Северный рассвет прорывает пелену тумана, и усталый молодой рулевой может рассмотреть очертания нагорья, смутно различимые справа прямо по курсу. Если бы только это был Йелл, так приятно бывает осознать, что ты справился с заданием, что ты можешь быть доволен собой, ибо отнюдь нелегко строго держаться курса, когда даже звезды попрятались, а ветер и бег морских волн — вот и все, что может указать тебе дорогу.

Из тесной каюты, расположенной на носу «Фарфарера», выныривает взъерошенный, заросший бородой человек. Ухватившись за поручни, он выволакивает свое грузное тело на палубу и, став на какое-то время глазами этого маленького корабля, удерживает в зрачках и старательно изучает светящуюся линию горизонта. Искоса поглядывая на расплывчатые очертания крупного массива суши справа по борту, он что-то ворчит себе под нос от удовольствия, как это бывает при встрече со старым знакомым. Он быстро поднимает глаза и пристально смотрит на широкое пузо большого квадратного паруса. Тот туго напряжен и едва не трещит по швам на могучей груди западного ветра — веста. Пристальный взгляд человека падает на корму, где, широко расставив ноги, стоит его сын, опершись одной рукой о румпель — для большей устойчивости, а другой — указывая на землю.

«Да, мальчуган, это Йелл!» — кричит шкипер, с облегчением вглядываясь в зеленые воды, пенящиеся под нижней частью форштевня. — Уж позволим нашей красавице полежать на борту и отдохнуть немножко… вон там. Дела идут на славу. Если бриз еще продержится, завтра поутру мы выберемся на берег острова Фетлар».

Он проходит по палубе, перегибается через борт и спускается в маленькую каюту, где мирно дремлет часть экипажа, состоящая из его родственников-мужчин. Он нащупывает мешок с сушеной треской, вынимает две тушки, балансируя мимо покачивающегося планшира, пробирается на корму и отдает одну сыну. Двое мужчин грызут отвердевшую на солнце рыбу, смакуя ее и наслаждаясь ни с чем не сравнимым вкусом, затем смачивают глотку глотком воды из фляжки с плотно притертой пробкой.

«Ну а завтра у нас будет свежая баранина и ячменный хлеб — с пылу с жару, — пообещал шкипер, — да, а впереди — длинная зима, чтобы вы могли построить если не рай в шалаше, то хотя бы обустроить логово, будь оно неладно, и наделать там детей, если вам посчастливится подцепить девчонку. Вы этого заслужили — мы все этого заслужили. — Он пожевал машинально еще с минуту. — Впрочем, не все ли равно, ведь к весне следующего года вы должны подготовиться к новой битве с морем, нам предстоит вернуться на запад, к Тили, к моржам-секачам и бьющим ключом источникам. Ну а теперь я сам возьмусь за штурвал. Ступай и поспи маленько.

На календаре — вновь тот самый год, исчисливший свои дни пять тысячелетий тому назад. В этот июньский день небо над Оркни покрыто тончайшими росчерками перистых облаков, перемежающихся голубизной. Западному бризу, кажется, не хватает дыхания, и он, захлебываясь в собственных порывах, продолжает повторять: «Дюны волн, пустыня моря, непогоды ждите вскоре», — хотя солнце все еще брызжет искрами огня, словно занято диковинной сваркой.

На острове Санди Айленд (или острове Воскресения, в корнесловии которого спрятано английское слово ««солнце», ведь ему и был некогда посвящен этот день недели), итак, на острове Санди Айленд темно-оранжевое — цвета шафрана — песчаное побережье, протянувшееся на многие мили. Обрушивая тяжелые валы, океан оттачивает береговую линию пляжа, чтобы она стала острой, как лезвие. И кажется, что это кривая турецкая сабля поблескивает на солнце. Местами она поблекла, словно ее небрежно починили, набив грубые шершавые наклепки размером в несколько акров. Издали кажется, что каждая такая заплатка соткана из сотен созданий, приблизившись к которым вы сможете оценить из размер — они просто необъятны, а их форма напоминает цилиндр. Эти божьи творения тесно жмутся друг к другу, словно они и впрямь хотят стать единым существом. Большинство их, развалившись на спине, погрузилось в блаженную летаргию, подставляя солнцу собственное брюхо и ничуть не беспокоясь из-за того, что оно, брюхо, так и сияло жаром, обжигая скользившую по нему тень приморской жимолости.

Пучеглазые физиономии, острые, торчащие в разные стороны усы, глубокие борозды морщин на щеках и подбородке делают все это множество существ как две капли воды похожими на твердолобого полковника Блимпа — крайнего консерватора, ставшего притчей во языцех. Отличие лишь в том, что каждый — не учитывая разницы в возрасте и поле — волочит пару изогнутых книзу и блестящих на солнце бивней. Бивни у самых крупных секачей — длиной и толщиной с руку мужчины. Они так и блестят, залитые слепящим солнцем, разливая вокруг своих грузных хозяев сияние сакральной ауры первобытной мощи.

Устрашающие, как может показаться с первого взгляда, эти бродяги, заполонившие (подобно нынешним отпускникам средних лет) изогнувшийся берег, все же имеют в своей внешности нечто, внушающее симпатию. Возможно, потому, что они, кажется, поняли, в чем же заключается смысл жизни. Вот они сидят вразвалочку на песке, но не все. Поодаль собрались небольшими партиями нарушители закона — это самки моржей полощут в волнах прекрасно загоревшие спины и бдительно следят за своими детенышами, резвящимися в волнах прибоя.

В воде эти могучие создания преображаются; их шкура, приглаженная струями, лоснится, а сами они искусно ныряют, властвуя над этой стихией, которую — не будь потребности в родах, любовных играх и загаре — у них не было бы никогда и никаких причин покидать. Вода была и остается истинной и неизменной средой обитания моржей с тех самых пор, когда предки современных секачей не пожелали более жить на земле. А случилось это многие миллионы лет назад.

ПОЧТИ ВСЕ НАШИ ЗНАНИЯ о жизни и быте древнейших обитателей Британских островов восходят к описанию замечательного плавания, предпринятого ок. 330 г. до н э. греком-странником по имени Пифей.

Пифей впервые привлек мое внимание в 1938 году, когда я, еще будучи школьником в Саскачеване, побывал на лекции, с которой выступал канадский исследователь Арктики Вилхьялмур Стефанссон. Стефанссон считал Пифея одним из величайших мореплавателей всех времен и народов, и после этой лекции я начал фантазировать о том, как я, сделавшись спутником замечательного грека — искателя приключений, сопровождаю его в плавании в загадочный мир Арктики, совершенном им более двух тысяч лет тому назад.

Хотя Пифей написал о своем путешествии целую книгу, от нее сохранились лишь немногочисленные фрагменты, по большей части — в виде кратких комментариев в составе сочинений позднейших античных авторов. На протяжении всего XIX века в трудах многих, в основном — скандинавских, ученых считалось хорошим тоном объявлять Пифея и его книги явлением чисто мифологического порядка. Однако в XX веке большинство историков склонялись к тому, чтобы признать реальность существования этого человека и его писаний. Это стало его вторым рождением.

В этой главе я хотел бы изложить свою реконструкцию эпического путешествия Пифея.

В шестом веке до Рождества Христова мореходы из Фокеи, маленького, но богатого и процветающего греческого города в Малой Азии, избороздили просторы чуть ли не всего Средиземноморья и в конце концов выбрали место для поселения в устье реки Роны. Они назвали его Массилия. Со временем на этом месте возник Марсель.

ХОТЯ В ДРЕВНОСТИ БРИТАНИЯ НАЗЫВАЛАСЬ ОСТРОВОМ АЛЬБА, она была далеко не единственным объектом, носившим это имя. Многие десятки географических мест с названиями, производными от альб (лат. «белый»), были разбросаны по всему свету — от Гиндукуша в Афганистане до Атлантического океана. До наших дней сохранилось на удивление много подобных названий. Мне не составит особого труда насчитать две или даже три сотни современных пунктов, в названиях которых так или иначе присутствуют компоненты корня альб, причем многие из подобных объектов находятся в Малой Азии и Северной Африке.

Особенно много таких названий встречается на западе, в районе Каспийского моря. Наиболее высокая «концентрация» подобных названий имеет место в горных районах Кавказа, нагорьях северо-западного Ирана и северо-восточной Турции, на Балканах, в горных массивах Альп (первоначально именовавшихся Альбы), на Апеннинах (Альпес Пениннаэ), в Карпатах, в так называемом Массиф Сентраль во Франции, в горных районах Иберийского полуострова, в Кембрийском горном массиве в Уэльсе, в Английских Пениннах и, наконец, в горах северной Шотландии.

Это название упоминалось еще в эпоху античности, когда целый ряд вполне самостоятельных стран носили различные его варианты. Помимо Альбы-Британии, существовала еще страна альбиев в горном массиве Альборз на северо-востоке Ирана, так называемые Албания Супериор и Албания Инфериор на Кавказе и в Армении, Ольвия на северо-восточном побережье Черного моря, Альба на территории современной Румынии, Эльбистан в Турции, страна Альбиччи в Лигурии, Альба-Лонга в Италии, Альба и Альбисет в Испании и, разумеется, Албания, находящаяся в наши дни на Балканах.

Буквальное значение и происхождение корня альб остается не вполне ясным, однако на основании аргументов, на которых мы остановимся ниже, я пришел к выводу, что оно имеет непосредственное отношение к расовому имени подавляющего большинства народов, населявших в древности земли Европы, Малой Азии и, по всей вероятности, Северной Африки, до тех пор, пока они не были вытеснены со своих исконных территорий в результате вторжения индоевропейских народов. В последующие века и эпохи оно продолжало использоваться теми, кто селился в горных и прочих труднодоступных районах, где они могли выдержать натиск интервентов с Востока

Но кто же были эти народы, которые оставили свое имя объектам на большинстве земель Европы и даже за ее пределами, а сами по большей части бесследно исчезли из нашей памяти?

КАК-ТО РАЗ ДЕКАБРЬСКОЙ НОЧЬЮ 1942 года МНЕ ДОВЕЛОСЬ командовать взводом изнемогавших от усталости пехотинцев, которые принимали участие в боевых учениях в окрестностях Обана, что в западной Шотландии. Нагруженные, как вьючный скот, всяким снаряжением, мы битых шесть часов пробирались сквозь заросли болотной травы, карабкались по крутым склонам, рискуя на каждом шагу вывихнуть лодыжку, плюхались по пояс в ледяные ручьи и протоки, и все это под непрерывным холодным дождем, то и дело перемежавшимся мокрым и липким снегом.

Вскоре после полуночи мы наконец добрались до какого-то хребта, который мог оказаться целью нашего назначения, а может, и нет. Я, по крайней мере, был далеко не уверен в этом. Ясно было одно: мы продвинулись настолько далеко, насколько смогли. Затем мы заняли позицию и залегли, и я доложил по рации, что мы вышли к намеченной цели.

— Да где же вы, черт вас побери, находитесь? Вас так давно не было слышно! — раздался из динамика хриплый, искаженный помехами голос моего командира.

— В двух квадратах впереди от хребта, сэр, — устало отвечал я. — Штаб-квартира взвода находится в… — Тут я поспешно направил тусклый луч карманного фонарика на промокшую карту. — В старом пиктском доме возле перевала.

В наушниках у меня раздался неистовый вопль: