Отель «Раффлз»

Мураками Рю

Главный герой произведения — отель «Раффлз», символ прошлого, которое больше никогда не вернется. На фоне этой центральной фигуры и разворачиваются, переплетаясь, настоящие и воображаемые события.

Обманувшийся в своих надеждах фотограф Кария и молодой искатель приключений Такэо встречают в Сингапуре Моэко — хрупкую и эксцентричную актрису. Герои один за другим выходят на сцену и рассказывают о себе. Их истории перекликаются, возвращаются к своему началу, и мало-помалу перед читателем предстают картины душевных борений и терзаний, что сопровождают отношения двух человек, заблудившихся в лабиринте собственного одиночества.

Это мог бы быть роман о любви и разочаровании, но автор умышленно перетасовывает карты и превращает его в головоломку, которую предлагается разгадать.

РЮ МУРАКАМИ

ОТЕЛЬ «РАФФЛЗ»

НЬЮ-ЙОРК. ТОСИМИТИ КАРИЯ

Первый раз я встретил эту актрису в Нью-Йорке в 1986 году. В конце марта, как мне кажется…

Я был тогда в отпуске и приехал на пару месяцев на восточное побережье по приглашению Клауса Катцерманна, работавшего в ЮПИ.

Мы с Клаусом познакомились лет двадцать тому назад, еще будучи военными фотокорреспондентами. Он был спецкором ЮПИ, а я всего лишь безвестным фотографом, пытавшимся продавать свои негативы. Однако это не мешало нам то и дело встречаться в сайгонских барах, а потом разъезжать в одной машине по авеню Тудук и по автомобильному мосту, где проходила линия обороны в январе 1968-го и во время второго наступления, в мае.

Говорят, дружба между мужчинами, которые вместе рискуют жизнью, куда крепче обычной дружбы — возможно, из-за того, что оба пережили одни и те же невзгоды, однако, на мой взгляд, здесь не все так просто.

Ну, например, стоит мне встретить в каком-нибудь баре на Гиндза фотографа или журналиста, которые побывали во Вьетнаме, как тут же от радости и воспоминаний мне сносит крышу. Но скоро темы для разговора иссякают. Нет, не то чтобы нам нечего сказать друг другу, но вся эта обстановка — Токио, Гиндза — лишает наши военные истории какого-либо правдоподобия, и мне становится невыносимо скучно.

НЬЮ-ЙОРК. МОЭКО ХОММА

«Какой ужасный отель», — подумала я, но, поскольку все смотрели на меня, решила быть безразличной. Действительно ли тот человек, которому я вчера звонила, остановился здесь? Размышляя таким образом, я стала смотреть в зеркало на стене и вдруг заметила, что губная помада у меня положена не совсем ровно. «Непростительно!» — пробормотала я и тут же подумала: а что, если я на самом деле никуда не звонила, а все это, как обычно, просто возникло у меня в голове? «Да ничего я не знаю!» — вдруг вырвалось у меня. Возможно, я произнесла эти слова слишком громко — на меня посмотрел огромного роста негр, и это меня напугало.

Смелее, детка…

Этот чернокожий был похож на негра из книжки «Африканец Самбо», который играл на тамтаме и носил львиную шкуру. Когда-то давно, давно-давно эту книжку подарила мне бабушка…

Да звонила ли я на самом деле? Когда?

Если все это произошло не только в моем сознании, этот фотограф должен сейчас появиться. Если он согласится сделать мой портрет, то, быть может, весь этот ирреальный мир наконец исчезнет из моей головы?

НЬЮ-ЙОРК. ТОСИМИТИ КАРИЯ

Я спросил Моэко, забронировала ли она себе номер. Она оставила свои два чемодана на попечение консьержа и, судя по всему, еще не решила вопрос с жильем.

Потом она спросила:

— Вы знаете историю про гнома с южного острова?

— Что? Историю про гнома? — переспросил я, но она уже отвернулась и ничего не ответила. Я, значит, думаю о том, где она будет жить, а ей вроде бы наплевать. Говорит о какой-то ерунде. Что это еще за гном с южного острова?

Я засомневался: выглядела она действительно странно, но когда я взглянул на ее профиль, то от моих сомнений не осталось и следа. Моэко Хомма напоминала чрезвычайно искусно сделанную куклу из стекловолокна. Один резкий вопрос: «Гном с южного острова? Что это еще такое?» — и она уже готова уйти.

КАНАДЗАВА. МОЭКО ХОММА

Сценарий никакой.

Несколько реплик, от которых возникает впечатление, будто сидишь неподвижно и пялишься на протухшую рыбину на залитой полуденным июньским солнцем кухне. И что же я должна тут делать?

«Не уходите!»

«Умоляю!»

«Не уводите его!»

КАНАДЗАВА. ТОСИМИТИ КАРИЯ

— На нас все смотрят!

Невозможно придумать более глупой фразы. Это случилось, когда съемки уже закончились и Моэко, пробившись сквозь толпу, подбежала и бросилась мне на шею. Действительно все смотрели на нас. Разве что какая-то пожилая женщина, которая привела своего внука взглянуть на известную актрису, заслонила ему ладонью глаза. А все остальные и впрямь смотрели: и рыбаки, и фанаты, и съемочная бригада.

— Те, кто интересуется чужой жизнью, — просто подонки, — произнесла Моэко так, словно это были слова из исторического костюмного кино.

Вероятно, съемочная горячка еще не улеглась в ней. Действие фильма, в котором снималась Моэко, происходило в тридцатых годах двадцатого века. Дело в том, что ей иногда трудно выйти из образа и понять, где она, а где ее героиня.

Это случается не только во время киносъемок. Моэко то и дело читает разные сценарии и репетирует, и ей постоянно приходится перевоплощаться. Из всех возможных персонажей ее особенно привлекают обуреваемые злом и те, в которых, как говорится, вселился дьявол.