Граф Брасс, Лорд-Хранитель Камарга, объезжал на рогатой лошади свои владения. Было раннее утро. Возле небольшого холма, вершину которого украшали развалины древней готической церкви, он остановился. За долгие века дожди и ветер отшлифовали толстые каменные стены. Сейчас по ним карабкался плющ и расцвечивал желтизной и пурпуром своих цветов темные глазницы окон.

Во время таких прогулок граф неизменно приезжал сюда. Его тянуло к этим развалинам. Он чувствовал странное единение с ними. Они были столь же древними, как и он сам. Но главным было то, что ни он, ни они, столько пережившие и вынесшие, не только не ослабли и не согнулись под натиском неумолимого времени, а лишь, казалось, стали еще мудрее и крепче. Холм, поросший высокой, качающейся под порывами ветра, жесткой травой, походил на волнующееся море. Его окружали бескрайние болота Камарга, где можно было встретить стада диких белых быков, табуны рогатых лошадей и огромных алых фламинго, таких больших, что они с легкостью могли поднять человека.

Темнеющее небо предвещало дождь. Но пока бледный солнечный свет золотил доспехи графа, и пламенем сияла медь на его груди. Брасс носил пристегнутый к поясу широкий боевой меч. Голову его прикрывал шлем. Тело защищали тяжелые медные доспехи. И даже сапоги и перчатки графа были сделаны из меди — точнее из тонких медных колец, искусно нашитых на замшу. Граф был человеком большого роста, сильным и широкоплечим. На его суровом, словно отлитом из меди, загоревшем лице выделялись золотисто-коричневые глаза и пышные густые усы, такие же рыжие, как и волосы. В Камарге, как, впрочем, и за его пределами, нередко можно было услышать легенду о том, что граф — это вовсе не человек, а живая медная статуя — титан, непобедимый и бессмертный.

Однако те, кто его окружал, прекрасно знали, что это не так; граф олицетворял собой образ настоящего мужчины, в полном и истинном смысле этого слова — верный друг одним и яростный враг другим, тонкий гурман и проницательный ум, неутомимый боец и непревзойденный наездник, великий мудрец и нежный любовник. Он, с его спокойным мелодичным голосом и неистощимой энергией, не мог не стать легендарной личностью — ибо каков человек, таковы и его поступки.

Граф Брасс, поглаживая рукой лошадь между острыми, закрученными в спирали рогами, смотрел на юг — туда, где море сливалось с небом. Животное зафыркало от удовольствия, и граф, улыбнувшись, откинулся в седле. Дернув поводья, он направил лошадь с холма к тайной тропинке, что вела, петляя по болотам, туда, где высились на горизонте северные пограничные башни.

Граф Брасс принимал участие почти во всех крупных сражениях тех лет. Он поддерживал троны чуть ли не половины правителей Европы, возводил и низвергал с престолов принцев и королей. Это был мастер интриги, человек, мнение которого ценили и к чьим советам прислушивались наиболее влиятельные политические деятели. Откровенно говоря, граф был наемником, но наемником, одержимым великой идеей — привести Европу к миру и сделать ее единой. Поэтому он присоединялся к любой реальной силе, способной сделать хоть шаг в этом направлении. Он неоднократно отвергал предложения стать правителем той или иной страны, прекрасно сознавая, что в столь смутное время можно бороться за создание крепкого государства целых пять лет и потерять все за каких-то шесть месяцев. И все же он старался хотя бы немного направить ход истории туда, куда считал нужным.

Уставший от бесконечных войн, интриг и даже от своих идеалов, граф, в конце концов, принял предложение жителей Камарга стать их Лордом-Хранителем.

Древняя страна озер и болот лежала у берегов Средиземного моря. Когда-то это была часть государства, называемого Францией, но сейчас Франция представляла собой две дюжины мелких герцогств с помпезными, напыщенными названиями. Камарг, его высокое выцветшее небо, его реликвии смутного прошлого и сохранившиеся здесь обычаи и ритуалы пришлись по душе почтенному графу, и он пообещал себе сделать эту страну спокойной и богатой.

Побывав почти во всех странах Европы, он многое узнал и многому научился, и именно поэтому мрачные пограничные башни Камарга сейчас были оснащены куда более мощным и современным оружием, нежели простые мечи или огненные копья.

У южных границ Камарга болота постепенно переходят в море, и иногда в маленькие бухты заходят торговые корабли. Но путешественники редко отваживаются сойти здесь на берег. Коварна природа Камарга — безлюдные места, непроходимые болота, да еще горные хребты, обступившие страну с трех сторон. Желающие попасть вглубь материка плывут дальше на восток и там уже поднимаются вверх по реке Рона. Поэтому до жителей Камарга редко доходят новости из внешнего мира, а если и доходят, то с большим опозданием.

Ежегодно, в один из теплых дней после окончания летних работ, жители Камарга устраивают большой яркий праздник. Дома утопают в цветах; люди одевают богато вышитые, нарядные одежды; по улицам бродят молодые быки, и важно выступают стражники. А ровно в полдень в античном каменном амфитеатре, что на краю города, начинается коррида.

Зрители, пришедшие сюда, рассаживаются на гранитных скамьях, тянущихся по всему амфитеатру. На южной стороне арены небольшая часть трибуны скрыта под красной шиферной крышей, поддерживаемой резными колоннами. С обеих сторон это место закрывают коричневый и алый занавесы. Там расположились граф Брасс, его дочь Иссольда, Богенталь и старый фон Виллах.

Из этой своеобразной ложи они могли видеть почти весь амфитеатр и слышать взволнованные разговоры публики и нетерпеливое фырканье удерживаемых в загонах животных.

Вскоре с противоположной стороны трибун зазвучали фанфары шестерых стражников в украшенных перьями шлемах и нежно-голубых плащах. Их бронзовые трубы вторили шуму хрипящих быков и веселящейся толпы. Граф Брасс поднялся с места и сделал шаг вперед.

Крики и аплодисменты стали еще громче, когда люди увидели его, улыбающегося и поднявшего в приветствии руку. Дождавшись тишины, граф начал традиционную речь, открывающую праздничный фестиваль.

Барон Мелиадус вот уже неделю был гостем замка Брасс. Если не считать того самого первого вечера, ему удавалось в разговорах с графом оставаться спокойным и сохранять хладнокровие, хотя граф и продолжал упорствовать, отвергая предложение Гранбретании.

Но, похоже, не только государственные дела задерживали барона в замке. Он уделял довольно много времени и внимания Иссольде. Она волновала и привлекала его, хотя и не была знакома с тайнами королевских дворов Европы.

Граф, казалось, не замечал этого. Как-то утром, когда они с Богенталем прогуливались по верхним террасам сада и любовались виноградниками, философ сказал:

— По-моему, барон Мелиадус соблазняет не только славного графа. Если я не ошибаюсь, у него еще кое-что на уме.

— Что же? — Граф повернулся к другу. — Что он еще желает?

Барон Мелиадус вернулся в Лондру, мрачную столицу Темной Империи, и прошел почти год, прежде чем у него созрел план мести, полностью отвечающий его желаниям. Правда, у барона хватало и государственных забот — надо было подавлять возникавшие то тут, то там бунты и мятежи, участвовать в новых битвах и сражениях, создавать марионеточные правительства, устанавливать порядок на вновь завоеванных землях и многое другое.

Барон отдавался государственной службе с усердием и рвением, но страсть к Иссольде и ненависть к ее отцу ни на миг не оставляли его. Хотя он не был наказан за неудачу в Камарге, каждое воспоминание о перенесенном позоре выводило его из себя. Кроме того, все время приходилось сталкиваться с трудностями, которые были бы легко разрешимы, воспользуйся он помощью графа Брасса. И поэтому каждый раз, когда барон попадал в такое положение, в его разгоряченном мозгу возникало множество коварных планов мести, но ни один из них не удовлетворял его. Барон хотел всего сразу: получить помощь графа, Иссольду, а главное — стереть с лица земли Камарг (как он поклялся себе). Это были несовместимые желания.

В высокой башне из обсидиана, возвышающейся над кроваво-красными водами реки Таймы, по которой легкие баржи из бронзы и черного дерева доставляли в столицу грузы, барон Мелиадус нервно вышагивал по своему рабочему кабинету, заставленному темной полированной мебелью, глобусами и астролябиями из железной фольги, меди и серебра, а также многочисленными безделушками из драгоценных камней и металлов. Стены кабинета украшали выцветшие от времени коричневые, черные и голубые гобелены, а пол был устлан толстыми коврами цвета осенних листьев.

А вокруг него, на всех стенах, на каждой полке, в каждом углу висели, стояли и лежали часы. Все они шли секунда в секунду, и все отбивали четверть часа, полчаса и полный час, многие — с различным музыкальным сопровождением. Часы, разнообразнейших форм и размеров, в металлических, деревянных и прочих корпусах — некоторые были так причудливо сделаны, что по ним совершенно невозможно было определять время. Они были собраны практически из всех стран Европы и Ближнего Востока, как символы покоренных земель. Из всех трофеев барон Мелиадус больше всего предпочитал часы. Не только этот кабинет, но также все комнаты и прочие помещения башни были забиты ими. А на вершине башни были установлены огромные куранты с четырьмя циферблатами, выполненные из бронзы, оникса и драгоценных металлов, и когда по чашам колоколов, отбивая каждый час, ударяли сделанные в натуральную величину фигурки обнаженных девушек, держащих в руках молоточки, по всей Лондре разносился гулкий звон. Коллекция часов барона соперничала с коллекцией его зятя Тарагорма, хозяина дворца Времени, которого Мелиадус люто ненавидел и ревновал к своей эксцентричной сестре.

Наконец барон остановился и взял со стола лист пергамента. Это было последнее донесение из Кельна, провинции, которой почти два года назад Мелиадус преподал урок, но, как оказалось — немного перестарался. Сын старого герцога Кельнского, лично казненного Мелиадусом на главной площади столицы, собрав войско, поднял восстание и почти разгромил размещенные в Кельне оккупационные силы Гранбретании. И если бы не срочная помощь правительства в виде орнитоптеров, вооруженных огненными копьями большого радиуса действия, то Кельн, пусть и временно, но все же вышел бы из-под контроля Темной Империи.

Свет факела и блеск звериных масок — ехидная свинья и оскалившийся волк; красный и черный металл; бриллиантово-белые и сапфирово-голубые насмешливые глаза. Резкий шорох плащей и торопливый шепот.

Хокмун слабо вздохнул и закрыл глаза, затем, когда шаги раздались уже совсем близко, вновь открыл их и увидел склонившегося над ним Волка. Жар поднесенного факела обжигал лицо, но Хокмун даже не пытался отвернуться.

Волк выпрямился и сказал Вепрю:

— С ним сейчас бесполезно разговаривать. Накормите и вымойте его. Пусть он немного придет в себя.

Вепрь и Волк ушли, дверь хлопнула, и Хокмун закрыл глаза.

На следующее утро Дориана Хокмуна вновь привели к барону Калану. Барон какое-то время пристально рассматривал его, и Хокмуну казалось, что на змеиной маске лорда застыло циничное выражение. Потом они молча шли, минуя коридоры и комнаты, пока наконец не добрались до железной двери. Когда дверь открылась, за ней оказалась еще одна точно такая же дверь, а за второй — третья. Последняя дверь вела в маленькую тускло освещенную комнату со стенами из белого металла, где была установлена какая-то конструкция дивной красоты и гармонии. Она почти целиком состояла из тонких изящных паутинок, красные, золотые и серебряные нити которых сейчас легко касались лица Хокмуна. Нити плавно раскачивались, словно от ветра, и тихая музыка исходила от них.

— Совсем как живая, — сказал Хокмун.

— Она и есть живая, — с гордостью прошептал барон. — Живая.

— Это какое-нибудь животное?

— Это создано при помощи колдовства. Я и сам толком не знаю, что это. Я сделал ее по описанию, изложенному в одной древнейшей рукописи, купленной мною много лет тому назад у прибывшего с Востока путешественника. Это машина Черного Камня. И очень скоро вы поближе познакомитесь с ней, дорогой герцог.

Дориана Хокмуна вернули в подземную тюрьму, и он провел там два дня, прежде чем вновь увидел барона Мелиадуса. Барон принес доспехи из черной кожи, сапоги, латные рукавицы, тяжелый кожаный плащ с капюшоном, меч и черную маску оскалившегося волка. Очевидно, одежда и все остальное когда-то предназначались для самого барона.

— Теперь о том, что ты будешь говорить в замке, — начал Мелиадус. Твой рассказ должен убедить графа Брасса. Ты был моим пленником, но с помощью раба бежал, усыпив меня и переодевшись в мои одежды. Прежде чем я пришел в себя, тебе под видом барона Мелиадуса удалось покинуть границы Гранбретании и ее владений. В общем, чем проще, тем лучше. И это не только объяснит, как ты выбрался отсюда, но и возвысит тебя в глазах тех, кто меня ненавидит.

— Я понял, — сказал Хокмун, рассматривая доспехи, — но как я объясню Черный Камень?

— На тебе ставили эксперимент, но ты бежал раньше, чем это смогло причинить тебе какой-либо серьезный вред. Постарайся достоверно рассказать свою историю, Хокмун. Твоя жизнь зависит от этого. Мы будем наблюдать за реакцией графа и, в особенности, за реакцией этого хитрого рифмоплета Богенталя. Нам, конечно, не будет слышно, о чем вы там станете говорить, но мы достаточно хорошо умеем читать по губам. Малейшее подозрение в предательстве с твоей стороны — и мы даем Камню жизнь.

— Я понял, — повторил Хокмун таким же спокойным голосом.

Граф Брасс передал Дориану Хокмуну еще один кубок с вином и тихо произнес:

— Пожалуйста, продолжайте, милорд.

Хокмун уже второй раз рассказывал свою историю. В парадном зале замка Брасс его собрались послушать: сам граф, прекрасная Иссольда, Богенталь, хранящий глубокомысленное молчание, и фон Виллах, который все время приглаживал усы и безучастно смотрел на огонь.

— И поэтому, граф Брасс, я ищу помощь в Камарге, зная, что только здесь буду в безопасности, — закончил свой рассказ Дориан Хокмун.

— Добро пожаловать, — сказал граф. — Если убежище — это все, что вам нужно.