28 ноября 1907 года. В океане царил штиль. Аравийское море похоже на огромное масляное пятно, расплывшееся до горизонта тьмы. Бороздя прибрежные воды Индии, «Аврора», корабль водоизмещением восемь тысяч тонн французской мореходной компании «Месажри Маритим», оставляла после себя легкое волнение, которое распространялось по гладкой поверхности моря. Из двух белых труб с синей полосой выходили столбы дыма, которые рассеивались в звездном небе тропической ночи. Винт корабля привычно гудел. Корабль вышел из Марселя четырьмя неделями раньше с пассажирами на борту; в основном это были английские и французские колониальные чиновники, миссионеры, семьи поселенцев и военных, которые направлялись в Пондишери и Сайгон, конечный пункт назначения. Если в Марселе жаловались на холод в конце октября, то теперь сетовали на влажную жару, вынуждающую всех пассажиров спать на палубе. Воздух становился все насыщеннее, казалось, даже луна нагревала его. Та замечательная температура первых остановок в Тунисе и Александрии теперь была не более чем далеким воспоминанием. Некоторые пассажиры первого класса проводили вторую половину дня, стреляя по альбатросам и чайкам. Таким способом они оттачивали свое мастерство точной стрельбы, словно их ожидала большая охота.

На верхней палубе, расположившись в креслах

шарлот

, две женщины спокойно беседовали, наблюдая за летающими рыбками, от которых на темном море появлялись отблески; они бились о борт корабля или же неудачно падали на тисовую палубу, и юнга собирал их, складывая в ведро, а потом выбрасывал за борт. Одной из них, совсем еще юной испанке, едва исполнилось семнадцать лет. Ее звали Анна Дельгадо Брионес. Она была одета в элегантное платье из зеленого шелка от модиста Пакена, а ее вьющиеся каштановые волосы, собранные в узел, открывали изящную шею и серьги из жемчуга. У нее было овальное лицо с пропорциональными чертами и большие черные глаза, в которых затаилась плохо скрываемая подавленность. Вторая — мадам Дижон, женщина лет сорока, — была ее компаньонкой. Продолговатое лицо делало ее похожей на сороку. Ее можно было бы принять за провинциальную гувернантку, если бы не броский наряд: белая юбка до самых лодыжек, муслиновая блуза и широкополая соломенная шляпа.

— Сегодня вечером, во время ужина за столом капитана, т-с-с-с… — сказала мадам Дижон с заговорщическим видом и приложила палец к губам, требуя молчания. — D accord

Испанка кивнула. На ужин их пригласили за стол капитана, потому что… наступила последняя ночь! Аните не верилось, что это правда. Путешествие казалось бесконечным. В первые дни она думала, что умрет из-за морской болезни, и умоляла свою компаньонку позволить ей сойти на берег на первой же остановке. «Волнение на море непродолжительно…» — ответила мадам Дижон, чтобы успокоить ее. Лола, служанка из Малаги, низенькая смуглая девушка, всегда жизнерадостная и веселая, путешествовала в каюте третьего класса, набитого мусульманскими паломниками, возвращающимися из Мекки, и тоже хотела умереть. «Это хуже последней колымаги!» — восклицала она каждый раз между приступами тошноты и с трудом поднималась к своей госпоже, когда та звала ее. У Лолы морская болезнь прекратилась, как только море успокоилось, а у Аниты тошнота и головокружение продолжались в течение всего путешествия. Ей уже не терпелось ступить на твердую землю; море было явно не для нее. Кроме того, она уже больше года мечтала о своей новой стране. «Какая она, Индия?» — постоянно задавалась она вопросом с тех пор, как один пассажир заметил, что эта страна не похожа на то, что может знать или представлять европеец.

В течение всего путешествия Анна Дельгадо, приковывающая к себе взгляды пассажиров, была предметом пересудов не только из-за своей привлекательности, но и из-за тайны, окутывающей ее. Великолепные украшения, которые ей нравилось выставлять напоказ, свидетельствовали о том, что она состоятельная женщина. Однако любовь испанки к острословию и манера говорить на плохом французском с андалузским акцентом выдавали ее сомнительное происхождение. Помимо ее ослепительной красоты и остроумия, что притягивало мужчин, как пчел на мед, все остальное в ней приводило в замешательство. Один пассажир-англичанин, очарованный девушкой, только что подарил ей брошь-камею с двумя розами на эмали и зеркальцем. Другие не были столь утонченными. Так, например, офицер из французского колониального корпуса, встретившись с ней на лестнице, сказал, что у нее «осиная талия». Анита приняла комплимент с лукавой улыбкой и тут же подняла правую руку, демонстрируя платиновое кольцо с бриллиантами, сверкающее у нее на пальце. Этого оказалось достаточно, чтобы заткнуть рот французу и прочим любопытным, которые никак не могли понять, кем была эта столь необычная пассажирка.

На рассвете «Аврора» подошла к берегу и направилась в порт Бомбея. Анита и мадам Дижон стояли на верхней палубе, облокотившись на перила. Город, видневшийся на горизонте, напоминал темное размытое пятно, которое медленно проступало из тумана. Несколько рыболовецких суденышек с треугольным парусом на одной мачте бороздили воды бухты. Это были рыбаки —

коли

, коренные жители Бомбея, первые, кто увидел триста лет тому назад сходящих на берег португальцев, окрестивших это место Bom Bahia (Хорошая бухта), что породило нынешнее название.

Коли

считали, что у этих высоких людей с красноватой блестящей кожей, прибывших из Гоа, было что-то от мифических животных, которые как будто сбежали со страниц

Махабхараты

, великой саги индийского эпоса. Их появление сеяло панику и ужас среди населения. Португальское завоевание стало историей смерти и разрушения индуистских храмов и мечетей, сровненных с землей, принудительного замужества женщин, взятых в плен, и все это во имя нового бога, который, разумеется, был милостивым и сострадательным. То, как португальцы колонизировали Индию, вовсе не было историей любви между Востоком и Западом.

— Но этим бомбейским

коли

повезло, — говорила мадам Дижон, хорошо знающая историю города. Ее муж был преподавателем французского языка в школе Святого Ксавье, самом престижном британском учебном заведении города. — Португальцы не знали, что делать с этим вредным для здоровья болотом, каковым был Бомбей, так что король Португалии предложил его в качестве приданого королю Англии Карлу II, когда тот женился на Катерине де Браганза.

— Значит, этот город был свадебным подарком? — спросила Анита, взволнованная рассказом своей спутницы. Она всегда была внимательна к объяснениям мадам Дижон.

На далеком берегу они увидели людей, сидящих на корточках, которые лили себе на голову воду из кувшинов. Этот утренний ритуал принятия ванны, ставший индийским изобретением, сначала переняли англичане, а потом, с более чем столетним опозданием, и остальные европейцы. Буйволы с черной блестящей кожей бродили между укрытыми пальмовыми листьями хижинами из необожженного кирпича. В устье речушки женщины, сняв одежду, мыли себе голову, а дети плескались в темной воде. Целый лес мачт, кранов и труб свидетельствовал о близости порта: арабские корабли, китайские джонки, сухогрузы с американским флагом, английские военные фрегаты, рыболовецкие суда… Город открывался перед пассажирами своей морской набережной с ее пальмами и темными зданиями, и уже в порту был виден впечатляющий силуэт гостиницы «Тадж-Махал», увенчанной пятью куполами. Туман мог бы напоминать Англию, если бы не тяжелый воздух и летающие над крышами и трубами корабля вороны, чье карканье сливалось с воем сирены.

На улице пахло перезрелыми фруктами, грязью и ладаном от маленьких алтарей. Повсюду ходили коровы, и это никого не удивляло, кроме, пожалуй, Аниты. Она не понимала, почему их не используют в повозках рикш или двуколках, чтобы перевозить пассажиров. Вместо животных это делают мужчины, у которых одна кожа да кости и которые кажутся скорее мертвыми, чем живыми.

— Что касается нас, то мы бы с удовольствием их съели, — заметил извозчик экипажа, запряженного лошадьми. Этот мусульманин по имени Фироз носил бородку-эспаньолку и был одет в

курту

, такую грязную, что невозможно было угадать ее первоначальный цвет. — Но для индусов жизнь коровы значит больше, чем жизнь человека, так что… кто их будет есть!

Экипаж проехал мимо новеньких двухэтажных трамваев; их недавно запустили, и они ездили по улицам центра между большими эспланадами с газонами и особняками знати, построенными все в том же викторианском стиле, почти готическом.

— Эти трамваи лучше, чем в Ливерпуле, — уверенно произнес Фироз. В его голосе звучит гордость за свой город.

Прибыв на Крофорд-Маркет, Анита удивилась изобилию товаров: это был настоящий восточный базар.

Доктор Виллоуби медленно провел пальцами по своим широким седым бакенбардам и по усам с франтоватыми кончиками. Поселившись в Бомбее после ухода на пенсию из армии, он стал врачом клиентов гостиницы. Его визиты главным образом были связаны с недомоганиями, вызванными дизентерией, коликами и обильной диареей, которую только что прибывшие белые приобретали с удивительной легкостью. Иногда его вызывали по поводу самоубийства или ран, полученных в потасовке с каким-нибудь подвыпившим ревнивым воздыхателем. Изредка бывали случаи, когда он приходил в гостиницу к женщинам с диагнозом, как у Анны Дельгадо Брионес.

— Сеньорита, вас измотали не жара, не нервы, не предполагаемая усталость от путешествия…

Анита уже пришла в себя и смотрела на него, лежа в кровати в атласном халате с распущенными волосами. Лола и мадам Дижон стояли рядом с ней.

— Вы беременны, — сказал доктор Виллоуби.

У Аниты от изумления расширились глаза. Две другие женщины удивленно переглянулись и уставились на Аниту, не зная, какое выражение лица принять: укоризненное или сочувствующее.

Бледная луна, появившаяся на звездном тропическом небе, освещала своим белым сиянием, проникающим через щели в жалюзи, картины, мебель, шелковые покрывала императорских апартаментов. Аните так и не удалось уснуть. На нее нахлынули воспоминания и вопросы, требующие трудных ответов, перед глазами стояли уличные сцены Бомбея, которые потрясли ее до глубины души. Она чувствовала себя матерью новорожденного, полной отчаяния из-за того, что из ее сухой и вялой груди, как из желудя, ничего не выходит. Если врач подтвердит и ее расчеты правильные, она должна родить через шесть месяцев. Анита никогда не думала о родах, а теперь, понимая, что это событие неуклонно будет приближаться и, скорее всего, состоится в Индии, вдали от близких ей людей, от матери и сестры, она почувствовала, что впадает в панику. Сердце то и дело начинало бешено биться и долго не могло успокоиться, и так несколько раз, как морской прибой с накатывающимися на берег волнами. Она ведь, в сущности, сама почти ребенок. И хотя она уверена в чувствах раджи, где-то в глубине души все-таки живет сомнение. А если он ее просто использовал? А если он ее бросит? А если он уже не любит ее?.. А если он никогда больше не выпустит ее из Индии? А если?.. А если?.. Единственное, в чем Анита была твердо уверена, так это в безусловной любви своего отца, которого она, к несчастью, предала. Поэтому ей и не спалось.

Ночь только обостряет ощущение опасности. Она боится за свою жизнь, которая вот уже год кажется сном и, вполне возможно, превратится в ужас. Сможет ли она привыкнуть к жизни в этой стране? Если Бомбей показался ей таким далеким и экзотическим, какой же будет Капуртала, которой даже нет на карте? «Действительно ли со мной происходит то, что происходит?» — спрашивала себя юная испанка, вытирая пот и слезы краем покрывала. Граница между сном и реальностью кажется ей такой размытой, что она начинает ощущать нечто вроде головокружения. Могло ли быть по-другому, если ее сон казался волшебной сказкой? Мог ли он быть связан с действительностью, если эта действительность ускользала у нее из-под ног и убегала, а сон приобретал реальные черты?

Когда она впервые увидела Мадрид, город показался ей сплошным праздником. Столицу лихорадило уже несколько месяцев от приготовлений к свадьбе Альфонсо XIII — ее короля, который подарил перламутровый веер, — и английской принцессы Виктории Евгении Баттембергской, которая родилась в замке Бэлморэл и приняла католицизм во дворце Мирамар, на берегах реки Урумеа. Вокруг только и говорили, что о «монаршем бракосочетании», и это, возможно, для исстрадавшихся жителей Мадрида было определенным способом забыть нужду повседневной жизни. Программа празднеств, предшествующих бракосочетанию, включала в себя оперный спектакль «Лючия ди Ламмермур» в театре «Реал», гуляния и народные танцы, военные парады, конкурс хоровых коллективов, битву цветов в парке Ретиро, поездку королевской семьи в Аранхуэс и саму церемонию в ресторане «Четыре дороги», расположенном в квартале «Мария Виктория». Маэстро Бретон, тот, который написал фарс «Канун праздника Девы», сочинил специально к этому событию свадебный марш. «La Maison Modele», магазин на улице Карретас, предлагал самые элегантные шляпы, костюмы и корсеты, «привезенные из Парижа для придворных господ и гостей из провинции, которые будут присутствовать на свадьбе».

Из Парижа 28 мая 1906 года прибывал «поезд принцев», в котором путешествовала большая часть представителей европейских королевских домов Европы: князь Федор Андреевич из России; Луи, наследный принц Монако; принц Евгений из Швеции; наследник португальского престола Луиш Фелипе, Тома и Изабелла, герцог и герцогиня Генуэзские… Короля Англии представляли принц Уэльский Джордж и принцесса Мария. Статья светской хроники в газете «Ла Эпока» заканчивалась словами, наполненными энтузиазмом: «Дорогу Европе! Европа едет в Испанию, Европа едет на свадьбу дона Альфонсо XIII. Испания не стерта с лица земли! Испания продолжает жить!»