Над Зоной холодной голубоватой сывороткой сочился рассвет. На рассвете особенно хочется спать, да только нельзя спать, особенно если ты в карауле. Но ведь хочется, спасу нет, вот и мотает тебя между сном и явью, вот и мерещится порой черт знает что. Впрочем, и сама Зона — может, она тоже всего лишь морок? Кто знает…

Васька-Мобила, что называется, засыпал на ходу. Старенькую вертикалку Иж-12 непутевый дозорный положил на плечи на манер коромысла, да еще и руки на нее закинул. Так спать хотелось меньше, но расхаживать в подобном виде по лагерю все-таки было неудобно, не дай бог, кто увидит, мало того что засмеют, а заметит Бей-Болт — еще и пендалей навешает, и правильно сделает, что навешает, потому что из ружья, закинутого на загривок, быстро не выстрелишь, в собственных граблях запутаешься. А в Зоне надо стрелять вовремя. И пусть Кордон — место относительно тихое, всего-навсего предбанник Зоны, и настоящего жара в нем не бывает, да только не существует в Чернобыле по-настоящему тихих мест. Сегодня предбанник, а завтра — кровавая парилка.

Васька достал из сумки банку энергетика, отметив про себя, что эта — последняя, ковырнул пальцем кольцо и сделал глоток. Немного отпустило, но ненадолго. Почему-то химический, чуть горьковатый вкус синтетического напитка напомнил о кофе. Настоящего кофе в Зоне почти не водилось, как, впрочем, и многого другого. Например, женщин. Васька еще не пропитался Зоной насквозь и поэтому иногда думал о женщинах. Теоретически кофеек можно было получить у яйцеголовых ботаников на «Янтаре», там же, как рассказывали сталкеры, иногда удавалось встретить женщину. Только Ваське и это не светило. Зелен был еще Васька, и на «Янтарь», как, впрочем, и в другие серьезные места, покамест не хаживал. Его и Мобилой-то прозвали за то, что он первое время нипочем не верил, что сотовая связь в Зоне не работает. И сейчас не верил и поэтому сотовый телефон, старенькую «Нокию 1100», не выбрасывал, а таскал с собой, не забывая подзаряжать аккумулятор. Он и ПДА считал чем-то вроде недоразвитого сотового телефона без выхода в Интернет и игрушек. Совсем пацан был Васька и в Зону подался по пацанской дурости, чтобы откосить от армии, как прошел через блокпост — сам не помнит, но дуракам и детям везет даже в Зоне. До поры до времени, конечно. Пока дурак не перестанет быть ребенком. А там — либо поумнеет, либо схарчит его Зона. Впрочем, даже если поумнеет, все равно схарчит, хотя, может быть, и не насмерть. И станет бывший дурак сталкером, а если не станет — тогда все остальное. А все остальное, как известно из классики, — судьба.

Лешка Ярлыкин, известный всей обитаемой Зоне как Лешка-Звонарь, умостился на шатком настиле из нехорошо поскрипывающих подгнивших досок. Внизу, метрах в пяти под настилом валялись трупы нескольких слепых псов. С настила по перекошенным, подгнившим деревянным лестницам можно было вскарабкаться наверх, где Лешка уже был и ничего интересного, кроме ржавого укороченного «калаша» да россыпи позеленевших от непогоды стреляных гильз, не обнаружил. Еще можно была спуститься вниз, где помимо дохлых сталкера дожидалось неизвестное количество живых псевдопсов, временами проявлявшихся в дверном проеме, чтобы снова сгинуть.

Наверху делать было нечего, но и спускаться вниз как-то не хотелось. Потому что, кроме псевдопсов, вокруг непристойно торчащего посреди заброшенного поселка краснокирпичного обломка сельской цивилизации ошивалась парочка голодных кровососов. Да и оставшиеся от прореженной Лешкой стаи вполне бодрые слепые псы нервно нарезали круги вокруг старой башни, слышно было, как когти стучали по битому кирпичу.

— Ишь, гады, то явятся, то пропадают, — с чувством сказал Лешка, отметив смазанное темное движение и короткий просверк упыриного взгляда в палисаднике полуразрушенного домишки неподалеку от башни.

Из узкого окошка-бойницы происходящее у подошвы водонапорной башни видно не было — мертвая зона, — так что оставалось только гадать, сколько мутантов намеревалось устроить сталкеру теплую встречу с непременным ужином непосредственно в процессе торжественной части. Во всяком случае, оставшихся патронов могло и не хватить. Впрочем, можно было утешаться мыслью, что одного не слишком упитанного сталкера на всю ораву тоже будет маловато, однако это обстоятельство почему-то совершенно не вдохновляло.

Лешка пробирался по Большому Болоту к знакомому тоннелю под железнодорожной насыпью. Доктор рассказывал ему, что это хотя и не единственный путь из Большого Болота в привычную Зону, но самый удобный, если, конечно, ходить умеючи и пропуском запастись, то есть «планетарием». Остальные дорожки были куда хуже, пусть пройти по ним можно было и без артефакта, но только при очень большом везении. Везунчиком сталкер себя не считал, а потому двигался к бетонной трубе, с удовольствием ощущая за пазухой тяжесть завернутого в тряпицу «планетария». Редкостный артефакт он отыскал сам. Как выяснилось, на Большом Болоте существовало множество аномалий, начиненных весьма ценным хабаром, хотя добывать его оттуда было весьма рискованно.

Хорошо Доктору! Эскулап Зоны умудрился приспособить для добычи артефактов здоровенного псевдопса, тварь почти разумную, но фантастически коварную, по определению приручению не поддающуюся. Когда сталкер спросил, как Доктору это удалось, тот только пожал плечами, буркнул что-то вроде «договорился» и ловко перевел разговор на другую тему. Свой «планетарий» Лешка выудил самостоятельно из сложной аномалии, прозванной сталкерами «оно». «Оно» рассталось с артефактом неохотно, чуть не сведя сталкера с ума мощными импульсами «пси», но смилостивилось и не убило, только по мозгам словно теркой прошлось. Доктор, увидев в руках сталкера «планетарий», сначала удивился, а потом хмыкнул и сообщил, что сталкеру просто невероятно повезло, а может быть, и не повезло, может быть, дело совсем в другом, может быть, «оно» приняло Лешку за своего.

Что Док при этом имел в виду — было непонятно, точнее, не хотелось понимать. А Катерина — та вообще ничего не сказала, только улыбнулась растрескавшимися губами и снова впала в болезненное забытье. Ребенок пропадал и возвращался все чаще, и Док почти все время держал женщину на обезболивающем. Наконец однажды поутру ребенок исчез и не появился ни вечером, ни на следующий день.

И тогда Лешка почистил дробовик, рассовал по контейнерам добытый на Большом Болоте хабар, сменил батарейку в гитаре и отправился на поиски. Да и надоело ему, честно говоря, Большое Болото до слепых псов, захотелось чистой Зоны, если только Зону можно вообще назвать чистой.

Тяжко приходится в Зоне одиночке. Хотя бы потому, что сталкер — он тоже человек, а значит, ему нужно есть, пить и спать. Ну, есть и пить, конечно, можно и на ходу, а вот спать на ходу не очень-то получается. Точнее, получается у некоторых, но недолго, до первой «жарки» или «карусели», до первого псевдопса или кровососа, так что кончается такой сон коротким кошмаром, после которого кончается все — и сон, и путь, и жизнь. Поэтому в Зоне на ночь сталкеры, даже одиночки, сбиваются в группы, выставляют посты и спят по очереди, иначе нельзя.

Ночь застигла Лешку-Звонаря на дороге в Лиманск, и никаких дружественных сталкерских группок, с которыми можно было сватажиться, в окрестностях не наблюдалось. Спать, однако, хотелось зверски, выпитый энергетик помогал мало. Невдалеке, в пологих холмах, клохтали какие-то твари, где-то по-бабьи хныкал кровосос, а слева, от воды, доносилось продолжительное немелодичное бульканье, словно в напрочь, казалось бы, убитой речке завелся какой-нибудь здоровенный плотоядный пескарь. А может, так оно и было, может, и завелся, проверять это не хотелось, да и смысла не было. Рыбка в местной водичке водилась та еще. Некоторые сталкеры, в прошлом заядлые любители рыбалки, пытались ее поймать, эту рыбку. Не для еды, конечно, а из спортивного интереса. Кое-кто из них так и не вернулся. А вернувшиеся рассказывали про зубастых лягушек, способных отхватить ногу зазевавшегося рыболова вместе с армейским берцем, про бегающих по берегу многоногих хищных карпов и сомов. Про жуков-плавунцов размером с мотоциклетный бензобак. В общем, много чего рассказывали. Конечно, рыбакам верить нельзя, но и проверять их байки никому не хотелось. Вот и держались подальше от речки. Да и фонило здесь, так что ни постираться, ни искупаться — одна видимость, что река. Опасная видимость, кстати.

Лешка вышел на обрывистый берег, круто спадающий к темной, словно выпуклой воде, вздохнул и неторопливо поплелся дальше по дороге. Поскольку засветло добраться до Красного леса не получилось, следовало найти ночлег, какое-нибудь высокое место, колокольню, геодезическую вышку или, на худой конец, большое дерево, на дереве тоже можно выспаться, ежели иметь навык и желание. И то, и другое у сталкера имелось. К сожалению, колокольни поблизости не наблюдалось, равно как и водонапорной башни, ретрансляционной или геодезической вышки, деревья росли какие-то хилые, да и мерцало под ними нехорошо — в общем, ничего подходящего. Правда, впереди, метрах в двухстах, маячило в сумерках какое-то жилье. Избушка не избушка, так, не пойми что, даже на звание сторожки это строение претендовало с трудом, в общем, «приют убогого чухонца». Подойдя поближе, Лешка понял, что это домик бакенщика, причем вполне сохранившийся, даже стекло в единственном окошке имелось. Стоял он над невысоким, поросшим ползучим шиповником обрывчиком, под которым змеилась узенькая полоска песчаного пляжа. Никаких рыб с ногами или зубастых лягушек на пляжике не наблюдалось, немного ниже по течению из воды торчала ржавая рубка затонувшего водолазного катера, вокруг которой река бурлила и желтовато светилась с глубины. Казалось, в машинном отделении славного кораблика еще горел свет, а дизель продолжал работать, упорно пытаясь откачать воду из пробитого корпуса. Еще на берегу лежал перевернутый ботник,

Звонарь осторожно отворил дверь, держа дробовик наготове, мало ли кто ловит рыбку в горьких чернобыльских водах, и, не обнаружив ничего опасного, вошел. В домике было на удивление чисто, к одной стенке прилепился застланный шкурой химеры топчан. В углу круглилась черными боками холодная железная печка, такими печурками, наверное, в незапамятные времена комплектовались вагончики строителей достопамятной Байкало-Амурской магистрали. Возле топчана громоздился старинный, окованный железными полосами сундук с латунной петлей внахлест и чудовищных размеров замком. Ключ, тоже, кстати, солидных размеров, висел тут же на костыле, вбитом в стенку, рядом со старенькой «тулкой» несерьезного шестнадцатого калибра и потертым патронташем, из которого торчали донца битых латунных гильз. Возле печурки стоял венский стул с продавленным фанерным сиденьем. Вот, собственно, и вся меблировка, если не считать свисающих с потолка связок каких-то вяленых тварей, распоротых вдоль позвоночника. Твари отдаленно напоминали щук, но имели лапы, причем далеко не рудиментарные, выпуклые черепа и оскаленные вурдалачьи зубы.

За несколько дней они пересекли пол-Зоны с севера на юг, прошли Свалку, пару раз ввязавшись в перестрелку с бандюками, но без серьезных последствий, потому что всем группировкам Зоны бандюки осточертели и хорошо вооруженные отряды сталкеров отстреливали блатную публику по всему обжитому пространству. Бандиты остервенело огрызались, но в конце концов выдохлись, сломались и стали отходить мелкими группами в сторону Сухого лога. Сухим логом или Затоном называли пересохшую старицу Припяти, где когда-то вставали на зимнюю стоянку речные суда, буксиры, речные трамваи, баржи и плавучие дебаркадеры. Вода оттуда ушла, оставив на растрескавшемся дне ржавые туши кораблей. Там, в Затоне, бандюки зацепились за старый сухогруз и принялись зализывать раны. Добивать их пока не стали. Во-первых, лезть в это унылое место никому особенно-то и не хотелось, а во-вторых — ушли, и ладно, может, сами сгинут, а у сталкеров имеются дела поважнее. Например — выжить. Чем не важное дело? Так что переход от Красного леса до Кордона прошел практически без приключений.

Поселок новичков на Кордоне, где Лешка-Звонарь впервые встретился с Катериной, понемногу возвращался к прежней жизни. Заправлял здесь выживший в перестрелке с наемниками Берет, а в подручных у него ходил заматеревший Васька-Мобила, так и не расставшийся со старенькой «Нокией», которую теперь считал своим талисманом-оберегом.

Куда делся Бей-Болт, никто толком не знал, по слухам выходило, что Болт после разгрома поселка наемниками ушел к центру Зоны, и до сих пор о нем не было никаких достоверных сведений. Поговаривали, правда, осторожным шепотком, что бывший командир вернулся в «Монолит», но верить в это не хотелось. Бей-Болт был, конечно, сталкером не без странностей, но на фанатика явно не походил, так что в «Монолите» ему делать было совершенно нечего. Вот слухи о том, что какой-то неизвестный сталкер появился в окрестностях очистных сооружений, где была база наемников, и принялся их планомерно отстреливать, неизменно ускользая от преследователей, наводили на определенные мысли. Да и в Копачах недавно полегло целое подразделение «синих комбинезонов», и модуль ученых возле автомобильного моста остался без охраны, потому что наемников, осуществлявших оную, поутру обнаружили мертвыми. Убиты они были профессионально, издалека, километров с двух, а простреленные навылет бронежилеты свидетельствовали о том, что стреляли как минимум из противотанкового ружья системы Дегтярева. А как максимум — и вовсе неизвестно из чего, скорее всего из крупнокалиберной снайперки типа «Рысь». Все эти слухи косвенно указывали на то, что Бей-Болт выжил.

Вернейшим признаком того, что поселок оживал, было возвращение Сидоровича. Откуда появился старый торгаш — никто не видел. Просто одним прекрасным утром дверь в бункер оказалась гостеприимно распахнута, а внутри обнаружился спрут-эксплуататор собственной мордатой персоной, слегка бледный и даже зеленоватый, как будто долго отсиживался под землей, но по-прежнему не унывающий и цепкий. Ассортимент, правда, в подземной лавочке Сидоровича нынче был бедноват, но это-то как раз не беда, оружия, снаряги и артефактов сталкеры еще натащат, вон сколько новичков по поселку бродит. А торговая точка расположена в хорошем месте, аккурат на входе в Зону, бросать такую — грех, как с точки зрения коммерции, так и с точки зрения практического гуманизма. Под практическим гуманизмом Сидорович понимал хорошо и вовремя оплаченную помощь ближнему своему.

В Зоне дул ветер. Он жалобно свистел в колючей проволоке, которой здесь хватало, наждаком проходил по бочагам с черной радиоактивной водой, валил с лап слепых псов на растрескавшемся бетоне шоссе, швырял пригоршни песка, так что кровососы в стеллсе были видны, как облепленные мошками куски пустоты.

К вечеру ветер наконец угомонился. Перестал мотаться над железнодорожным полотном «жгучий пух», замолчала тонко зудящая колючка, пробившаяся между старыми, выкрошенными временем бетонными шпалами. Зона притихла, словно перед выбросом, хотя, судя по всему, никакого выброса не ожидалось. Лешка-Звонарь находился в зоне уверенного приема ПДА, так что предупреждение о выбросе принял бы. Да и мелкая живность вела себя пристойно, вороны вон летали вальяжно, прямо как транспортники на авиакосмическом салоне. Интересно, кроме ворон, в Зоне что-нибудь пернатое выжило или нет? Хотя, возможно, вороны изначально мутанты, и ни первая, ни вторая катастрофа им нипочем? Или среди ворон тоже существуют сталкеры. Вороны-сталкеры — это что-то новенькое, и какого рожна им надо в Зоне? Уж скорее сороки… А нам какого рожна здесь надо?

С такими вот глубокими мыслями Лешка-Звонарь, оттопав по железнодорожной ветке несколько километров, выбрался наконец к мосту через приток Припяти. Чего его занесло в этот малопосещаемый угол Зоны, он и сам не знал, топал себе, топал вдоль железнодорожной насыпи без особой цели, вот и притопал. На той стороне реки железнодорожная ветка продолжалась, а вот от моста мало чего осталось. Торчали из черной воды покрытые какой-то подозрительной шевелящейся коростой бетонные быки, да наверху вопреки всем законам физики протянулась пологая лесенка рельсов, кое-где соединенных меж собой шпалами. И не провисала, вот ведь дело какое! На чем держалась — непонятно, но держалась, напоминая веревочные мосты через пропасти из старых фильмов про Индиану Джонса.

Есть в Зоне один редкий артефакт. Вообще-то в Зоне много чего редкого, но этот артефакт — он особенный. Называется он «мамины бусы» и похож на причудливо изогнутую замкнутую спираль диаметром сантиметров тридцать, усеянную блестящими каплями-жемчужинами. Лебедев, тот самый, который из «Чистого Неба», говорил, что на самом деле это не спираль, а лента Мебиуса, и именно такая топология и определяет удивительные свойства редкого артефакта. Вообще-то ни у Лебедева из «Чистого Неба», ни у Сахарова с «Янтаря» возможности как следует изучить свойства «маминых бус» не было, потому что за всю предыдущую историю Зоны известны всего два случая, когда этот артефакт попадал в руки сталкеров.

Первым, кто нашел «мамины бусы», был совершенно отмороженный сталкер по прозвищу Чудила, который так и не понял, что за блестяшку он вытащил из комплексной аномалии «оно», той самой, которая за заброшенным рабочим поселком к востоку от воинских складов. Что делать с этой сверкающей замкнутой лентой из неизвестно какого металла, сталкер не знал, таскал ее в кармане целый месяц, даже не заметив, что пули, которые непременно разнесли бы буйную Чудилову голову, почему-то пролетают мимо, раны заживают быстрее, чем раньше, и кровь из них останавливается почти мгновенно. Вот гамма-излучение заметил, а поскольку радиации Чудила побаивался, надеясь когда-нибудь выбраться из Зоны богатым человеком и наплодить кучу маленьких чудильчиков, то постарался от странной штуки поскорее избавиться. В конце концов удачливый, но недалекий сталкер продал артефакт по дешевке какому-то мелкому перекупщику, и первые найденные сталкерами «мамины бусы» отправились за Периметр и навсегда исчезли из Зоны. А Чудила через месяц погиб в перестрелке с бандюками Кукольника на барахолке. Не от радиации погиб, а от заряда картечи, выпущенного с расстояния семь метров в живот. Может быть, если бы он так и таскал «мамины бусы» с собой, тот заряд прошел бы мимо, но… Как говорится, все остальное — судьба.

Если бы в Зону доходили газеты из внешнего мира, если бы сталкеры хоть немного интересовались бы всевозможными сплетнями и жареными фактами из жизни мировой гламурной тусовки, то непременно обратили бы внимание на одно любопытное сообщение. Звезда телесериалов, красавица, эксцентричная светская львица Ребекка Карай буквально растворилась в воздухе непосредственно на вечеринке в собственную честь, устроенной ее женихом, сыном крупного российского олигарха. Вечеринка проходила на стодвадцатиметровой яхте, совершающей круиз по Средиземному морю. Несмотря на то что поиски с привлечением беспилотных и пилотируемых летательных аппаратов, боевых пловцов и даже специально обученных дельфинов были начаты немедленно, Ребекку, точнее, труп, отыскали только через два дня. Многие гости на той достопамятной вечеринке запомнили необычное ожерелье, украшавшее в злополучный вечер лебединую шею безвременно утонувшей теледивы. Когда скандальный телерепортаж о трагически закончившейся вечеринке увидел один из специалистов по изучению аномальных явлений, он заподозрил, что драгоценности, которыми неосмотрительно украсила себя тщеславная и эксцентричная теледива, скорее всего есть не что иное, как неизвестный науке артефакт, добытый в непосредственной близости от Чернобыльской АЭС. Специалист нажал на соответствующие рычаги, надавил на нужные педали и заполучил-таки артефакт для изучения. Дальнейшая судьба артефакта и изучавших его специалистов неизвестна, потому что ученые нечасто появляются на экранах телевизоров, а если и появляются, то непременно чтобы сообщить какую-нибудь очередную гадость, за что, собственно, широкая публика их и недолюбливает.

День понемногу превращался в мягкий, осиянный пылью золотого света вечер. Над ослепительно-розовой кроной райской яблони тяжело, как перегруженные транспортные вертолеты, кружились майские жуки. Мальчишки пытались сбить их на лету, бросая кепки и бейсболки, и азартно орали что-то свое, мальчишечье, звонкое и непонятное взрослым.

«Как полагается, он мнил, что вечен», — всплыло в памяти неизвестно чье стихотворение, всплыло и пропало, но фраза мягко опустилась на город и, похоже, навсегда стала его частью. Навсегда — это совсем ненадолго, так ведь? Звонарь шагал по широким улицам, вглядываясь в прохожих, казалось, он словно что-то искал, но на самом деле он просто старался запомнить этот вечер, вобрать его в себя и сохранить, потому что в любом случае это был последний день и последний вечер мирного мира. Все остальное, получалось, — судьба.

Лешка сам не заметил, как оказался на берегу Припяти около новенького широкоформатного кинотеатра «Прометей». Здесь толпился народ, в основном это были молодые парни и девушки, в кинотеатре повтором сегодня шел «Сталкер» Тарковского. Лешка удивился совпадению, потом попытался вспомнить, кто такой Тарковский, кажется, это был какой-то знаменитый кинорежиссер, хотя скорее всего снятый им «Сталкер» не имел ничего общего ни с настоящими сталкерами, ни с реальной Зоной. И если Лешке этой ночью вопреки всему удастся совершить задуманное, никто никогда так и не узнает, какая она, настоящая Зона. На миг сталкеру показалось, что среди молодежи тонким светлым силуэтом промелькнула Катерина, но только показалось. Не было здесь Катерины и не могло быть. Просто многие девушки этого мирного времени были чем-то похожи друг на друга, вот и показалось.

Он посмотрел на часы. Было без пятнадцати семь. До взрыва реактора оставалось пять с небольшим часов.

Как всегда в таких случаях, машины шли быстро, не останавливаясь. Навстречу по рокаде попадались какие-то воняюшие соляркой воинские колонны, послушно прижимающиеся к грязной обочине.

У КПП на выходе из запретной зоны их в который раз остановили для проверки документов, но стоило громиле с «Каштаном» только махнуть какой-то книжицей, как караул немедленно вытягивался во фрунт, даже и не подумав поинтересоваться, что везут, кого везут и куда везут. Надо — вот и везут. Видимо, не последним человеком здесь, в причернобылье, был этот великан в синем бронекостюме без знаков различия и с нештатным автоматом в руках.

Лешка-Звонарь валялся на рифленом полу автозака практически без одежды, на каждой колдобине его встряхивало, болели ребра и почки, но все это было, по сути дела, чепуха — «мамины бусы» понемногу останавливали кровотечение, сращивали мелкие сосуды, словом — лечили как могли. Пес, забившийся в другой угол того же автозака, тихонько скулил и никаких попыток напасть на полумертвого сталкера не делал. Похоже, пес не чувствовал в Лешке человека, которого нужно охранять, но и хозяина не чувствовал, существом-жертвой здесь тоже не пахло, и от этого псу, тренированному на людей, было страшно. Возможно, ему вспомнилась щенячья молодость, когда на улицах ночных городов отлавливали таких вот голенастых щенков, чтобы определить потом кого на шапку, кого медикам, а кого и на службу…

«Вот если бы у меня был «пузырь» или «светляк», или хотя бы «душа», — подумал Звонарь, — тогда было бы совсем другое дело. Через полчасика я был бы тощий, но здоровый и вполне пригодный к дальнейшему употреблению. — Но ни «пузыря», ни «светляка» не было. А «душа» осталась там, в схроне на берегу Припяти. — Но и этим, которые меня слепили, как слепого кутенка, им, паразитам, тоже досталось немного».

Это последняя история о Лешке-Звонаре, история немного сентиментальная и печальная, как и большинство историй о музыкантах, пьяницах и поэтах. Если ты сталкер, то где-нибудь в кармане твоего комбинезона уж точно лежит флешка с его песнями. И даже если ты не сталкер, а просто когда-то бывал в Зоне, даже если ты был наемником и сам охотился на сталкеров, то наверняка слышал его «Мутанта», про то, как «маленькая девочка родила мутанта…». А еще — «Гадину», «Перелетный блюз», «Скафандр на двоих», «Пьяного зомби», «Девочку на Кордоне», «Простую балладу» и, конечно же, блюз «100 рентген». Бар так называется, говоришь? Правильно, сынок, именно так бар и называется, «100 рентген», только в песне речь идет не об этом… Впрочем, о чем там идет речь, ты и сам хорошо знаешь, чего там рассказывать. Существует несколько вариантов этой песни, в том числе и не слишком пристойных, так что при случае тебе есть из чего выбрать. Сталкеры, они, как известно, существа грубые, но нежные, ранимые, но суровые. Вот и Лешка-Звонарь не был исключением.

Когда бандюки отобрали у него гитару, надо сказать, не в форме был Лешка, и очень даже не в форме. Музыкант, после того, как очухался, естественно, извлек из тайника старенькую «Гадюку» и в одиночку, имея всего два запасных рожка, положил всю банду, засевшую на старой насосной станции в районе Болот, включая ее главаря Фиксатого.

И по Зоне он ходил в одиночку или с другим чудиком, которого звали Ведьмак, но чаще все-таки один. Бывало, прибьется к какой-нибудь команде, дойдет с ними до одному ему ведомого пункта, а потом сгинет. В лес уйдет или еще куда-нибудь. И нет его несколько суток, а то и неделю. А потом зайдешь в «100 рентген», а он в углу сидит себе, струны перебирает, и рожа конопатая довольная такая. Значит, вернулся с хабаром или с новой песней. Так он сочинил «Неперелетный блюз». Вернулся он тогда без хабара, но живым, только руки сильно тряслись, так что потребовалось два или три стопаря, чтобы он смог взять гитару и изобразить что-нибудь вразумительное.

Лешка-Звонарь сидел в уголке своего любимого заведения, бара «100 рентген», и играл. Впрочем, музыкой назвать то, что возникало под его скрюченными, хищно клюющими гитарный гриф пальцами, как-то язык не поворачивался. Не то молился, не то грозил Богам Зоны, а может быть, и то, и другое вместе. Сталкеры хотя и уважали Лешку, но переносили эти звуки с трудом, спешили выпить, закусить, наскоро переговорить о делах — и поскорее прочь, на воздух, свежими нейтронами подышать. Тошно им становилось от такой музыки.

— Эй, Звонарь! — окликнул бармен. — Слышь, музыкант иродов, ты кончай мне клиентов пугать. Ступай вон на заставу, там слепые псы бродят, авось они от твоей музыки передохнут, все польза будет, а здесь люди. Люди, понимаешь? Они ко мне в бар расслабиться пришли, душой отдохнуть, потолковать, прикупить кому чего надо, а ты им эту самую душу травишь. Забирай свою бутылку и уходи отсюда, а не то патруль «долговский» вызову.

Лешка повертел головой, словно плохо видел, выключил звук, тяжело и косо поднялся, опираясь на гитару, поднял початую бутылку, сунул ее в контейнер для артефактов и послушно направился к выходу.

Холодный осенний воздух немного отрезвил его, но тошно было по-прежнему, и руки вдобавок ко всему дрожали, словно не на гитаре он играл, а таскал ящики с боеприпасами к АГС-17. А ведь было такое когда-то, таскал, и руки не болели…

Сержант Соленый не считал себя упертым. Малахольных головастиков-ученых он терпел, не обижал по возможности, хотя, учитывая сравнительные физические данные, мог бы обидеть запросто. Но головастики платили, или за них кто-то платил, а кто платит — тот и указывает, кого гнобить, кого стеречь, а кого беречь. Бывший омоновец, москвич во втором поколении, подписал контракт на службу в Чернобыльской Зоне вовсе не от хорошей жизни и не потому, что соскучился по приключениям. Просто в родимой столице-матушке люди совсем озверели и перестали правильно понимать его, Соленого, то есть ссужать мелкими деньгами по первому требованию, наливать и выслушивать его пространные и пьяно-слезливые рассказы о службе в горячих точках, где сержанту действительно доводилось бывать. Перестали чтить, сволочи, а когда он возмутился и переломал ребра соседу, пожалевшему несчастную сотню деревянных на опохмел, его даже попытались посадить в тюрягу. В тюрягу сержанту не хотелось, поэтому, воспользовавшись тем, что он все-таки какой-никакой, а ветеран, Степан Соленый быстренько подписал контракт на службу туда, где больше платят, и, к собственному изумлению, угодил в Зону. Он, разумеется, пробежал глазами контракт, и слово «Зона» там действительно фигурировало. Однако понимал свою будущую службу сержант Соленый традиционным образом, то есть — он подписывался охранять зеков. Дело это было привычное, не слишком беспокойное, а при должных навыках и весьма доходное. Навыки у сержанта имелись. О Чернобыльской Зоне сержант, может быть, что-нибудь и слышал, да только пропустил между ушей. Тем более что телевидение об этом сообщало как-то вскользь, сталкеры, в представлении журналистов, выглядели чем-то средним между обыкновенными зеками и индейцами, живущими в резервации, так что с этой братией особых проблем не должно было возникнуть. Конечно, опасность существовала, но, прикиньте-ка, а когда ты разгоняешь так называемую мирную демонстрацию, разве не существует вероятность, что какой-нибудь выживший из ума пенсионер засветит тебе бутылкой по башке? Еще как существует! Да и собутыльники, многие из которых тоже служили в горячих точках, узнав, что Соленый занимался в основном операциями по зачистке гражданского населения, после второго или третьего стакана так и норовили дать в морду. Так что получалось — баш на баш. Да и деньги по контракту полагались нешуточные. И поначалу все было вполне пристойно. Стоял себе бывший омоновец Соленый на пулеметной вышке на блокпосте, время от времени постреливал из своего крупнокалиберного «Корда» по мелькающим вдалеке фигуркам придурков-сталкеров — благо, начальство смотрело на это сквозь пальцы, да бегал к девкам, которые регулярно привозили в пограничный район гуманитарную помощь. Помощь, разумеется, в Зону не попадала, хрен ли им помогать, этим зекам-сталкерам, а оприходовалась на месте, хотя ничего по-настоящему ценного в этом гуманитарном барахле не было. Ну, разве что иногда попадется пара ящиков со спиртным да сигаретами, а еще — целые контейнеры презервативов! Хотя на хера этим сталкерам презервативы, ни сержант, ни его посредственное, ни непосредственное начальство понять не могли. Они же там, за блокпостом, все, сколько ни есть, — сплошные импотенты! И баб у них не имеется, это факт! Так что презервативы приходилось использовать на месте, привлекая к этому делу дамочек, сопровождавших гуманитарные грузы. Дамочки были разных национальностей, но все как одна — редкие уродины. Впрочем, последнее сержанта не слишком-то смущало. Ему в Москве и не с такими шалавами дело иметь приходилось, а тут как-никак европейские, а может быть, даже и американские женщины, помытые, хорошо пахнущие, в меру трезвые и главное — конструктивно настроенные. То есть — не кобенятся, а некоторые даже приезжают по второму разу. Значит, понравилось.

А потом, когда сержант разобрался что к чему и вписался в бизнес по транзитным поставкам через блокпост, жизнь и вовсе наладилась. Система транзитных поставок была сержантом освоена еще во время прежней службы и по сути своей ничем не отличалась от той, к которой он привык. В Зону шло оружие и боеприпасы, а из Зоны — всякая хренотень, которую местные именовали «хабаром». К большим делам сержанта покамест не допускали, он на это и не обижался — рано еще, — но свою законную долю уже имел. Так что вполне мог рассчитывать по возвращении в столицу на приличную тачку, счетец в банке, ну и остальную красивую жизнь в придачу.

И тут такая незадача! В общем, оприходовал сержант одну дамочку, вполне по обоюдному согласию, между прочим, оприходовал, а та возьми, да и окажись командирской женой, приехавшей к мужу, чтобы проверить, как на мужиков на Периметре Зоны радиация действует. И проверила, причем не только на муже, но и на его подчиненных. Радиация на сержанта Соленого, как выяснилось, не влияла, а если и влияла, то исключительно положительно, а на лейтенанта влияла, причем отрицательно, о чем эта дура и не преминула сообщить своему благоверному. Честно говоря, попал сержант ни за что, потому что внешне командирская жена ничем не уступала дамочкам из гуманитарных миссий, то есть была, как писал классик, «вылитый крокодил». И не только внутри, а и снаружи. Так что ошибиться было немудрено.

Вот так и угодил сержант Соленый в спецвзвод военных сталкеров. Впрочем, далеко в Зону новичков не гоняли, а поручили им простые дела, как то: охрану бункеров с учеными на «Янтаре» и около железнодорожной насыпи, погрузку-разгрузку транспортных вертолетов, так что страшного пока ничего не было. Вот только налаженный с таким трудом бизнес накрылся медным тазом, с выпивкой, правда, было не так уж плохо, а вот с бабами — полный, что называется, ахтунг!

Сталкеры ждали «монолитовцев», и те все-таки пришли. Однако в аномалию сразу не полезли, а расположились лагерем где-то рядом, появляясь в пределах досягаемости «винтореза» только затем, чтобы убедиться, что «ведьмин пузырь» еще не схлопнулся и вожделенного артефакта в нем нет. Одного такого наблюдателя Бей-Болт достал-таки пулей, но потом перестал обращать на сектантов внимание. Одного пристрелишь — на смену приползут двое других. Сектанты в сталкеров не стреляли, видимо, откуда-то знали, что «ведьминому пузырю» для того, чтобы исторгнуть из себя драгоценное «сердце», требовалось убить живых.

И хотя живых подлому пионерлагерю скорее всего все равно бы не досталось, но наблюдение «монолитовцы» все-таки не снимали. Мало ли что? Вдруг у кого-то не хватит храбрости пустить себе пулю в висок в последний момент? Или удастся кого-нибудь подранить так, чтобы добила уже аномалия. Чувствовалось, опыт в таких делах у фанатиков имелся, и немалый.

— Ага, вот и стервятники пожаловали, — сплюнул Берет, поднял «винторез» и вразвалочку направился к баскетбольной вышке.

В отличие от старшего товарища он, несмотря ни на что, считал отстрел сектантов делом в любом случае полезным. Да и не сидеть же сложа руки, когда эти гады вокруг так и ползают? Вот он и не сидел. Точнее, именно сидел, неведомо как умостив тощий зад на баскетбольном кольце, и старательно выцеливал «монолитовцев», отмечая каждый удачный выстрел зарубкой на прикладе.

С Бакенщиком Звонарю встречаться уже доводилось, и не раз. Странным существом был этот самый Бакенщик. Человеком или контролером — никто не знал. Может быть, и тем, и другим одновременно, одно можно было сказать точно — сталкером он уж точно не был. Скорее всего он был все-таки контролером, который каким-то образом ухитрился остаться человеком. Такие случаи в Зоне бывали, взять, к примеру, того же пьяного зомби, сохранившего в себе человека. Хотя с зомби все более или менее понятно, тут сыграло роль то, что на момент превращения в зомби, бывший студент Юрик, был беспробудно пьян, ну и еще, конечно, губная гармошка. Музыка удерживала зомби-студента на грани между жизнью и смертью. Музыка да водка. А понять, почему так, уже не получится. Кончился пьяный зомби, застрелил его Бадбой. С Бакенщиком дело обстояло значительно сложнее. Ни пьяницей, ни музыкантом Бакенщик не был, в зомби не превратился — контролер сам кого хочешь при желании может зомбировать. Скорее всего Бакенщик до катастрофы был «человеком реки», может быть, капитаном, а может, начальником чернобыльского водозабора, и, получив во время второй катастрофы дар контролера, при реке и остался. В отличие от других контролеров Бакенщик был занят делом — обозначал фарватер, зажигая свои бакены. А для кого — этого людям никогда не узнать. Со сталкерами Бакенщик предпочитал не встречаться, хотя многие его искали. Но большинство из тех, которые нашли, никогда не расскажут о том, каков он, этот странный человек-контролер. Слухи о сокровищах, спрятанных в его хижине, время от времени будоражили Зону, и на поиски легендарного Бакенщика отправлялись целые экспедиции. Только если Бакенщику не хотелось, чтобы его нашли, его и не находили. А если хотелось поразвлечься, то, случается, и находили. Только зря они это делали! Убивал Бакенщик охотников за его артефактами безжалостно, как любой контролер. Да и существовали ли на самом деле эти сокровища? Может быть, сундук с артефактами, который Лешка-Звонарь видел своими собственными глазами, был всего лишь иллюзией, сотворенной матерым контролером? Но почему-то для некоторых сталкеров Бакенщик делал исключение, потому что Рыбарь определенно искал его не наугад, вел группу уверенно, словно точно знал, где сейчас Бакенщик.

— Слушай, Рыбарь, а ты уверен, что мы идем правильно? — спросил Лешка, когда они прошли через Болота и выбрались к полуразрушенному мосту через Припять. — Я ведь в прошлый раз с ним совсем в другом месте встречался.

Степенно вышагивающий впереди сталкер в болотных сапогах и брезентухе пыхнул душистым самосадом и бросил через плечо:

— Уверен.