Ночь опустила над Гамбургом черный занавес в тяжелых складках. Детали местности можно было различить только тогда, когда узкий и холодный, как лезвие ножа, пучок света маяка, установленного на телебашне, рассекал небо. Тучи, двигавшиеся с северо-востока, были мрачны, как приговор судьбы.

Гнавший их ветер наверняка родился в ледяной пустыне сибирской тундры. В нем было что-то мрачное, безжалостное, смертельное. Он несся над самой землей, проникал в геометрические анфилады широких проспектов, расставлял свои шквальные патрули на перекрестках и тротуарах.

На пустынных набережных порта он шумно выражал свою досаду, так как все капитаны приняли необходимые предосторожности, усилив швартовы своих судов, и ему оставалось только хулиганить с разбросанными тут и там пустыми ящиками и незакрепленными мусорными баками, а огромные корпуса грузовых судов подавляли его своей спокойной силой.

Было одиннадцать вечера. Даже большие центральные улицы, полностью перестроенные после пожаров 1945 года, были пустынны. Отдельные редкие автомашины скользили по мостовой, блестевшей от дождя, не прекращавшегося практически весь день, шурша мокрыми шинами. Еще более редкие прохожие спешили вдоль зданий, зябко подняв воротники и низко опустив головы, чтобы укрыться от пронизывающих порывов ветра. Картина, характерная для больших городов Европы: все в Гамбурге, кто еще не спал, смотрели телевизоры в тщательно запертых квартирах.

Огни светофоров, чьи красные, желтые и зеленые блики отражались в зеркале асфальта, работали впустую и были так же бесполезны, как и полицейские-шупо, которые приплясывали, чтобы согреться, на перекрестках главных артерий города или патрулировали в автомашинах, зажав в зубах сигару и пустым взглядом осматривая улицы.

В павильоне ЕЗ национального рынка в Ранжис вовсю орудовала команда уборщиков. В пустынном центральном проходе небольшие моечные машины заменили моторные тележки и погрузчики. Оптовые покупатели сложили маленькие велосипеды, которые были одной из достопримечательностей, хотя и не единственной, рынка в Ранжис, и вернулись в свои лавки в Париже или в предместьях. В центре павильона экраны телевизоров, на которых в часы работы рынка появлялась информация об основных курсах купли-продажи или отдельные предложения, снова стали серыми и тусклыми до следующей ночи. Стук половых щеток и перетаскиваемых ящиков гулким эхом разносился под высоким сводом этого кафедрального собора из бетона и стали. Сильный и тяжелый сладкий запах апельсинов подавлял все остальные запахи.

В конторах разных компаний задержавшиеся бухгалтеры склонялись над счетными машинами, подводя итоги прошедшего дня. В фирме Гюстава Пеллера Виктор Корню снял свою рабочую блузу, аккуратно повесил ее на плечики, посмотрел через застекленный широкий проем на балет, исполнявшийся моечными машинами и вращающимися щетками.

Он положил свою авторучку во внутренний карман, надел пиджак, сменил комбинацию на замке сейфа и опустил ключ от него в карман. Затем снял с вешалки и надел пальто, повязал шарф, бросил последний взгляд на идеальный порядок в бюро, на большой металлический стеллаж, в котором аккуратными рядами стояли расчетные книги, документы клиентов и поставщиков, и вышел.

Было 10 часов утра. Для Виктора Корню рабочий день закончился. Все было правильно, так как он приступил к работе в час ночи. Это был невзрачный мужчина лет пятидесяти, отличавшийся, однако, необычайной эффективностью в работе. Он работал у Пеллера уже двадцать лет. Его пунктуальность и честность вошли в поговорку.

Корню широкими шагами перешагивал лужи и струи воды, бежавшие по полу. Он спешил к выходу из павильона, к отдаленной стоянке для автомашин, на которой оставил свой «рено 8». Он не мог не вспомнить клетушку в ветхом нездоровом жилом доме на улице Берже, неподалеку от Центрального рынка, в которой должен был трудиться всего несколько месяцев назад.

Изабелла Пеллер после ухода Селестина Дефа удобно устроилась в кресле, скрестив ноги. Она только собралась зажечь сигарету, взяв со столика маленькую дорогую золотую зажигалку, когда Локар ошеломил их своим заявлением.

Потрясенная, она замерла с поднятой рукой. Больше всего ее поразило то, с каким олимпийским спокойствием восприняла эту новость ее мать. Ведь было совершенно невероятно, чтобы такой «храбрец», как Локар, вмешался в дело, касающееся Пеллеров. Правда, тут все зависело от точки зрения.

Однако Леонтина ограничилась тем, что оперлась подбородком на элегантно сложенные руки.

— Я вижу, что вы страшно потрясены, мой дорогой Фернан, — сказала она. — Успокойтесь, садитесь в это кресло. Изабелла нальет вам хорошего виски, и я ей потихоньку все объясню по мере того, как вы будете рассказывать мне вашу историю. Так что же произошло? Почему вы думаете, что вам удалось что-то обнаружить в… происшествии на фирме Пеллера?

Локар, не заставив себя просить, бросил пальто на ближайший диванчик, проглотил большой глоток виски, отказавшись от добавки, предложенной девушкой, и машинально прищелкнул языком, как человек, привыкший к дегустации.

Три часа утра… Только чуть распогодилось. Мелкая, холодная изморось окутывала Ранжис, образуя неясные ореолы вокруг неоновых реклам кафе на главной улице.

Мрачный силуэт десятиэтажного административного здания доминировал над океаном теней, отбрасываемых пунктирными линиями мертвенно-бледных флюоресцентных уличных фонарей.

Жизнь концентрировалась вокруг открытых павильонов, словно для того, чтобы лучше бороться с пронизывающим влажным холодом. Покинув стоянки, большие и малые грузовики выстроились в длинные очереди вдоль автострад, пересекающих огромные пустые пространства, заваленные строительным мусором, и строительные площадки. В Ранжис еще оставались некоторые незаконченные строения. «Национальный рынок» еще был немного великоват для своих оборотов.

Напротив, в павильоне ЕЗ сделки шли полным ходом. Гедеон Шабернак оставил свой «мустанг» на автостоянке возле улицы Труа-Марше. Идя следом за Изабеллой, он миновал податливую пластмассовую дверь и широко раскрыл глаза. Как и все парижане, он прекрасно знал Центральный рынок, но в Ранжис попал первый раз. Вместо привычного полумрака он оказался в просторном прямоугольном сооружении, залитом ослепительным светом, где нагромождения апельсинов из Испании, томатов, сладкого перца из Марокко, калифорнийских яблок, бананов из Гвинеи, авокадо из Израиля, ананасов с Мартиники создавали роскошный натюрморт, переливавшийся всеми цветами радуги.

Вместо очаровательной анархии, царившей на Центральном рынке, где полуночники с трудом удерживали неустойчивое равновесие между лужами и ящиками, на этом рынке был строжайший порядок под совсем еще новыми вывесками. По центральной аллее непрестанно двигались электрокары и, нагруженные, исчезали за двойными раздвижными дверями, чтобы, как тот таинственный поезд из известного фильма, тотчас вновь появиться уже пустыми.

Совещание состоялось в среду в 15 часов в Рувре в старой усадьбе Пеллеров. Гюстав купил ее в 50-е годы у одной из местных благородных семей, которые вот уже два или три поколения как перебрались в Париж и которых вторая мировая война окончательно разорила. Совершенно очевидно, что для ее восстановления нужно было вложить значительные средства: вся кровля была в дырах, а стены сильно разрушены, но небольшой парк на берегу реки был изумителен. Гюстав в то время уже крепко стоял на ногах и все было у него впереди. В то время ему было всего лишь сорок пять лет. Он делал большие дела, и никто не мог на него пожаловаться.

По-прежнему шел дождь, но в погоде наметилось явное изменение к лучшему. Со стороны реки перед фасадом дома, на дорожке, окаймлявшей газон и посыпанной толстым слоем гравия, были скромно припаркованы автомобили. «Бентли» мадам Леонтины, прибывшей из Парижа в сопровождении Фернана Локара. Им понадобилось менее часа для того, чтобы доехать сюда по автостраде. Далее стоял «мустанг» Гедеона Шабернака. Он приехал вместе со своей невестой. Третьим автомобилем был «мерседес 230», принадлежавший Слиму, вместе с которым приехали и остальные трое участников совещания.

Библиотека Гюстава Пеллера выходила прямо в парк. Пройдя через застекленную дверь, пробитую в старой стене, увитой плющом, можно было спуститься по трем ступеням широкого крыльца. Комната была обставлена в английском стиле с высаженными в кадках пальмами и старинными гравюрами на стенах. Книжные полки были заставлены книгами, приобретенными на распродажах, но благодаря помощи солидных экспертов.

За большим рабочим столом с неоспоримой уверенностью председательствовала Леонтина Пеллер. По правую сторону от нее сидел Фернан Локар. Слева — Гедеон Шабернак, технический консультант и будущий зять. Остальные четыре кресла были заняты представителями сферы обслуживания, поскольку они эффективно осуществляли обслуживание клиентуры, хотя и несколько специфичное.

Наиболее примечательным из всех присутствующих был смуглый субъект с рубцом от ножа на лице. Его стройность граничила с худобой, но у него явно был великолепный портной: его костюм, немного слишком светлый для сезона, выгодно оттенял его фигуру, максимально подчеркивая стройность, но расширяясь на плечах и на груди.