Из лагеря выходили еще затемно, причем затемно хорошо, утро только начиналось, даже по меркам диких обитателей джунглей, а уж для человека цивилизованного час и вовсе был неприлично ранний. Бледно-желтая луна огромным ярким блином висела над самым горизонтом, и в ее призрачном свете все окружающие предметы казались странными и непривычными, будто расплывающимися в вязкой туманной дымке. Легкий предутренний ветерок беспорядочно комкал поднимающиеся от джунглей и ползущие вверх по склону седые туманные космы. Побледневшие звезды таяли в светлеющей на глазах небесной сини, а восточный край горизонта уже вовсю наливался розово-алым, предвещая скорый восход солнца.

Бесплотными призрачными тенями десять белых и пятеро чернокожих молчаливой цепочкой скользнули по узкой вьющейся между утопающими в высокой траве валунами тропинке вниз с голого открытого всем ветрам плоскогорья к темнеющим вдали джунглям. Максим осторожно топал в середине цепочки, внимательно глядя под ноги, сейчас главной задачей было не оступиться на крутом склоне, не попасть ступней в укрытую травой выбоину или на непрочно лежащий камень. Для него это был первый выход в окружающие лагерь настоящие первобытные джунгли, и он невольно улыбался, предвкушая целое море впечатлений от встречи с подобной экзотикой. И то, стыдно кому рассказать, он уже месяц находится в самой загадочной и привлекательной для искателей приключений стране Экваториальной Африки, а настоящие джунгли видел лишь с борта легкой одномоторной «Сессны», доставившей его в лагерь вместе с очередной партией груза.

В тот раз он буквально прилип к окнам пилотской кабины пораженный грандиозностью расстилающейся внизу картины: весь окоем, куда ни глянь, был заполнен буйной зеленью тропической растительности, волнующейся, будто морские волны под легким, налетающим с маячивших вдалеке горных вершин ветром. Макс невольно почувствовал себя маленьким и слабым, одиноко затерянным среди этого колышущегося под дюралевым бортом легкого самолетика марева, лишь сейчас воочию увидев и осознав все величие древнего, оставшегося неизменным с того времени, когда человека еще и в помине не было на этой планете мира. И он сам, и вечно жующий жвачку пилот в соседнем кресле, и весь их самолет были просто невидимыми глазом песчинками на фоне бескрайнего леса поднявшегося здесь с изначальных времен и мрачно взирающего снизу на ничтожную серебристую стрекозу, нарушающую его сонный покой.

— Что проняло, братуха? — радостно осклабился пилот, толкнув его в бок согнутым локтем. — То-то же, это тебе не чахлые подмосковные рощицы, которые вы по недоразумению лесом зовете! Вот она Черная Африка! Можешь поздороваться!

— Да уж… — только и смог из себя выдавить потрясенный Максим. — Зрелище, конечно не для слабонервных… Как ты только здесь дорогу находишь?

Мобильник запиликал сигналами вызова в тот момент, когда шел самый сладкий уже предутренний сон. Макс дернулся на кровати, пытаясь в темноте на ощупь нашарить нагло исходящий бодрой электронной музыкой аппарат, конечно, промазал, сбросил что-то гулко ударившееся об пол с журнального столика, что-то просто опрокинул, и оно покатилось по полированной поверхности. Пришлось все-таки разлеплять глаза и высматривать где же там светится телефонное табло. Тут только до него дошло, что аппарат играет вовсе не ту мелодию, которая была установлена в качестве будильника, а залихватскую тему из популярного сериала «Солдаты». Стало быть, кто-то из своих решил побеспокоить среди ночи. Сделав над собой нешуточное усилие Максим, все же приподнялся на локте, сумев дотянуться до телефона.

— На связи, — говорить со сна сплошное мучение, хриплые звуки совершенно чужого незнакомого тембра еле вылетают изо рта, на том конце вполне могут и не узнать.

— Утро доброе, — звонко и жизнерадостно откликнулась трубка голосом начальника отдела.

Этот не узнает, как же! Ну и чего понадобилось начальству ни свет ни заря?! Уроды, самим не спится, так чего остальных-то дергать?!

— Утро добрым не бывает!

Утром, вымотанный полубессонной ночью, Максим проснулся поздно. В палатке уже никого не было, а через небрежно откинутою полу, обычно закрывавшую вход в тесный укрытый брезентом мирок заглядывало солнечное погодистое утро. Чувствуя себя неимоверно уставшим и разбитым, Максим нехотя поднялся с койки и вышел наружу. Лагерь жил своей обычной жизнью, аппетитно пахло готовящимся на костре кофе, сновали туда-сюда чернокожие рабочие, лениво перекликались стоящие на вышках часовые. От таинственного ночного вида окружающей местности ничего не осталось, все вокруг было абсолютно материалистичным и знакомым. Отметив для себя это, он против воли вспомнил и о странном ночном происшествии, а вспомнив, решил, что сегодня обязательно надо поговорить по душам с Мбонгой. «Что там себе еще выдумал этот черномазый недоделок?» — с неожиданной даже для самого себя злостью подумал он. Удивившись мельком, тому раздражению, которое вызвал ночной инцидент со следящим за ним по каким-то темным дикарским причинам бамбалом, Максим прошлепал к отдельно расположенному сбитому из досок туалету, там же находился и умывальник. Справив нужду, он долго плескался под импровизированным душем, изготовленным из поднятой на деревянных шестах металлической бочки. Поскольку встал он сегодня позже всех, воды в бочке оставалось не много, но на помывку к его несказанному удовольствию вполне хватило.

Душ отлично освежил тело, и, что самое главное, голову. Весь неприятный осадок, вызванный ночной встречей, наконец, полностью испарился, и, окончательно сбросивший липкие остатки предутренней дремы и взбодрившийся Максим в полной мере ощутил, насколько он оказывается голоден. Следовало торопиться, опоздавших к завтраку здесь ждать было не принято, и незадачливый соня вполне мог остаться без утренней пайки. Встряхнув головой, будто окунувшийся в воду пес и с несказанным удовольствием ощущая, как прохладные капли, текут с мокрых волос за шиворот, щекоча шею, Максим бодрым широким шагом направился мимо зарослей гревии вниз по протоптанной множеством ног тропинке, ведущей к развернутой под натянутым парусиновым тентом полевой кухне.

Белые наемники питались отдельно от рабочих. Для них специально были сооружены сбитые из досок столы с лавками. Для них же держали и настоящую посуду: железные миски, мелкие и глубокие, вилки с ложками и пластиковые стаканы для питья. Рабочие питались с той же кухни, но еду получали на широких пальмовых листьях, ели руками и делали это далеко в стороне от столов, занимаемых белой охраной. Да и кормили работяг не в пример хуже, чем охранников, стараясь почаще подсовывать им незамысловатые блюда местной кухни, состоящей в основном из ямса, маниоки, да печеных бананов. Мясо рабочим полагалось три раза в неделю, остальные дни они проводили на полностью овощной диете. Впрочем, никто не жаловался, в родных деревнях они питались гораздо хуже, правда, там не приходилось работать. Но за работу платили, а если учесть, что пятнадцать-двадцать долларов в месяц, для этой страны считались вполне приличным доходом, то расценки в десять долларов за килограмм серых самородков танталита, которые в изобилии лежали прямо под ногами, добытчики считали просто сказочными, с удовольствием вербуясь на прииск целыми семьями. Оттого, кстати, что работяги предпочитали работать семейным подрядом их лагерь, состоящий из наспех возведенных на скорую руку тростниковых хижин и шалашей, весьма походил на обычную конголезскую деревушку. С обязательными курицами, бродящими между домов, коренастыми бабами в цветастых платьях, снующими туда сюда с притороченным на головах грузом, удушливым запахом нечистот и вечным детским ором, доносившимся даже сюда на площадку перед полевой кухней, расположенную метров на двадцать выше по плоскогорью.

Когда Макс подошел к столам, большинство наемников уже закончили завтракать и разбрелись по своим делам, оставив на потемневших досках горы грязных мисок, лужи соуса и хлебных крошек. Лишь Компостер, сосредоточенно глядя перед собой и одухотворенно двигая своей огромной челюстью, скреб ложкой по железному дну миски, доедая щедро сдобренный тушенкой рис, запивая сногсшибательно пахнущим местными пряностями кофе.

— Доброе утро, — улыбнулся ему Максим, усаживаясь напротив.

В хижине из тростника царил полумрак, окон ее конструкцией предусмотрено не было, потому приходилось довольствоваться тем светом, что проникал внутрь через многочисленные щели. Днем этого вполне хватало: и внутреннее по-спартански простое убранство импровизированной тюрьмы и единственный ее узник, развалившийся на связанных из бамбука нарах, видны были достаточно отчетливо. Вторые нары, явно предназначенные для него, Максим углядел в дальнем углу, если не считать накрытого крышкой ведра, источавшего недвусмысленное зловоние, больше ничего в хижине не было. Артур с Лешим добросовестно исполнившие роль злых конвоиров втолкнули Максима за фанерную дверь с немалым энтузиазмом, так что он едва удержался на ногах, чуть не взрыв носом утоптанный земляной пол узилища. Однако, должного впечатления подобное неделикатное обращение на единственного арестанта видимо не произвело. Он не торопился бросаться на помощь товарищу по несчастью, не интересовался причинами его ареста, вообще никак не отреагировал на его появление, продолжая меланхолично разглядывать свисающие с потолка лохмы пожухлой травы.

— День добрый, — дружелюбно поздоровался Максим, получив в ответ лишь ленивый кивок.

— Меня Максимом зовут, — нерешительно представился он, не зная, как бы разговорить своего угрюмого соседа.

Никакой ответной реакции на свою реплику Максим так и не дождался и, демонстративно вздохнув и пожав плечами, проковылял к свободной лежанке. ООНовец, не обращая на него ни малейшего внимания, продолжал смотреть в потолок. Максим для пробы поерзал на жестком, покрытом лишь тощей травяной циновкой ложе и недовольно кряхтя начал рыться в брезентовом мешке с затягивающейся веревкой горловиной, в который поместил нехитрые пожитки. Это действие вызвало у его соседа первый вялый проблеск интереса.

— Курить нет? — не поворачивая головы, спросил он.

Утро начиналось паршивее не придумаешь, разбудил Максима стук врезавшейся в стену двери. Врезалась она само собой не просто так по собственному желанию, а от доброго пинка тяжелого армейского ботинка.

— Подъем, заключенные! — глумливо прогнусавил вошедший охранник. — Завтрак прибыл, садитесь жрать, пожалуйста.

Макс скосил глаза на два котелка наполненных маисовой кашей, которые вошедший поставил за неимением стола прямо на земляной пол. Ничего аппетитного в виде размазанной по стенкам клейкой массы он не нашел и со стоном отвернулся обратно к стене. Было бы из-за чего просыпаться! Прошедшая ночь была просто ужасна: жаркая духота наваливалась невыносимой тяжестью, не давая заснуть, кровожадно пели москиты, с потолка валились огромные красные клопы, так и норовившие забраться под одежду, не то змеи, не то крысы, а может огромные насекомые, с шорохами возились в стенах хижины, жесткие жердины нар промяли все ребра. Короче Максим проворочался почти до утра и лишь незадолго до прихода пищеноса забылся горячечным бредом, заменившим ему сон.

В противоположном углу завозился на своих нарах Андрей, но Макс не обратил на него никакого внимания, вчерашняя размолвка все еще не была забыта, и узники демонстративно друг друга игнорировали.

— Жрите, давайте, уроды! — вновь завел свое охранник. — Нечего валяться, через два часа за вами борт подойдет. Не сожрете, полетите голодными.