Предвоенная Германия 30-х, богемный Берлин заполнен свингующей молодежью. Молодая Лени Рифеншталь, только закончившая съемки «Олимпии», знакомится с четырьмя юными архитекторами из бюро Альберта Шпеера. У парней странное хобби: они пытаются электрифицировать гитару. Через Лени о творческих поисках сотрудников главного проектировщика столицы Третьего рейха становится известно Адольфу Гитлеру. Проект под кодовым названием «Юбка» курируется лично фюрером.
Часть I
Наконец заиграла музыка. На сцене появились танцоры, одетые в черные трико, поверх белой краской были нарисованы кости. Включились специальные лампы, и теперь на сцене были уже скелеты, выкрикивающие, как заведенные, зловещую фразу:
Berlin, dein Tanz ist dein Tod!
[1]
– Лени, ну как, – ты жива? Горы лечат? Кто был на этот раз? – прокричал ей Эрик.
– Хекмайер, ты наверняка о нем слышал!
– Это же убийца скалолазов! Он сказал тебе хоть одно нормальное слово? И вообще, заметил, что ты девушка? Или писал при тебе со скалы?
Заведение было переполнено. Несколько полуподвальных помещений, соединенных между собой, освещалось лишь свечами. Стены были обиты синим шелком, столик, где ее встретили друзья, был самым дальним от сцены. Кабаре
Tanzfest
уже второй год удерживало статус наимоднейшего столичного заведения, вдобавок тут выступал лучший в городе квартет саксофонистов – с особым, как говорили, берлинским звуком. Их фирменным номером был похоронный фокстрот
Todentanz.
Часть II
– С этим невозможно бороться. По крайней мере, на данном этапе. У нас даже нет определения – что же это, в конце концов?
–
Это точно не относится к категории пропаганды. Новым направлением в музыке его тоже назвать нельзя, масштаб другой. Вряд ли бы мы с вами очутились в такой компании, чтобы просто послушать музыку. Какой бы расчудесной она ни была.
–
Скажите, а насколько можно доверять источнику, откуда пришли эти записи?
–
Их прислали с разницей в пять дней два агента, абсолютно не связанные между собой.
–
Знаете, мне кажется, это близко к какому-то новому культу. Остается лишь надеяться, что это все-таки не будет так неотвратимо воздействовать и распространяться, как раннее христианство.