Майским утром 168... года на одной из пристаней Лондонского порта стоял не без щегольства одетый человек на вид лет двадцати пяти или чуть больше. Синеглазый и загорелый, с волосами цвета спелого льна и непослушной чёлкой из-под лихо заломленной треуголки, он с полным достоинства видом озирал гавань.

Кого тут только не было: и калабрийские шебеки с глазами по бокам форштевня, и мальтийские галеры, и огромные испанские галеоны, и марсельские ромберги; греческие трикандии, привёзшие товары Османской Порты, португальские баркалоны с большим косым парусом, и даже мощный французский трёхпалубный линкор, пришедший с визитом вежливости в столицу старого врага и недавнего союзника... Сотни кораблей у причала или на якорях в гавани: одни только что прибыли, другие уходили в открытое море, а те только поднимали паруса, готовясь отплыть. По заливу проворно сновали шлюпки и баркасы, на берегу толпились люди...

Но светловолосого человека они не занимали. Он внимательно изучал пришвартованный тут же кораблик дайной ярдов около двадцати. Над его украшенным резьбой тёмно-зелёным бортом возвышались ритмично чередующиеся сплетения вантов и фалов, унизанных юферсами потемневшего дуба.

Молодой человек прошёлся вдоль борта по старым доскам пристани, изучая корабль взыскательным взглядом знатока. Глаз его по-хозяйски отмечал позеленевшую медь клюза, забитые сором отверстия шпигатов... Дойдя до ахтерштевня, круто вздымавшегося вверх вместе с ахтеркастелем — надстройкой кормы, производившей внушительное впечатление, он некоторое время созерцал эту скошенную устремлённую вверх башню, украшенную затейливой резьбой — витые фестончики, дельфины, тритоны, рыбы и бог весть ещё что. По этому признаку даже менее искушённый, чем он, человек опознал бы судно, вышедшее из-под топоров и рубанков деловитых голландских бассов.

С мостика капитану Блейку был хорошо виден Порт-Ройял, в гавань которого они медленно входили. Город — столица владений английской короны в Карибском море — стоял на оконечности узкой косы, вдающейся далеко в морс, подобно вытянутой руке. Рейд представлял собой довольно глубокую бухту с прозрачной, как горный хрусталь, водой.

Якорь устремился ко дну, распугивая многочисленные стайки рыб самой пёстрой окраски. Они так и прыскали от него в разные стороны, будто осколки разлетевшегося вдребезги зеркала. Но вот наконец проскрежетало в клюзах последнее звено якорной цепи, и зазубренные чёрные лапы прочно впились в песчаное дно лагуны.

С некоторым разочарованием взирал Питер на открывшийся вид, вспоминая восторги Тёрнера и рассказы других бывалых людей. Обычный портовый город, каких он повидал немало, — щетина мачт, окаймляющих причал, гул прибоя, который скоро перестаёшь слышать, как тиканье стенных часов. По большому счёту, мало чем отличается от Гамбурга или Бильбао.

Доки и причалы выглядели со стороны ничуть не менее внушительными, чем портовые сооружения в Лондоне. На сотни футов вдоль берега тянулись пакгаузы и штабеля разнообразных товаров. Знакомая с раннего детства картина, с той лишь разницей, что здесь погрузкой и разгрузкой пришвартованных у пирса судов занимались по большей части рабы. Женщины трудились наравне с мужчинами. Они точно так же таскали на плечах тяжёлые мешки и ящики, перекатывали бочки или несли на головах огромные корзины.

К восходу солнца они оставили город далеко позади и поднялись довольно высоко в горы, откуда открывалась великолепная панорама раскинувшейся внизу равнины. Не желая рисковать при свете дня, Джон свернул в лес, и дальнейший путь они продолжали под сенью корявых и изломанных горных сосен, обильно украшавших склоны гряды.

Чем дальше они углублялись в горы, петляя по едва заметной тропинке, тем глуше становилась окружающая местность. Часто попадались большие осыпи красного глинозёма, перемешанного с валунами и обломками скал. В таких местах следовало соблюдать осторожность: рыхлая, ещё не успевшая слежаться почва легко начинала скользить и уходила из-под ног.

Наконец добрались до вершины, и открылась цепь глубоких ущелий, заполненных серым волокнистым туманом. Его рваные клочья время от времени вырывались из глубины, тяжело взлетая над теснинами, подобно сухим листьям под лёгким ветерком. Спускаясь сквозь густые, перевитые лианами заросли, приходилось низко опускать головы. Незнакомые жестколистные кустарники с остроконечными верхушками и терпко пахнущими цветами покрывали скалы. Перейдя протекающий по дну каньона стремительный ручей, надо было вновь подниматься к следующему перевалу, за которым ждало очередное ущелье.

К полудню Питер потерял счёт подъёмам и спускам, с унылой регулярностью сменяющим друг друга, и смертельно устал. Поэтому он очень обрадовался, когда Джон объявил привал.