность к Челесте, которая забрала ее из сырого и холодного майского Лондона в теплую, восхитительную, опьяняющую весеннюю Венецию, но почему-то ей казалось, будто все, что делает ее мачеха, имеет какой-то тайный смысл, но до сих пор не могла его разгадать.

Эмма вспомнила, какой шок она испытала в детстве, узнав о намечаемой женитьбе своего отца на девушке, годившейся ему в дочери. И к тому же после смерти матери Эммы прошло всего несколько месяцев. Но отец женился, и Эмме пришлось привыкать к своей юной мачехе. Однако ее беспокойство было напрасным — Челеста не собиралась заниматься воспитанием маленькой девочки. Не теряя времени, она уговорила мужа немедленно отправить Эмму в пансион, хотя жалованья бухгалтера едва хватило на первый взнос.

Эмма с удовольствием окунулась в школьную жизнь. Она была общительной и доброй девочкой и поэтому без особых трудов завела себе много подруг в Академии Святого Джозефа, куда ее определили. На каникулы Эмму обычно отправляли к многочисленным дядям, кузинам и другим родственникам, и так продолжалось до тех пор, пока она не стала достаточно взрослой, чтобы проводить каникулы дома, не мешая своей мачехе.

Каждый раз, когда Эмма видела своего отца, ей казалось, что он становится все более сгорбленным. Видимо, постоянные и все возрастающие запросы Челесты и бесконечные требования денег угнетали его. В год окончания школы, когда Эмма готовилась к поступлению в колледж, отец умер, и ей пришлось бросить учебу.