Вечереет. Шорох рукокрылых птиц превращается в гул… И ворох этих тварей, только похожих на пернатых (это летучие мыши: ласточки были раньше, в Той жизни), словно стая диверсантов на дельтапланах, страшат меня, закрывая еще светлое небо, — все напоминает об опасности.

Тороплюсь, но солнце спешливее меня.

Крадусь вдоль заборов, они — поводырь слепого (на этом берегу я стал часто слепнуть).

Мне повезло с поводырем: высокий берег Дарья-Сыр (я ее так называю, чтобы никто не догадался, прочитав мои мысли, написанные на тревожном лице, освещенном луной-опозданницей); нет, пусть лучше будет Марья-Сыр, а еще лучше — Марья-Брынза — попробуйте догадайтесь! И смотрю, на Тот берег. На Том берегу — моя родина, моя Родина. Там нет фонарей, но слышна и даже видна жизнь — луна совсем ошалела. Там рыбачат, полощут белье, смеются. Женщина, напевая, защипнув длинное платье, проходит до середины реки. Значит, здесь мелко. И я мог бы сейчас, по тому же броду перейти реку, но… Нет, меня вряд ли подстрелят на середине, цивилизованная страна.

Потом я могу жестикулировать и кричать: я здешний, это моя Родина или хотя бы моя родина, — там, или почти там, в той стороне, мой дом. Я знаю ответ: там нет такого дома, здесь нет ничего твоего, зачем ты пришел? Посягнуть на наше? Вот тебе за это.