Дмитрий Нечай

ЛУЖА

Легкий утренний ветерок пронесся по освеженной предрассветным туманом поляне, заглядывая своим осторожным дуновением под каждый лист, заставляя скатываться серебристые капли росы. Надвигающийся день медленно загорался восходящим вдалеке между рядами сосновых стволов ярко-красным диском солнца. Первые его лучи, пронзая прозрачный воздух тесным сплетением золотых нитей, уже озаряли верхушки деревьев на противоположной стороне поляны. Мрак улетучивался с каждым мгновением, переходя в легкую дымку, смешанную с запахами мокрого леса. Обилие луж создавало на поляне иллюзию обмелевшего болотца со множеством холмиков, между которыми они просторно размещались. Не успев впитаться в землю со вчерашнего вечера, лужи создавали непередаваемо тонкое слияние с общим видом потрепанной ненастьем растительности. Согнутая трава клочьями свисала вниз, с одного из холмиков, касаясь своими концами одной из луж. Лужа была несколько глубже остальных из-за того, что находилась в углублении. Темная ее окраска свидетельствовала о довольно приличном объеме. Ломаные и гнутые травы образовывали и на ровном участке под холмом нечто, напоминающее гнездо, запирая лужу в тесное кольцо, придававшее ей скромные размеры. Наконец первый луч уже ослепительно яркого светила, медленно ползущий по поляне, вмиг нырнул с верха холма в кроящуюся за ним низину, уйдя в самую глубь водной глади лужи.

Он проснулся так, как и намечал. Оставалось еще довольно много времени и можно было не спеша собраться, убрать за собой, приготовиться к сегодняшней церемонии. Им очень повезло - так считал он сам и многие, кому тоже повезло. С этого момента, точнее, оставалось совсем немного и можно будет сказать, что с этого момента, их жизнь станет гораздо красочнее океан впечатлений, новых, не тех, что были прежде. Так везло не всем. Лишь те, кто появлялся на свет сразу, либо чуть погодя после наступления мрака, могли рассчитывать, что вторая половина их жизни будет проведена в свете, ибо период просветления пространства равняется средней продолжительности жизни нормального существа. Были, конечно, и уникальные случаи, он помнил их наизусть, этому учили их всех, это знал и каждый тот, кого не учили. Некоторые из этих стойких жили в периодах двух, а некоторые даже трех просветлений. Их окружали заботой и вниманием, они были уважаемы всеми, от главных до последних. В глубине души он завидовал таким, немного побаивался. Впрочем, как все. Даже возникала злость из-за вполне объяснимого чувства несправедливости. Ведь его скоро, очень скоро по сравнению с ними, не станет, а они увидят новую тьму и новый свет. Все же огорчатся сильно не было причин - он из средних. К тому же период его жизни пришелся на два этапа - тьмы и света, а значит, ему повезло больше, чем любым из тех, кто жил только в свете, либо только во тьме. Одной, особенно веселящей деталью его улучшившегося настроения было и то, что с наступлением сегодняшнего света начнется время, когда все резервы сообщества, уходящие в большинстве своем на поддержание жизни во тьме, будут брошены на развитие и прогресс. А это значит, что еще и уникальный период невиданных ранее открытий и достижений предстанет перед ним во всей своей красе. И кто знает, может перед наступлением следующей тьмы, когда наступит его час, он ничуть не пожалеет о прожитой жизни. Но будет счастлив тем, что существовал в исторический цикл, который потомки, может быть, назовут периодом глобального ускорения развития сообщества, или чем-то в этом роде. Длинные названия ему нравились может, а точнее и в самом деле оттого, что их так смалу учили. Постепенно привыкаешь, а потом уже как необходимая жизненная потребность. Иногда даже одни сокращения составляли целые фразы. Он глянул на свое отражение, вроде все вполне хорошо, по ритуалу, как положено, как предусмотрено. Ничего вызывающего, ничего анти и проти. Все как сказано и рекомендовано. Такой момент своей личной истории должен быть запоминающимся, а следовательно по всем правилам и предписаниям. Он взглянул - еще рановато. Прийти рано будет неприятно. Вот совсем другое дело - если в самый разгар торжества. Все на месте, главные у себя наверху, все остальные согласно местам. Пошумят, пообщаются, потом звук, призывающий к вниманию, и застыв в трепетных позах, все устремляют взор наверх. А там через долю мгновения вспыхивает, за миг озаряя яркими брызгами, бесцветный сияющий свет. Все преображается, становится не таким, каким было еще незадолго до этого и врезается в память до самого твоего часа. Так описывали ему эту картину. Рожденные во мраке всю жизнь носят эти слова в себе, трепеща от мысли, что когда-нибудь увидят это. И вот этот миг настанет. Сейчас он выйдет от себя и направится к центру, где будет скопление всех, кто живет у них в системе. Она небольшая - есть и больше. Они соединяются мощными путями, но когда в центре собираются все жители, а бывает это лишь в экстренных случаях, либо в такие моменты как теперь, то кажется, под тобой и над тобой кипят сплошные шевелящиеся массы. Они колышутся звуками внутри самих и вызывают святой трепет и уважение. Он присел - последний сбор сил и решимости. И хотя решаться не на что, ведь это не подвиг, сделал это, чтобы было спокойнее. Теперь вперед, туда, где ждут ему подобные, те, кто выше и те, кто ниже. Ждут потому, что им всем нужно одно - свет. Сегодняшний свет для будущего, для того, чтобы было что вспомнить, для того, чтобы жизнь стала разнообразней. То же, что и во тьме, смотрится в свете совсем иначе, и станет гораздо интересней и веселее. Всех охватит подъем и все сами себе помогут охватиться, чтобы вознести и вознестись до следующей тьмы. Длинная вереница путей системы преодолевалась как никогда медленно. Все было тускло и мрачно, но он знал, что идет к свету. "Это ерунда, что наши умы не могут пока твердо утверждать, откуда берется этот свет, и что есть его источник, - думал он, - ведь главное, что его ждут". Плавно изогнувшийся коридор резко оборвался, открыв гигантское пространство центра. Вот и множество путей - наверх, к главным, вниз, к последним. А вот и его дорога - к середине. Все вокруг шумело, ликовало. Все жило ожиданием.

Большим усилием раздвинув сошедшиеся в единое целое ветви ели, Серов двинулся дальше. Солнце уже взошло достаточно высоко. Отбившись еще вечером от партии, он проклинал себя за это - теперь вот догоняй. Вдали, сквозь лес, показался островок света. Никак, поляна. Хоть свет божий увидеть в этих хвойных джунглях. И Серов двинулся к поляне. В этих гиблых местах, как он и ожидал, нет ничего нормального. Даже эта поляна - не то поляна, не то болото какое-то. Все во мху, комарьи тучи. Пробираясь по кочкам, обходя лужи, Серов то и дело щупал почву палкой, которую держал в левой руке. Попади сейчас в трясину - тут тебе и конец. Серов взглянул на небо - яркое зарево света, ни голубизны, ни облаков. Солнце набирало яркость с каждой секундой. Серов надавил пальцами на глаза, встряхнул головой. Шаг, еще один. Серов остановился, напрягая зрение, зажмурился, потом посмотрел вперед. Какая-то трава, слякоти вроде бы нет. Шаг, еще шаг - внезапно левая нога пошла вниз. Дна не было. Падение было столь внезапным, что Серова охватило чувство, будто внутренности остались сверху, а тело ушло куда-то вниз. Через секунду все стало на свои места. Большой глубины яма с водой была так густо обрамлена травой, что заметить ее края было невозможно, и теперь Серов стоял на левой ноге по колено в луже. Вторая нога вытянулась в сторону и погрузилась коленом в мокрый мох. Сжав зубы от боли, он стал выкарабкиваться. Его, на удивление, не засасывало. Это была вовсе не трясина, а обыкновенная лужа, отличавшаяся только глубиной. Вытянув из лужи ногу, он уселся на краю бугорка и стал выливать из резинового голенища мутную воду. В недрах лужи творился настоящий смерч. Миллиарды частичек ила закручивались в вихре, вздымаясь к самой ее поверхности. И даже уже сильные, несущие тепло солнечные лучи не могли пробиться через кромешный мрак иловой завесы, преломляясь и образуя на поверхности множество обломков световых нитей.