Вокруг, куда ни глянь, была синева. Точнее, целых две синевы: бледно-прозрачная сверху и темно-густая внизу. Ни одна из них не была совершенной: небо, хотя и безоблачное, чересчур вылиняло от жары, и солнце плавало в белесом мареве, как желток на сковородке среди начинающего мутнеть белка. Океану, в свою очередь, не хватало глянца и упругости: его кожа была дрябло-морщинистой и производила впечатление не силы, а дряхлости. Вспухавшие то тут, то сям гноящиеся барашки лишь усиливали это ощущение. Открытый океан редко бывает абсолютно спокоен, но все это вялое бултыхание природы внизу не способно было потревожить покой рукотворной — точнее, машинотворной — громады корабля. Наверное, здесь даже можно было бы играть в бильярд. Впрочем, бильярдных столов на судне все-таки не было, и это, пожалуй, было единственным легальным развлечением, не доступным на борту самого большого и самого роскошного из круизных лайнеров планеты Земля.

Тем не менее, люди, собравшиеся в зале, скучали. Мысль о том, что они находятся на корабле, где сутки в самой скромной из туристических кают стоят больше, чем многие из жителей этой планеты зарабатывают за всю жизнь, ничуть их не воодушевляла. По роду своей деятельности они привыкли к роскошным дворцам и шикарным антуражам. Привыкли и к осознанию собственной значимости. От них, этих людей, зависело и в самом деле очень многое. Их слов ждали миллионы человек по всему миру. Порою одно слово, оброненное кем-то из них, вызывало лихорадку на биржах и экономические потрясения в целом регионе. Вопросы войны и мира тоже в очень значительной степени зависели от того, что скажут они. Кое-кто говорил, что именно эти люди правят миром. Они скромно посмеивались, но нередко внутренне соглашались. В конце концов, их побаивались и правители, и генералы, и миллиардеры — сами же они не боялись никого. Ну кроме, может быть, собственных главных редакторов.

Все эти люди были журналистами ведущих мировых СМИ, аккредитованными для освещения очередного саммита Большой Восьмерки. Саммит продолжался уже второй день, что, собственно, уже само по себе предопределяло скуку. В первый день, конечно, тоже не происходит ничего интересного, сплошная протокольная рутина — но, по крайней мере, эту рутину можно и нужно снимать, и есть возможность вдоволь покомментировать очередность прибытия лидеров, туалеты их жен (и мужей) и все такое прочее. А затем — начинаются совещания в закрытом формате, и корреспондентам остается только сидеть в баре пресс-центра и ждать, пока лидеры — ну или, в худшем случае, их представители по связям с общественностью — выйдут к ним с очередным отчетом о проделанной работе. Вероятнее всего, отчеты второго дня будут малоинтересными, это не большая пресс-конференция в конце. Что-нибудь в стиле «в конструктивной обстановке обсудили текущие вопросы и проблемы мировой политики…» Но уж лучше это, чем вообще ничего. Однако ожидаемого брифинга все не было. Его ждали с минуты на минуту, но минуты складывались в часы, и ни одна собака на борту не спешила прояснить ситуацию. Элита мировых СМИ, пригвожденная неопределенностью к помещению пресс-центра, тянула коктейли через соломинки, гоняла со скуки игрушки на своих ноутбуках и раздраженно недоумевала, что, черт побери, можно обсуждать так долго.

Их бы очень удивило, узнай они, что еще утром того же дня в таком же недоумении относительно повестки саммита пребывал и самый ненавидимый человек на Земле. Хотя уж ему-то, казалось бы, положено знать такие вещи в первую очередь. Не только среди обывателей, окормляемых с экранов и газетных страниц, но и среди окормителей многие были искренне убеждены, что именно этот человек и формирует повестки таких встреч. Ну или по крайней мере, как считали те из них, что любили рассказывать истории о его невысоком интеллекте — что это делают его помощники, министры и генералы.

Однако Президент Соединенных Штатов Америки действительно не знал, о чем пойдет речь. И ему это очень не нравилось. Собственно, ему это не нравилось гораздо больше, чем журналистам — ибо он понимал, что речь идет о вещах куда более важных, нежели сюжет в вечерних новостях. Прежде он никогда не оказывался в столь дурацкой ситуации, и его предшественники, насколько он знал, тоже. Причем в том же положении, судя по всему, находилось и большинство его коллег. За исключением британского премьера, который, собственно, и заварил всю эту кашу.