Дано ли вам уразуметь, как совмещаются разрозненные частицы? Не просто зримые, каковы Башни Заката, но и невидимые, подобно человеческому сердцу или душе волшебника?

Увидите ли вы истину? А хоть и увидев – поверите ли в нее? Ведь каждый человек пребывает в плену собственных стереотипов, пусть даже противоречивых. Пусть даже ему приходится примирять их.

Госпожа Мегера видела все, но невзирая на увиденное и сказанное ею, невзирая на истину Предания, ни логика, ни башни не срабатывали. Впрочем, логика и впрямь слишком зыбкая основа для реальности, каковой надлежит содержать в себе и гармонию, и хаос, особенно если знаком гармонии служит Черное, а знаком хаоса – Белое.

Даже логике надлежит пасть перед разумением тех, кто способен смеяться над собственными цепями, сотрясать хаос и изменять порядок в степени даже большей, нежели так называемые боги, а уж паче того – взывающие к ним. Или фурии, последовавшие за падшими ангелами небес.

Но бывал ли бог в Кандаре? И вправду ли на Крышу Мира нисходили ангелы? Насколько вообще истинно Предание? Канонические образцы не содержат никаких ответов, но всякий рассказ должен с чего-то начинаться, пусть даже его начало кажется то ли концовкой другой истории, то ли вставным эпизодом из середины эпического повествования. И вне зависимости от того, связаны они с устроителями порядка, либо же хаоса, приведенные в канонических образцах рассказы всегда неполны.

– Как только Западный Оплот перестанет господствовать над Закатными Отрогами, Сарроннин и Сутия падут, как перезревшие яблоки...

– Если меня не подводит память, подобный ход мысли стоил префекту Галлоса большей части его войска.

– Свет, да кто же говорит о войсках! – худой, как скелет, мужчина в белом поднял палец к небу, на молодом лице появилась улыбка. – Мы толкуем о любви.

– Какая связь между любовью и подрывом господства Западного Оплота?

– Я направил туда Верлинна. Как тебе это нравится, а? Верлинна в Западный Оплот?

Гитарист наигрывает ритмичную мелодию, точностью созвучий и упорядоченностью тонов приближающуюся к маршу. Он не поет.

Единственный, подчеркнутый вспышкой света, взгляд, брошенный с центрального каменного сиденья, покрытого черной подушкой, останавливает игру. Музыкант склоняет голову перед женщиной.

– Прошу прощения, милостивая госпожа...

Голос, столь же мелодичный, как звучание струн, навевает мысль о сумеречном лете, которое еще посетит Западный Оплот, пусть даже спустя века после основания крепости.

– Может быть, тебе следует поразмыслить о поездке в Хайдолар или даже в Фэрхэвен?

– Я что, должен напялить это? – свет из открытого двустворчатого окна падал прямо па легкие брюки из темного блестящего шелка. Они просвечивали, и лежавший юноша мог видеть сквозь ткань фигуру стоявшего в ногах кровати и державшего их человека. – Гален, но не можешь же ты серьезно...

Круглолицый мужчина постарше беспомощно пожимает плечами.

– Так приказано маршалом.

Приняв у него брюки, юноша бросает их на постель рядом с такой же тонкой и блестящей белой шелковой сорочкой. Облик его – стройного молодого человека с серебряными вьющимися волосами, в светло-серой фланелевой рубахе, жилетке и брюках из зеленой кожи – отражается в высоком, заключенном в золоченую раму зеркале, что висит па стенной панели из светлого дерева. Глаза у юноши серо-зеленые, взгляд ровный. Худоба, тонкие черты и серебро волос отвлекают внимание от скрытых под фланелью стальных мускулов и мозолей от оружия на крепких ладонях.

– Чего ради она меня туда тащит? Я не консорт, чтобы участвовать в церемониях.

Бросив, как ему кажется, уже сотый взгляд на лежащий за открытыми створчатыми окнами регулярный сад, Креслин вздыхает и бормочет:

– Ну все, хватит.

– В каком смысле? – не понимает Гален.

– В том самом, что я собираюсь выйти.

– Креслин! Но маршал...

Из-под нависающего выступа Креслин внимательно изучает противоестественно безоблачный южный небосклон. И видит, как над тем местом, где чародейская дорога прорезает Рассветные Отроги, выписывает круги пара стервятников.

Как набрался он смелости прыгнуть прямо в поток, который унес его от стражей Белой дороги? Как вернулась к нему память? Способствовала тому целительница или кто-то другой? Ответов нет, но так или иначе – он бежал. И понимает, что попадись он снова, бежать во второй раз не удастся.

На востоке кружит еще одна пара остроглазых крылатых хищников. А хаотическое переплетение воздушных потоков указывает на смещение гроз на восток и запад. Отдыхая под каменным козырьком, беглец замечает еще одну тонкую сверкающую полоску – еще один воздушный поток, который, возможно, и поможет ему уйти на восток.

Столь же хаотично кружат и его мысли, ибо сейчас он одновременно и «серебряная башка», и Креслин. И у каждого из этих двоих – свое воспоминание о вчерашнем дне. Один помнит каторжный лагерь, другой – светящиеся белым камни Фэрхэвена. И гитариста, которому разрешалось играть лишь за толстыми стенами таверны.

Музыка... Почему они ее так не любят? Этот вопрос кажется очень важным, но ответа на него нет. А самый главный вопрос – кто же он сам такой?

По проселочной дороге, сгорбившись и временами прихрамывая, плетется одетый в лохмотья человек. Один его глаз прикрывает квадратная нашлепка, в руке – грубый, но крепкий дорожный посох.

На ходу Креслин спрашивает себя, почему он пересекает эти равнины, направляясь на восток? Ведь на востоке хозяйничают маги, желающие не то убить его, не то свести с ума!

«Да потому, что это кажется правильным», – отвечает юноша сам себе, поскольку другого собеседника у него нет.

Рисковать своей шеей кажется правильным?..

Однако ветра ведут его не к Белым магам. Он идет по едва заметной тропе, не являющейся ни Белой, ни Черной, но соединяющей черты того и другого цвета.

– Нет! – женщина с криком выскакивает из боковой двери трактира, но не успевает сделать и пары шагов, как сзади ее хватают за шиворот. Блуза с треском рвется, обнажая плечо со ссадиной и полную грудь.

– Я тебе покажу, как разливать хорошее вино! – худощавый мужчина со шрамом хватает полногрудую женщину за руку и тащит к наполненной жидкой грязью придорожной канаве. – Ты у меня попомнишь!

– Я больше не буду! Я буду стараться! Не надо!

Эту сцену со смехом наблюдают двое вышибал. Служанка, стоявшая на крыльце дома напротив, отводит глаза и торопливо заходит внутрь.

Трактирщик награждает свою жертву увесистыми оплеухами. Заслышав приближающийся стук копыт, он на миг мешкает, но тут же замахивается вновь.

– Добавить мне нечего, – говорит военачальник.

– И того достаточно. Ясно, что ему помогли Черные, – откликается Высший Маг. – Кто бы еще мог?

– Я не знаю, а вот Гайретис уверяет, будто его касался только Белый сигнал.

– Белый? Он уверен?

– Разве благородный Гайретис может быть не уверен в своих словах?