Если бы не чугунная печка, стоявшая около самого окна, и картонная коробка с дровами, то ничего необычного в этой комнате не было. Разве что здоровенный сибирский кот, усевшийся неподалёку, с удовольствием ловил остатки тепла. Можно было бы предположить, что это и есть хозяин квартиры, которому лень подняться, чтобы подбросить дров в почти погасший огонь. За окном сгущались сумерки, и декабрьская метель швыряла снег на окна, забранные снаружи железными, грубо сваренными решётками. Но вот кот оглянулся, потянулся всем телом и, задрав пушистый хвост, не спеша направился к входной двери. Еще через пару минут щёлкнули замки, и в квартиру, тяжело ступая, вошел человек, от которого пахнуло морозом и трубочным табаком. Тщательно заперев за собой дверь, он опустил на пол тяжёлый рюкзак.

— Ну что, кот, не было у нас гостей? Вижу, что не было, ты молодец, настоящий охранник, — мужчина присел на стул, стоявший здесь же, в прихожей, и, расстёгивая куртку, устало оперся на стену. — Сейчас посижу немного и будем ужинать, печку натопим...

Этот уставший, немного замёрзший мужчина — я. Обычный живой человек. Странно звучит фраза: «обычный и живой»? Что поделать, с некоторых пор эти слова приобрели особый смысл. Почему? Для этого мне придется рассказать всё, с самого начала. Вы готовы меня выслушать?

Т-та-та-тах! Шестнадцать выстрелов раскатились в частую дробь, громыхнули металлом упавших попперов

[1]

и ушли звонким эхом в весеннее небо. Глухо стукнул о землю выпавший магазин, пистолет щелкнул, принимая новый, и выстрелы повторили только что утихшее стаккато. Отстреляв еще одну серию, стрелок разрядил пистолет, снял наушники и повернулся к стоявшему позади него человеку:

— Привет, Мартинас.

— Привет. Что-то ты рано, Робби, вроде поспать любишь. Или бессонница, на старости лет, замучила?

— Дела, боярин, дела.

— Разве что дела. Вряд ли ты, чтобы просто пострелять, из Каунаса поедешь...

Воробей осторожно подобрался к упавшему кусочку пончика и, наклонив голову, посмотрел на меня: «Тут у вас что-то ненужное упало, я возьму, если ничего не имеете против»... Чирикнув, осторожно схватил добычу и стремительно рванул куда-то вверх, под крышу здания.

Я стоял в зале ожидания Вильнюсского аэропорта и, прихлёбывая кофе из пластмассового стаканчика, ждал рейса из Москвы, которым прилетал мой коллега по рекламному бизнесу, Айвар. Бизнес — это наверное слишком громко сказано — на двоих у нас была небольшая рекламная агентура, которая в последнее время боролась с набиравшим обороты кризисом, клиентами-должниками и просто весенней хандрой. Кроме нас двоих, в конторе трудилось еще девять человек, если считать секретаря-администратора, которая уже полгода сидела в декретном отпуске. День, как говорится, не задался с самого вечера, причем ещё с позавчерашнего. Типография тормозила с выполнением заказов, клиенты обрывали телефон и ненавязчиво, как бы между делом, интересовались — увидят ли они свою рекламную продукцию до наступления осенних холодов? Странно развивается этот кем-то придуманный кризис. Народ вроде бы должен работать быстрее, а получается наоборот — работают еще медленнее, оправдывая свою заторможенность трудностями времени. Крутились бы быстрее — кризиса бы не было.

На большом экране, висящем в холле, рядом с надписью «Москва-Вильнюс» появилось «опаздывает на 15 минут»; то же самое по трансляции продублировал приятный женский голос. Я, мысленно плюнув: «и тут тормозят, сволочи», пошел к выходу на перекур, по пути отправив стаканчик с кофе в ближайшую урну. У входа, как обычно в аэропортах и на вокзалах, толпился народ — с чемоданами и без, отъезжающие и провожающие, встречающие и только что прилетевшие соотечественники. Не помню, кто-то из древних сказал умную вещь: «В разлуке три четверти горя берет себе остающийся, уходящий уносит всего одну четверть» — вон у женщины глаза на мокром месте, наверняка мужа на чужбину отправляет за длинным рублем. То есть за каким, пардон, рублем — евро. Или долларом, но это смотря куда товарищ ехать намылился. Как бы там ни было, в последнее время народ из Литвы массово рвёт когти. А что здесь ловить? Нечего. Безработица растёт, как на дрожжах, политики, прикрываясь обещаниями, разворовывают еще не разворованное, а в свободное время выпрашивают кредиты у Евросоюза. Интересно, а кто их возвращать будет? Загадка, в общем, детская — налогоплательщики, кто же ещё. Как говорил Остап Бендер: «Грустно, девушки».

К концу второй выкуренной сигареты (и моего терпения!) наконец-то объявили посадку московского рейса. Еще пятнадцать минут ожидания, и мой коллега выпорхнул из дверей таможенного зала — если можно сказать «выпорхнул» о человеке ростом в метр девяносто пять и весом под сто двадцать килограммов.

— Прикинь, Робби, какой дурдом! Из Москвы еле-еле вылетели, прилетев, тут полчаса кружили, посадку не давали, я уже подумал — в Ригу отправят. Чашку кофе для меня, конечно, не купил? — размахивая огромной сумкой, как барсеткой, выпалил Айвар.

Утром, как это всегда бывает, страхи и волнения немного улеглись. Особенно после холодного душа и завтрака, почти по Ремарку: «солдатский завтрак — кофе и сигарета». В холодильнике, как и у Айвара, мышь могла бы повеситься со спокойной совестью — в магазин ходить я не любил. Покормил вечно голодного кота и начал собираться на работу. Уже одевшись, хлопнул себя по лбу за забывчивость и вернулся в спальню. Из сейфа достал пистолет Глок-17 с кобурой. Вот, теперь точно готов. Спокойно, господа, ствол совершенно легальный. В Литве, дай Бог памяти, уже лет пятнадцать разрешено ношение боевого короткоствольного оружия. Естественно, после получения соответствующего разрешения и сдачи экзаменов. Так что всё по закону, а я еще и спортсмен, так что лицензия у меня двойная — и для спорта, и для самообороны. Разница, в общем-то небольшая, практически, только в количестве патронов, которые можешь держать дома, — для спортсменов нет ограничений. Пистолет оставляю, только когда еду в спортзал, пока тренируешься, его хранить негде. Зачем ношу? Помните Абдуллу из «Белого солнце пустыни»? Именно — «кинжал хорош для того, у кого он есть...» Так что замечание в стиле: «Ты что, бандит?» и «В кого ты стрелять собрался?» оставьте при себе, хорошо?

Пока пешочком с пятого этажа спустился, лифта-то нет — дом пятиэтажный, позвонил клиент, директор оружейного магазина Витаутас. Заказал повторный тираж буклетов и долго клянчил скидку. Конечно, не был бы он жемайтис

[3]

. После короткой дружеской перепалки договорились — цену ему не снижаю, но весь тираж он оплачивает патронами. Ему это выгодно, наценку на патроны никто не отменял, и мне хорошо — то, что должна заработать на этом заказе наша фирма, внесу наличными из своей зарплаты, а с типографией договорюсь, чтобы цену немного снизили, так как тираж повторный. В общем, никто не в обиде — фирма в плюсе, заказчик доволен, а я тем более.

Выходя из подъезда, столкнулся с соседом Томасом. Пятидесятилетний здоровяк, водитель-дальнобойщик, живущий в квартире по соседству — с женой Эдитой и немецкой овчаркой по кличке Берта. Поболтали немного о погоде, вспомнили анекдот про жену и собаку в багажнике машины, и я уже собрался уезжать, когда сосед меня огорошил:

— Роберт, а вы когда вчера домой вернулись?

— Часов в восемь, в полдевятого, а что? — странный вопрос для соседа, излишним любопытством он никогда не отличался.

Последними из офиса уходили мы с Айваром. В коридорах людей было значительно меньше, чем обычно, а ресторан на первом этаже вообще закрыт.

— Что будем делать, коллега? — уже около машин спросил он.

— Если честно, пока не знаю, — я пожал плечами. — В голове не укладывается, что люди могут начать кусаться, причём когда сами едва на ладан дышат. Как это ты себе представляешь? Охренеть можно! Что, конец света объявили? Так почему его рекламы не было? А если была, то почему мы на ней не заработали?

— Очень смешно, Робби ... Это у тебя мандраж так проявляется? А если серьёзно?

— Если серьёзно, то не знаю. Полиции, однозначно, на все вызовы не хватит, лекарств, как понимаю, от этого пока нет. Армия? Ну, поначалу да, а потом? Могут начаться разные неприятные инциденты в виде погромов и массовых беспорядков. Вспомни, что начинается, когда мир где-нибудь трясёт или заливает. Как только какой-нибудь бардак — у народа словно башню сносит. Наступит большой полярный зверек.

Солнце уходило за горизонт, окрашивая небо и осколки домов в красное, словно мир еще не насытился этим цветом. Едкий дым причудливым серпантином стелился по дороге, заполняя пустоту улиц мертвого города, который уже привык к звукам выстрелов и визгу гранатных осколков, но всё равно каждый раз будто сжимался, словно они высекали на его стенах летопись нового мира...

Смерть примиряет. Всех, и правых, и виноватых. Тех, кто любил, и тех, кто ненавидел. Кто в последней попытке выжить вжимался в землю, повторяя слова всплывшей в памяти молитвы, и тех, кто рванул навстречу пулям, презирая саму сущность небытия. Так они и легли, устилая своими телами дорогу, ведущую на восход. А над ними, умершими и умирающими, простиралось голубое безоблачное небо, словно и не было ничего. Не было жизни, не было смерти. Ничего, кроме узкой полоски дороги, где насмерть, с бессмысленной жестокостью, схлестнулась горсточка людей, забывших, что такое мир.

Тела на расчерченном пулями асфальте — словно эскизы неизвестного автора, который создавал батальное полотно. На небольшом перекрёстке, уткнувшись капотом в дерево, догорала машина — в пулевых пробоинах, расстрелянная почти в упор, с распахнутыми настежь дверьми и разбитыми стёклами. Рядом с ней, раскинув руки, словно пытаясь обнять весь мир, лежал мужчина. В его открытых глазах, как в зеркале, отражалась синева неба — недостижимая обитель покоя, мира и тишины. Неподалеку, прижимаясь щекой к плиткам тротуара, умирал ещё один — безусый паренёк лет восемнадцати-двадцати. Он еще сражался за остатки своей жизни, которая c кровью вытекала из ран, заполняя тело смирением перед неизбежной вечностью. Юноша скрёб окровавленными пальцами по камням, потом вдруг резко вывернулся на спину и уже невидящими глазами посмотрел вокруг, словно хотел забрать с собой последнюю картину Жизни. Уже теряя сознание, он вдруг улыбнулся, словно сумел заглянуть по ту сторону. Кто теперь скажет, что предстало перед ним в эти последние минуты? Яркие кадры прошлого? А что в них — старый парк, шелест жёлтых листьев под ногами? Солёные брызги моря или сухой ветер пустыни, обжигающий лицо мириадами песчинок? Разве это важно для нас? Оставим эти картины — это его мир, его пейзажи и портреты.

Даже налетевший ветер не смог разогнать этот отвратительный запах гари и крови. И вместе с дымом вверх устремились человеческие души, словно желая увидеть с высоты то, что было им недоступно при жизни...

Умотались мы за последние пять дней — врагу не пожелаешь. Сил хватало лишь на то, чтобы добраться до кровати; мне даже сны перестали сниться. Да и какие тут, к чёрту, сны! Изредка кажется, что всё это — один нескончаемый кошмар... Это ведь даже не война, где знаешь, что за твоей спиной мирная жизнь. Пусть далеко, пусть до неё «два срока по контракту», но она есть. Есть мирные города, тихие улочки, утопающие в зелени и полуденном зное, малыши, играющие во дворах... Сейчас такого нет. Вообще нет. Нигде. Есть новая жизнь, где каждый только за себя, где стреляют быстрее, чем думают, и уже твёрдо усвоили нехитрую истину — «безопасных мест не существует». Прошло чуть меньше месяца с начала эпидемии, и новый, ужасный по своей сути мир уже стал привычным, словно так было всегда. Нас словно забросило в другую реальность, где с каждого содрали тонкий налёт цивилизации, обнажив настоящую сущность человека — зверь.

Сегодня у нас первый более-менее спокойный вечер. Я устроился в кресле на веранде и, нещадно дымя, делаю записи в дневнике, в который записываю всё, что произошло с первых дней эпидемии. На спинке кресла, свесив на мои плечи пушистый хвост, дрыхнет Лёвка — олицетворение безмятежности и покоя. Слышно, как у ворот о чём-то спорят Альгис с Николаем, наверное, и Юрка рядом с ними, как всегда, стоит и молчит, тихоня эдакий. Напрягает он меня — не люблю таких. Остальные жители «форта», как окрестил нашу базу Альгис, скорее всего, устроили посиделки в доме Николая, с чаем и разговорами. Остальные — это Валера со своей семьей и Колины домочадцы. Несмотря на то, что мы все живём одним хозяйством, мы редко общаемся. Во-первых, говорить не о чем, во-вторых, у каждого свои дела. Напротив меня, развалившись в кресле и забросив ноги на перила, сидит Айвар. Он задумчиво чистит пистолет и что-то насвистывает себе под нос — идиллия в стиле вестерн...

За эти пять дней мы и правда хорошо потрудились, одна коптильня на острове чего стоила! А забор? Пахали, не разгибаясь. Старушку уговорили создать у неё на хуторе запасную базу — Айвар постарался. Ему только дай возможность языком потрещать — дьявола уговорит. Фауст от бизнеса, блин. У Виды спрятали один автомат с боекомплектом, пистолет, ящики с армейскими пайками и несколько коробок с лекарствами. Кто знает, вдруг пригодится. Каролис тоже там остался, перебираться к нам наотрез отказался. Несколько раз возили к нему Асту, сначала ужаснулась, но потом успокоилась и начала лечить. По её словам, опасности нет, от заражения крови его судьба уберегла, так что выкарабкается. Через пару месяцев будет как новенький. Вида за ним, как за маленьким ребёнком, ухаживает — видимо, своих детей вспоминает. То, что Каролис принял такое решение, понятно — если военные узнают, что он у нас, долго думать не будут, весь посёлок зачистят, раз такие интересные схемы вырисовываются. У них для таких дел наверняка несколько штурмовых взводов есть. Если бойцам правильно акценты расставить, да ещё и выделить их из общей массы военных — мол, мир спасаете, то всё — только успевай цели указывать. Ладно, мы ещё с ними поговорим.

Кстати, наш дачный посёлок «пришёл в движение». Жители поняли, что помощи ждать неоткуда, слоган «запад нам поможет» остался в прошлом, на страницах классиков. Что же, лучше поздно, чем никогда. Насмотревшись на нас, они наконец-то озаботились созданием совместных хозяйств — объединяются по три-четыре семьи, обносят территории забором, активно разбирают на стройматериалы пустующие дома — строят сарайчики для живности. Один из наших соседей даже несколько свиней привёз. Наверняка украл где-нибудь — слишком уж хрюшки ухоженные.

Из дома вышла Аста с двумя кружками чая. Поставила перед нами на стол, взяла сонного Лёвку на руки и, поглаживая ему пузо, присела рядом:

— Вставай, хватит дрыхнуть, — я потряс Айвара за плечо, — на том свете отоспимся.

— Робби, какого хрена, дай поспать...

— Потом отоспишься, поехали.

— Куда поехали? — Айвар потер лицо ладонями. — Рыбу, что ли, ловить?

— В жопу эту рыбалку. Собирайся, мы едем к Эдгару.

Накрыли нас сразу за Кармелавой, у поворота к ракетной базе. Я как раз притормозил, одной рукой доставая из пачки сигарету, всего лишь на миг отвел взгляд от дороги. И началось... До сих пор удивляюсь, как нас одной очередью не накрыли — видно, на том свете еще крылья и арфы не приготовили. В общем, пригнуться еле успели, матом в белый свет, как в копейку, шарахнули и, вывернув обратно на дорогу, рванули в сторону Йонавы, чтобы из-под обстрела выйти. Тут, нас достали второй раз. Засадили, видно, пол-рожка, а то и полный. Только и было слышно, как пули стучали по машине, сыпалось стекло, а спина моментально взмокла, словно в бане. Страшно, когда тебе в спину стреляют, очень страшно. На дорогу мы выскочили, даже скорость смогли не потерять, а вот далеко уйти не получилось. Следом за нами из лесу выскочил джип, что-то вроде Фронтеры, особо разглядывать времени не было. Айвар завалился на заднее сиденье, стреляя через разбитое, заднее стекло, в общем, понеслось...

— Уходим, Робка, уходим, а-а чо-орт! — Айвар стрелял часто, видно, даже не целился особо — мандраж. — Валим отсюда!

Выжимаю педаль в пол, вжимаясь в сиденье и пригнув голову. В голове мелькает — господи помоги, гос-споди, рано нам ещё!!! Спиной, задницей, каждой клеточкой тела чувствую, как пули с тупым звуком рвут жесть машины, и она начинает терять скорость, заваливаясь влево, словно подранок с перешибленной лапой.

— Тяни, Малыш, тяни!

Вдруг рядом что-то сверкнуло и наступила темнота...

Как добрались до дачи, если честно, не знаю. Всё как в тумане. Даже как от этих четверых отстрелялся — не помню, хоть убейте. Первых двух снял ещё до остановки, удачно приложил, а как с оставшимися разбирался — выпало из памяти. Только очнулся — слышу, как металл остывая, щёлкает и Робби, весь в крови, завалился грудью на дверь. А ведь он успел остановить машину, удержал её на дороге, иначе ушли бы в кювет и всё, пиши письма мелким почерком. Обе машины в хлам, мертвых отморозков даже не обыскивал — не до этого было. Контроль только сделал, чтобы не обратились, и всё. Наскоро перевязал Роберта, закинул на спину и понёс. Последние несколько километров на руках тащил, думал — или рожу, или сдохну. Уже на подходе к дачам встретился с бандосами. На наше счастье, они к соседям ездили, оброк собирали. Как машину услышал, решил, что по наши души едут. Главное, не столько страшно, сколько обидно, ведь почти дошёл, и на тебе — умирать подано! Пока место присмотрел, где бы завалиться поудобнее, пострелять напоследок, среди деревьев знакомая машина мелькнула — видел её, когда Клинику штурмовали. Повезло нам — через полчаса были на даче, а еще через час примчался Линас, Док со своими инструментами, а с ними пять человек охраны. Видно, дело, которое утром с Эдгаром обсуждали, сильно их заинтересовало, раз так быстро прилетели. Чёрт с ними, главное, помогли бы. Аста, дуреха такая, ведь врач, а Робку увидела — и всё, ушла в ступор! Пока не тряхнул хорошо, выла, как по мёртвому. Потом, по приказу Лёшки, грели воду, женщины тащили какие-то тряпки, ставили свет. Где-то через два часа Док вышел и что-то начал бурчать себе под нос. Попросил горячей воды и ушёл мыться в баню.

Ещё когда шла операция, подошёл Линас и отвёл меня в сторону:

— Айвар, понимаю, что ситуация сложилась не в нашу пользу, но поверь, это не мои люди.

— Верю, — я отбросил сигарету и вытащил новую. — Нахер было бы огород городить, засаду делать, если мы и так у вас в гостях были. Причём безоружные. Могли сразу и разобраться, по-тихому. Какие-нибудь мысли есть?

— Нет. Мы, когда сюда ехали, тормознули на несколько минут. Это не деловые. Партаков