Тьма. Отсутствие света, тепла, чувств. Нет ни дуновения ветра, ни шороха листьев, ни запахов, ни звуков. А если нет чувств, то есть ли вообще время? Или смерть, это как сон, лежать здесь и в то же время жить в другом месте, в ином мире? А может, попы правы, и каждого за чертой ждёт либо бородатый ключник с книгой грехов, либо рогатые с вилами?

Мысли в голову лезли неприятные, но чем ещё занять мозг, когда пальцы, можно сказать, сами паяют? А то, что все думы возвращаются к теме смерти, так неудивительно. Сколько ещё ему осталось? Павел Степанович Моторин мельком глянул влево, в полированный лист нержавейки и вздохнул про себя. Семьдесят три. Многие ли знакомые дожили до этого возраста? Из друзей точно никто. Сам держался, непонятно зачем. И так уже, зрение давно не то, да и самих глаз за мешками почти не видно, зубов осталось всего восемь. К тому же суставы каждый день будто выкручивает, особенно если накануне им хоть чуть нагрузки дать.

А умирать всё одно не хочется. Умирают старики, а какой он старик? Ну и что, что семьдесят три? Всё равно ведь Пашка. Павлом Степановичем его, помнится, только раз в месяц и называли, когда почтальон пенсию приносил. Так и не носят уже пятый год – регистрации нет. Без бумажки ты – букашка.

– Ну-ка вот сюда тебя, – Павел дрожащими пальцами запихнул-таки ножку непослушного резистора в отверстие и коротко ткнул туда разогретым паяльником.

Ну как тут умирать, когда вокруг каждый день столько нового? То компьютеры, то умная техника, теперь вот Ардуино это придумали. Это ж можно настоящих роботов строить. Ну, с роботами Пашка, может, и загнул, а вот программируемую подлодку он до ума доведёт.