По натуре я бродяга, однако путешествую не для того, чтобы любоваться внушительными монументами, вызы­вающими у меня, без всякого преувеличения, самую на­стоящую скуку, или красивыми пейзажами, от которых быстро устают глаза; нет, я разъезжаю по миру, чтобы знакомиться с людьми. Высокопоставленных я избегаю. Я не потрудился бы перейти улицу, чтобы познакомиться с каким-нибудь президентом или королем; чтобы полу­чить представление о писателе, достаточно внимательно прочесть то, что он пишет, душа же художника глядит на нас с его картин. Но могу признаться, что я как-то проде­лал конец в целую сотню миль, чтобы побеседовать с од­ним миссионером, о котором мне рассказывали странные вещи, а в другой раз провел пару недель в ужаснейшем отеле, дабы поближе познакомиться с одним маркером из бильярдной.

Должен сказать, я не удивляюсь, встречая людей лю­бого типа, хотя есть одна разновидность человеческой породы, которая все время попадается на моем пути, но не перестает забавлять и изумлять меня, каждый раз вы­зывая нечто вроде легкого шока. Разновидность эта — пожилые англичанки, довольно состоятельные, живу­щие уединенно в самых неожиданных местах, чуть ли не по всему свету. Не удивляйтесь, если услышите, что одна из таких женщин обитает на вилле, расположен­ной на склоне холма в предместьях маленького италь­янского городка, и является единственной англичанкой во всей округе, или если вам скажут, что где-то на отдаленной латиноамериканской асиенде уже много лет проживает некая английская дама. Большим сюрпри­зом для вас может явиться рассказ о том, что единствен­ным белым обитателем китайского городка является бог весть почему избравшая его своим местом жительства англичанка, не имеющая никакого отношения к мис­сионерам, или о том, что другая англичанка живет на одном из островов в южных морях, а третьей принадле­жит бунгало на окраине большой деревни в самом серд­це острова Ява. Одиноко живется этим женщинам, нет у них друзей, не любят они проявлять гостеприимство. Даже если они месяцами не видели ни единого белого лица, мимо вас они пройдут так, как будто и не замети­ли. Если же вы обратитесь к ним и напомните, что вы их соотечественник, весьма вероятно, что они откажут­ся даже говорить с вами; если же этого не произойдет, вам предложат стакан чая в серебряном подстаканнике и шотландские ячменные лепешки на тарелке старин­ного уорчестерского фарфора. Англичанки эти будут вежливо беседовать с вами, как будто принимают гос­тей в резиденции кентского викария, но после вашего ухода не выкажут ни малейшего желания поддерживать с вами знакомство. Остается лишь удивляться, какой странный инстинкт заставляет этих женщин покидать родных и знакомых, изменять своим привычкам и ин­тересам, избирать местом пребывания чужую страну. Что их там привлекает — романтика или свобода?

Из всех этих англичанок, которых я встречал или толь­ко о них слышал (ведь, как я уже говорил, доступ к ним затруднен), наиболее живо встает в моей памяти образ одной почтенной дамы, жившей в Малой Азии.

После утомительного путешествия я прибыл в малень­кий городок, который намеревался сделать чем-то вроде базового лагеря при восхождении на одну знаменитую гор­ную вершину. Меня проводили к отелю, располагавше­муся у подножия той самой горы. Прибыл я туда посреди ночи, расписался в книге посетителей и поднялся по лест­нице к себе в номер. Там было очень холодно; когда я раздевался, меня била дрожь. Вдруг раздался стук в дверь и вошел драгоман.

— Синьора Николини велела вам кланяться, — ска­зал он.