В сборник вошли остросюжетные приключенческие повести Валерия Мигицко, Владимира Рыбина, Ильи Рясного, Александра Плотникова, а также исторические исследования А. Шишова и Ю. Лубченкова, злободневная публицистика К. Раша.
Все произведения рассчитаны на широкую аудиторию любого возраста.
ЧЕСТЬ, ОТВАГА, МУЖЕСТВО
Валерий Мигицко
НЕПРИЯТНОСТИ НАЧИНАЮТСЯ В ПОЛДЕНЬ
Повесть
Часть первая
…А потом ничего не было. Ни видений, ни звуков, наполняющих мир вокруг. Ничего! Как будто попал в темный и безмолвный тоннель, ведущий в никуда, и дверь за тобой захлопнулась. Ты делаешь шаг, другой, тебе все равно, куда идти, потому что ни одно направление здесь не имеет смысла, и какой-то меркнущий свет и затихающие звуки, которые поначалу сопровождают тебя это только иллюзия света и звуков, проваливаешься куда-то и летишь, летишь в бесконечном слепом полете…
Просыпаюсь от ощущения полного и безмятежного счастья. Я молод, симпатичен, не связан никакими обязательствами, никуда не спешу и жду от возможных встреч только хорошего. Осознав все это, я вскидываю руку, чтобы посмотреть на часы, и обнаруживаю, что они стоят. Это наводит меня на мысль откинуть полог и выйти из палатки.
Час рассвета давно миновал. Солнце находится где-то на полпути к зениту. Теплый свет его окрашивает в лирические полутона место действия, в центре которого мой лагерь: красная «Нива» и палатка под цвет авто. По обе стороны от лагеря тянется пляж, окаймленный голубовато-белесой водой. Здравый смысл призывал заночевать в каком-нибудь кемпинге, где народу в эту пору не густо, но я, черт побери, в отпуске, и мне нравится самому решать, что делать. Решения эти, как правило, неординарны. Наверное, потому, что остальные одиннадцать месяцев в году за меня решает кто-то другой.
Продолжаю знакомиться с пейзажем, который в радиусе возможного контакта приятно разнообразит отсутствие людей. С галерки с холодным безразличием взирают на окружающие красоты горы. Впереди, на авансцене, замерли в искусно выписанных декорациях моря несколько лодок. С этими лодками связана какая-то тайна, ибо расположились они довольно далеко от берега и и них никого нет. Мыс с указующим перстом маяка неспешно огибает чернобокий танкер под заморским флагом.
Часть вторая
Я сижу в одиночестве в своей холостяцкой квартире и вспоминаю. Воспоминания прерывисты, как знаки телеграфной азбуки. Они теснят друг друга, мешая сосредоточиться на главном. Главное — Это то, что произошло в последние две недели. Все самое значительное из происшедшего уже изложено мною в докладе, прочитано, и завтра у нас по этому поводу разговор. Разговор, насколько я знаю моего шефа, пойдет как раз о том, что не вошло в доклад, и я, естественно, хочу подготовиться к нему как можно лучше. Иными словами, я намерен обосновать собственную защиту. Мне не по душе слово «защита», каковое прямо указывает на мою вину или, во всяком случае, ее предполагает. Как бы там ни было, дебют в этой партии не за нами, и, если я намерен и впредь участвовать в игре, я должен защититься. Таковы правила.
У себя дома я бываю редко, но всегда с удовольствием. Все, что находится здесь, соответствует моим вкусам и наклонностям. Я очень ценю постоянство в людях и предметах. Двум-трем знакомым девушкам, пытавшимся разнообразить интерьер с помощью различных перестановок, подобная инициатива стоила довольно дорого: в этой комнате они больше не появлялись. Все осталось на своих местах. Телефон под рукой. Груда газет и журналов, сваленных прямо на пол, у телевизора. Книжный шкаф в двух шагах и телевизор — в трех. Книг не много, зато среди них нет ни одной, не прочитанной по крайней мере дважды. Некоторые сопровождали меня в моих поездках и могли бы удостоверить, что далеко не всегда наше возвращение было столь же безрадостным.
За окном дождь. Он идет третий день подряд. Улицы серы, лица людей скучны. По-моему, дождь достиг такой стадии, когда стал противен самому себе и давно бы закончил свое безотрадное существование, если бы у них там, наверху, что-то не разладилось с сантехникой. Даже не верится, что всего лишь в двух часах лёта отсюда буйствует солнце, шалит волна и веселые свадьбы скликают под свои знамена жизнерадостных людей с эпическими именами.
Что с того, что стремительные перемещения из одной географической точки в другую стали в наши дни явлением обычным? Мысль, которую поэты наделяют свойствами молнии, расставшись с прошлым, плетется со скоростью парового катка. В этом смысле ничего не изменилось со времен египетских фараонов. К черту несуразные разговоры о какой-то сомнительной способности человеческой натуры раздваиваться, растраиваться и даже расчетверяться! О чем бы я ни думал, чем бы ни занимался в эти дни, мыслями я — в маленькой районной больнице, где до сих пор не пришла в сознание девушка с обликом феи.
Владимир Рыбин
ПРИКАЗ ЕСТЬ ПРИКАЗ
Повесть
Ночь густела над истерзанной землей, непривычно тихая и тем страшная. Мертвенное мерцание ракет выхватывало из тьмы белые наметы снега, черные бугры вывороченной взрывами земли. Других цветов не было — только белый и черный. Весь мир словно бы разделился на белое и черное, на добро и зло, на защищающихся и нападающих. Даже звуки над севастопольской нейтралкой контрастировали, час от часа сменяясь то убивающим грохотом, то мертвой тишиной. И эта тишина была так же нестерпима, как и грохот разрывов.
— Пальнуть, что ли? — сказал молодой боец, сидевший на дне окопа и державший между колен длинную винтовку, которая высоко поднималась над согнутой фигурой, доставая штыком до верхушки бруствера.
— Я те пальну, — равнодушно отозвался стоявший рядом напарник, такой же молодой, только что с усами, отчего он выглядел старше своих двадцати лет.
— Так ведь тошно!
Илья Рясной
ПОСЛЕДНЯЯ ВЕРСИЯ
Повесть
Большинство документов Субботин привык печатать на машинке сам. В первое время, исписывая листы своим неразборчивым почерком, он тут же относил их машинистке, а та постоянно жаловалась, что ничего не может разобрать. Кончилось тем, что через полгода работы ему чуть не сняли голову, когда из народного суда вернулось на дополнительное расследование дело о хищениях из военторга. Машинистка, перепечатывая длиннющее обвинительное заключение, в котором была уйма эпизодов, один из них пропустила, а в другом кое-что перепутала. Субботин же из-за нехватки времени заключение как следует не прочитал и отослал дело в суд. После этого конфуза он разорился на двести рублей — купил красивую, почти плоскую югославскую пишущую машинку и сам строчил на ней теперь с изрядной скоростью. Во всяком случае, быстрее, чем машинистка.
Субботин снял со шкафа машинку и поставил на стол. Потом вынул из стола тетрадь с планом по группе дел. Итак, что у него на сегодня? По аварии в десять будут люди, нужно их допросить. По Ваничеву нужно разослать постановления о розыске в места, где он может появиться. Личность вредная. Командир роты с первых дней чувствовал, что сей необразцовый солдат что-нибудь да учудит, и вот пожалуйста — сбежал. Субботин знал эту категорию преступников прекрасно. Разгильдяи, потрясающе безответственные, они думают лишь о своих сиюминутных интересах и желаниях, чаще всего до безобразия примитивных. Поведение их обычно строится по следующей схеме: в голову ударяет мысль, например, пойти выпить или съездить поинтимничать с дамой сердца. О последствиях и дум никаких не возникает, дальше настоящего момента разум их проникнуть не в состоянии. Уходят они из части, не думая ни о чем, потом понимают, чем все это может кончиться, боятся возвращаться, и самоволка перерастает в дезертирство.
Субботин начал листать дело. Дознаватель недавно побывал на родине Ваничева и привез новые адреса: родственники в Крыму, девушка в Волгограде. За последний месяц дезертир успел побывать у своего приятеля, недавно уволенного из части в запас. Наплел ему, что приехал с единственной целью повидать лучшего друга, попросил взаймы двести рублей якобы для возвращения в часть. Заодно, правда, стянул и паспорт. Чтобы дезертир что-то брал, таких случаев сколько угодно, но вот чтобы отдал обратно — такого Субботин еще не встречал. Теперь Ваничев с паспортом своего приятеля разъезжает по городам, прописывается в гостиницах и совершает там кражи. На его счету уже четыре. Теперь работники милиции со всех концов Союза приезжают к сердобольному приятелю Ваничева, требуют признаться в кражах, поскольку по документам проживал в гостиницах он, а бедный парнишка только и успевает объяснять, что и как.
Субботин смахнул тряпкой пыль во стола, положил справа от себя пачку бумаги. Он любил порядок. На столе у следователя должны лежать бумага и набор ручек. Ничего лишнего.
Александр Плотников
ПРОФИ
Киноповесть
Летний день на исходе. На улицах сгущаются сумерки, загораются фонари, вспыхивает реклама. Возле кинотеатра оживленная толчея горожан. Из раскрытых окон ресторанов и кафе вырывается музыка, на тяжелых портьерах — танец теней.
Природа в вечерней дреме. Ветер лениво раскачивает ветви деревьев. На горизонте, там, где заканчивается поле тугих колосьев ржи, багровеет закат.
По изрытой гусеницами трассе танкодрома, словно пробивая путь желтым светом фар сквозь пыль и сизый дым, движутся боевые машины пехоты. Они, одна за другой, минуют колейный мост и приближаются к очередному препятствию — «минному полю».
Недалеко от металлических стоек и флажков, которые обозначают взрывные устройства, стоит младший сержант. Он приставил ко лбу руку и, озабоченно хмуря брови, следит, как лавирует между отметок головная машина. Время от времени младший сержант сплевывает забившуюся в рот полигонную пыль.
