Когда мы думаем о начале Рима, то не следует представлять себе, что он имел вид современного города; скорее, он напоминал города Крыма, построенные для того, чтобы содержать в их стенах военную добычу, скот и продовольствие. Все древние названия главных мест Рима ведут свое происхождение от этого обычая.

Город не имел даже улиц, если не называть этим именем продолжения дорог, кончавшихся в нем. Дома были очень малы и разбросаны без всякого порядка, ибо мужчины, всегда работавшие в поле или находившиеся на форуме, совсем не жили в них.

Но величие Рима вскоре проявилось в его общественных зданиях. Сооружения, которые теперь, как и в былые времена, дают самое возвышенное представление о его могуществе, были построены при царях. Уже тогда начали строить Вечный город.

Ромул и его преемники почти все время вели войны со своими соседями для того, чтобы иметь больше граждан, женщин или земель; они возвращались в город с добычей, взятой у побежденных народов; добыча, состоявшая из хлебных снопов и стад, вызывала великую радость у жителей. Это послужило началом триумфов, которые впоследствии стали главной причиной того величия, которого достиг город.

Рим увеличил свои силы благодаря объединению с сабинами, суровым и воинственным народом, напоминавшим лакедемонян, от которых они происходили. Ромул заимствовал у них большой щит вместо маленького аргивского щита, которым он пользовался ранее, — следует заметить, что римляне стали владыками мира главным образом благодаря тому обстоятельству, что, непрерывно воюя со всеми народами, они всегда отказывались от своих обычаев, как только замечали, что их можно заменить лучшими.

Так как римляне предназначали себя к войне и считали ее единственным истинным искусством, то они сосредоточили весь свой ум и все свои мысли на том, чтобы усовершенствовать это искусство. Без сомнения, говорит Вегеций, некий бог внушил им устройство легиона.

Они считали, что нужно дать солдатам легиона более сильное и более тяжелое наступательное и оборонительное оружие, чем оружие любого другого народа.

Но так как на войне приходится делать много такого, на что не способен тяжело вооруженный солдат, то они включили в легион легкий отряд, который мог выходить из легиона, чтобы завязать битву, и отступать обратно, когда этого требовала необходимость. Легион имел еще кавалерию, стрелков и пращников, которые должны были преследовать бегущих и закреплять победу; он защищался всевозможными военными машинами, которые возил за собой; когда легион окапывался, то он представлял собой, как говорит Вегеций, нечто вроде укрепленного лагеря.

Римляне должны были особенно закалить себя, чтобы носить такое оружие, тяжести которого не мог выдержать обыкновенный человек. Они достигали этого благодаря непрерывному труду, укреплявшему организм, и благодаря упражнениям, развивавшим в них ловкость, которая есть не что иное, как правильное распределение своих сил.

Мы замечаем теперь, что наши армии теряют очень много людей вследствие того, что солдат заставляют слишком много работать; между тем римляне сохраняли свои войска именно благодаря усиленному труду. Я думаю, это объясняется тем, что они трудились непрерывно, в то время как наши солдаты от чрезмерного труда сразу переходят к полнейшему безделью: это и губит их больше всего.

Так как теперь народы Европы имеют почти одинаковое военное искусство, то же оружие, ту же дисциплину, тот же способ ведения войны, то поразительная судьба Рима нам кажется непонятной. Далее, теперь имеется такая диспропорция между силами, что маленькому государству невозможно своими собственными силами выйти из того смиренного положения, в какое его поставило провидение.

Это требует размышления; без него мы будем наблюдать события, не понимая их. Если мы не поймем разницы между положением римлян и новых народов, то при чтении древней истории нам покажется, что перед нами люди какой-то другой породы.

Многолетний опыт доказал Европе, что государь, имеющий миллион подданных, не может содержать войско, превышающее 10 тысяч человек, не губя своего собственного государства, поэтому только великие нации могут иметь армию.

Но не так обстояло дело в древних республиках, ибо пропорция между количеством солдат и остального населения, которая теперь равняется одной сотой, тогда легко могла быть доведена до восьми сотых.

Основатели древних республик разделили землю между гражданами поровну; одного этого было достаточно, чтобы народ был могущественным, т, е. составлял благоустроенное общество; благодаря этому же он имел хорошую армию, ибо каждый был кровно заинтересован в том, чтобы защищать свое отечество.

Римляне много воевали с галлами. Оба народа отличались одинаковой любовью к славе, презрением к смерти, упорным стремлением к победе. Но оружие у них было различное: щит у галлов был маленький, а меч — плохой, поэтому римляне относились к ним приблизительно так, как в последние века испанцы относились к мексиканцам. Но удивительно, что те народы, которых римляне побеждали почти во всех странах и во все эпохи, допускали уничтожать себя один за другим, даже не попытавшись узнать причину своих несчастий и предупредить ее.

Пирр начал войну с римлянами в ту эпоху, когда они были способны противостоять ему и учиться у него, на его победах; он научил их окапываться, выбирать место для лагеря и разбивать его, он приучил их к слонам и подготовил их н более серьезным войнам.

Величие Пирра состояло только в его личных достоинствах. Плутарх *° говорит, что он принужден был вести македонскую войну, потому что у него не было средств содержать шесть тысяч пехотинцев и 500 коней. Этот государь, Глава маленького государства, о котором после него больше ничего не было слышно, был авантюристом, непрестанно затевавшим различные предприятия, потому что он мог существовать только в качестве искателя приключений.

В союзном ему Таренте учреждения его лакедемонских предков уже сильно выродились. Он мог совершить великие дела и при помощи самнитов, но римляне их почти уничтожили.

Карфаген разбогател раньше Рима и пришел в упадок также раньше его; так, в то время как в Риме общественные должности предоставлялись только на основании добродетели и не приносили никакой другой выгоды, кроме почестей и предпочтения при исполнении обязанностей, в Карфагене все, что государство могло предоставить частным лицам, продавалось и всякая услуга, оказанная частными лицами, оплачивалась государством.

Я думаю, что Ганнибал высказал очень мало остроумных изречений, в особенности благоприятных для Фабия или Марцелла и неблагоприятных для него самого. Мне жаль, когда я вижу, как Тит Ливии украшает титанов античности цветами; я бы предпочел, чтобы он поступал подобно Гомеру, который не заботится об украшении своих героев, но так хорошо заставляет их действовать.

Во всяком случае следовало бы, чтобы те речи, которые приписывают Ганнибалу, были разумными. Если бы, узнав о поражении своего брата, он действительно признался, что предвидит разрушение Карфагена, то это было бы лучшим средством, чтобы привести в отчаяние народы, доверившиеся ему, и лишить мужества армию, ожидавшую великих наград после окончания войны.

Так как все армии, которые карфагеняне выставили в Испании, Сицилии и Сардинии, терпели поражения, а враги их все время усиливались, то Ганнибал принужден был перейти к оборонительной войне. Это внушило римлянам мысль перенести войну в Африку, и Сципион высадился в Африке. Его успехи заставили карфагенян призвать обратно из Италии Ганнибала, который плакал от огорчения, уступая римлянам эту землю, где он одержал столько побед над ними.

Для спасения своего отечества Ганнибал сделал все, что может сделать великий государственный деятель и великий полководец. Не имея возможности принудить Сципиона к миру, он дал битву, где судьба как будто насмеялась над его ловкостью, опытностью и здравым смыслом.

Карфаген получил мир, который был продиктован не врагом, но господином. Он обязался выплачивать 10 тысяч талантов в течение 50 лет, выдать заложников, передать римлянам свои суда и своих слонов, не' объявлять никому войны без согласия римского народа; желая окончательно унизить Карфаген, Рим увеличил могущество его наследственного врага — Масиниссы.