Перед самым началом Первой мировой войны профессор Нейман открыл ядовитый газ «этнакронит Г». Формулу газа хочет получить правительство, однако в обмен на формулу Нейман выставил свои требования.
— Уважаемый суд! — Профессор Нейман встал сразу после окончания речи обвинителя, окинул взглядом присутствующих и, поправив пенсне, начал говорить. Голос его был ровный, казалось, он читал лекцию студентам. — Меня обвиняют в том, что я совершил нападение на профессора Орела в его кабинете, ударив по голове микроскопом, и нанес ему тяжкие телесные повреждения. Глубоко сожалею об этом: в мои планы входило убить профессора Орела.
В зале воцарилась тишина. Журналисты, приготовившись записывать речь обвиняемого, с удивлением смотрели на человека, который сам хочет отягчить свою участь.
А профессор спокойно продолжал:
— Я читаю курс гистологии на факультете природоведения вот уже семнадцать лет. Быть может, вам известно, что наша кафедра вместе с кафедрой физиологии размещается в старинном здании. Обращаю ваше внимание, господа, на бедственное положение гистологов. Профессор Орел со своими физиологами вытеснил нас в подвальное помещение, и мы целыми днями работаем при искусственном освещении, брел ограничивал меня и в финансовых делах: за все расходы я перед ним отчитывался, хотя и не был его подчиненным. Что же касается гистологии, то об этом предмете он не имел ни малейшего понятия. Ни для кого не секрет, что некомпетентность Орела в научных вопросах покрывалась родством с министром, на чьей дочери он в свое время выгодно женился. Вся научная работа этого человека выполнялась ассистентами из числа молодых ученых, тогда как я мог рассчитывать лишь на единственного помощника доктора Маха.
Примерно год назад мой ассистент работал с образцом полученного мною клеточного красителя под названием «этнакронит Г». Во время эксперимента вещество частично улетучилось, его пары вызвали отравление. Мы, признаться, совершенно не предполагали таких свойств у нового соединения. Вероятно, это был быстродействующий ядовитый газ, без цвета и без запаха, при вдохе тотчас вызывающий сильнейшие спазмы всего организма. Когда я вошел в лабораторию, то увидел лежащего Маха, на лице которого застыла сардоническая улыбка, словно бедняга смеялся над собственным положением. Хотя, конечно, ему было не до смеха: позвоночник изогнут дугой, только голова и ступни касаются пола. Двигаться Мах не мог, жизнь его находилась в опасности. Я тут же уничтожил ядовитое вещество и вновь, в который уже раз, потребовал, чтобы нам выделили дополнительное проветриваемое помещение. Проводи мы опыты в лаборатории с вытяжкой, ничего бы не случилось.
