Вилла на окраине города в глубине большого сада. Меж кустами и деревьями расхаживают бдительные охранники. Сад обнесен высокой железной решеткой. Ворота заперты. Иногда проносится мимо машина, отбрасывая снопы света. И снова тишина. Теплый летний вечер. Окна виллы закрыты и тщательно завешены тяжелыми портьерами. Свет сквозь них не проникает.

В одной из комнат второго этажа в удобных креслах семеро людей. Шесть мужчин и женщина. Несколько бра роняют тусклый свет на лица и на темный камин.

Старший среди них — сорокачетырехлетний мужчина, невысокий, с лисьим лицом, с тупыми, короткими пальцами. Потому-то и прячет все время руки. Сейчас вот под какими-то бумагами, картами. Рядом с ним на маленьком столике проекционный аппарат. В углу комнаты — экран.

— Итак, Центр принял решение, — говорит он. — Думаю, ясно: если вас прислали на эту встречу, именно вы, шестеро, и станете участниками предстоящей акции. Не будет сюрпризом и другое мое сообщение: уходить отсюда вам теперь нельзя. По многим причинам. Во-первых, вас разыскивает полиция, а лишний риск нам ни к чему. Во-вторых, вам надо готовиться к операции.

— Сколько у нас времени? — спрашивает женщина.

Вечер, другая вилла. Молчаливый телохранитель ведет только что прибывшего коротышку к хозяину дома. Гость несет пухлую папку. Они проходят по коридору с голыми стенами, телохранитель распахивает двустворчатую дверь, провожает коротышку глазами до середины комнаты и медленно закрывает дверь.

Хозяин дома — осанистый человек лет пятидесяти со строгим взглядом. Даже в домашней обстановке носит пиджак. Оба — и хозяин, и гость — хорошо одеты.

— Добрый вечер!

— Приветствую вас, Поулис! Что нового?

— Думаю, все в порядке, — ответил Поулис, он же коротышка с лисьим лицом. — Люди готовы. Теперь помешать может лишь одно — отмена акции.

Семь часов десять минут утра. В квартире на девятом этаже гремит радио. Виктор бреется в ванной комнате, восьмилетняя Мириам, худенькая живая болтушка, сидит в кухне за столом.

Сишане, тридцатидвухлетняя смуглая брюнетка, еще в халате. Приготовив завтрак, стучит в ванную:

— Виктор!.. Завтракать!

— Иду! — Виктор смывает с лица пену и, как всегда после бритья, несколько секунд разглядывает себя в зеркале. «Виктор Масперо, журналист, тридцати пяти лет, к суду не привлекался, — мысленно говорит он своему отражению и сам задает себе вопрос: — Ну как, Виктор, ты и сегодня выдашь сенсацию?»

Все трое сидят за столом. Виктор и Мириам случайно берутся за один кусок хлеба, каждый шутливо тянет его из плетеной корзинки к себе, потом отец уступает. Сишане наливает им кофе.

Заложники сидели в хвосте военного самолета. На их лицах уже не было чулок. Волнение профессора Дрейменса немного улеглось. «Нас осталось всего четверо», — думал он. При виде аэродрома в нем пробудилась надежда, он цеплялся за тонкую соломинку, и, хотя сомнения то и дело повергали его в отчаяние, ему хотелось верить в благополучный исход, но… Смертельно бледное лицо секретарши казалось совсем белым. Говорить друг с другом им запретили, но иногда они исподтишка обменивались взглядами. В глазах профессора секретарша читала ободрение и пыталась успокоиться. Это ей плохо удавалось.

Руководитель лаборатории успокаивал себя тем, что не он главный заложник. Если еще кого-либо отпустят на свободу, быть может, он будет в их числе. Но пока все это только слабая надежда. Он ощущал страшную усталость, на шее вздулись жилы. Четвертый заложник — худенькая женщина средних лет, сотрудница лаборатории. Днем она плакала, но сейчас глаза ее сухи, уголки рта нервно подергиваются. Она почти ничего не видит, едва слышит, смутно понимает, что вокруг происходит. «Только бы наступил конец, скорее бы конец», — безостановочно повторяет она про себя.

Все пассажиры ощутили, как машина поднялась в воздух.

Террористы сидели в пассажирском салоне ближе к носу самолета на металлических сиденьях, прикрепленных к ребристым боковым стенкам. Они переодевались. Из больших сумок вынули зеленовато-коричневые брюки и куртки, ботинки на толстой подошве. Парашюты валялись на полу — большие коричневые полотняные пакеты с тщательно пристегнутыми сверху шнурами.

Лица их оставались под чулками. Несмотря на это, капитан Костис сделал много снимков со светящегося голубоватым светом экрана. Кто знает, быть может, специалисты смогут использовать эти фотографии. В микрофон он сказал: