Александра Дюпре сидела на корточках в ванной комнате, упираясь головой в холодную фарфоровую раковину. За последние несколько дней это было уже не первое утро, начинавшееся с приступов тошноты. Измученная неприятными минутами, проведенными в судорожном томлении над раковиной, она старалась теперь глубоко дышать, жадно втягивая воздух в легкие, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние.

Закончив дыхательную гимнастику, Александра поднялась с пола. К горлу подкатила очередная волна тошноты, но с ней можно было справиться. Как ни ужасно было дурное самочувствие по утрам, сейчас ей предстояло заняться делом, заранее вгоняющим ее в дикий страх. Она смотрела на небольшую полоску белой лакмусовой бумаги с тревогой, которую могла ощутить, разве что увидев у ножек своего комода змею, свернувшуюся кольцом.

Димитрий был просто одержим в вопросе противозачаточных средств. Поэтому она не волновалась из-за задержки месячных, пока три дня тому назад не проснулась утром от ощущения подступавшей к горлу тошноты. Сначала Александра подумала, что простудилась: забеременеть она просто не могла, несмотря на случившуюся недавно неприятность, когда у предусмотрительного Димитрия лопнул презерватив. Месячные в конце концов пришли с опозданием всего лишь на неделю, что окончательно сбило ее с толку.

Разве такое возможно? Но ряд неопровержимых фактов отрицать было нельзя. Грудь ныла. Она все время чувствовала усталость. Ко всему прочему Димитрий вынужден был задержаться в Греции, а значит, его не будет в Париже еще несколько дней. От всего этого она расплакалась. Раньше ее невозможно было довести до слез.

А десять минут спустя, когда на лакмусовой бумажке проступила голубая черта, подтверждавшая, что она носит ребенка Димитриуса Петронидиса, Александра чуть не упала в обморок.

Александра нервно одернула топик из легчайшего шелка, поглаживая рукой живот, где уже жил ее крохотный ребенок.

Последние дни уходящей весны подарили несвойственную этому времени года жару. Тепло подняло ей настроение, и она надела легкий и сексуальный наряд. Повернувшись в профиль к стоящему в спальне напольному зеркалу, Александра стала внимательно осматривать свою фигуру. Высокая, стройная, гибкая, как лоза, одетая в модные шелковые брюки с заниженной талией и экстравагантный топик с оголенной спиной, она ничуть не изменилась с тех пор, как Димитрий оставил ее в Париже одну, срочно вылетев в Грецию.

Известие о ее беременности, может, и читалось в ее настороженных карих глазах, прикрытых зелеными контактными линзами, но фигура оставалась столь же совершенной. Она дополнила наряд поясом из металлических колец, перетянувшим бедра, и браслетом из тоненьких обручей. Затем нервным движением вытянула из аккуратно уложенной прически прядь вьющихся волос, чтобы подчеркнуть мягкий овал лица.

Упругий, пружинистый локон мелированных в различные оттенки светло-русых волос трепетал. О ее волосах ходили легенды, ее прически достойно представляли марку «Ксандра». Только сейчас она больше не ощущала себя Ксандрой Фочен. И если для всех остальных ее фамилия по-прежнему звучала как «успешная» или «счастливая», ей самой, известной манекенщице и любовнице греческого олигарха Димитриуса Петронидиса, никакой радости в ближайшем будущем это не сулило. Она скорее опять была Александрой Дюпре, девушкой из старинного новоорлеанского рода. Послушной дочерью, воспитанной в классических традициях и получившей образование в монастыре. Быть не замужем и носить под сердцем ребенка своего любовника ни популярной модели, ни воспитаннице монастыря не дозволялось.

– Выглядишь прекрасно, дорогая.