Зима в тот год удалась снежной, морозы стояли суровые: птицы на лету замерзали. А в избе натоплено, душно… Раннее утро. Свет чуть брезжит через занавешенные, подслеповатые окна… Новорожденный покричал и успокоился. Мать его, Мария Михайловна, пребывает в полудреме, набирается сил… Перед мысленным взором проплывают картины пережитого. Вспоминаются родители. Отец — титулярный советник Михаил Тимофеевич Назарьев, мать — Надежда Львовна… Хоть и строгими они были, любили по-своему. Стремясь дать образование, устроили в пансион, где учили и музыке и французскому… вспоминается свадьба, рождение дочери Марии, что лежит теперь под крестом на погосте; потом рождались сыновья… Вот уже третий… С мужем Мария Михайловна живет в ладу. Все вроде бы хорошо, да вот начальство его не жалует: в службе неусерден, добр к людям, может быть, слишком… Взяток не берет… А жалованье-то какое?

Послышались легкие шаги… Глаза у Марии Михайловны прикрыты, но она четко представляет, как муж, Михаил Павлович, осторожно вышагивает без обуви в связанных ею недавно шерстяных носках. Вот он наклонился к ней, и они соприкоснулись губами. Она подняла руку, погладила его буйную шевелюру и впервые за сегодняшнее утро улыбнулась. «Ну как там?» — «Все в порядке. Сын — богатырь!» И в это время из соседней комнаты донесся плач новорожденного.

Владимир Михайлович Бехтерев родился 20 января 1857 года в семье станового пристава в селе Сорали Елабужского уезда Вятской губернии (ныне это территория Татарской АССР). Просторная деревянная изба, принадлежавшая крестьянину Панфилу Байгулову, в которой он появился на свет, в следующем году сгорела, и семья Бехтеревых перебралась в двухэтажный кирпичный дом, где когда-то жил Красильников — владелец Вондюжского медеплавильного завода. В первом этаже этого дома располагался полицейский участок, Бехтеревы занимали второй этаж.

Село Сорали раскинулось на заболоченной пустоши вдоль реки Кринки в восьми верстах от города Елабуги. Населяли его русские «казенные» крестьяне, а также вотяки и татары. Название села, по-видимому, происходит от татарского слова «сераль» — дворец. Однако ничего похожего на дворец в селе не было. Была скромная каменная церковь, построенная в 1804 году. Кроме этой церкви с колокольней, расположенной в центре села, и заводских построек на его окраине, над крестьянскими избами возвышалась лишь паровая мельница купца Шишкина.

Столица государства Российского — Санкт-Петербург — встретила юношей из Вятки гомоном многоликой вокзальной толпы. На перроне мелькали фуражки, цилиндры, шляпы, картузы, чиновничьи и офицерские сюртуки, черные рясы священников, пестрые рубахи ремесленников и купеческие поддевки. Еще разнообразнее выглядели светские дамы в длинных платьях с множеством украшений, в невообразимых головных уборах. Бледные их лица были полуприкрыты вуалью, и это придавало им некую загадочность. Дамы прижимали к груди букетики цветов, многие держали в руках зонтики, хотя перрон, покрытый широченной застекленной крышей, был сух, а солнце через тусклое стекло едва пробивалось.

Прильнув лицом к вагонному окну, взволнованный Володя Бехтерев все воспринимал с жадностью провинциала. Он ощущал торжественность момента — шутка ли, впервые оказаться в главном городе огромной страны, величие которой Володя особенно живо ощутил во время завершающегося сегодня недельного путешествия по светлым водам родной Вятки, по могучей, сумрачной Каме, по бескрайней величественной Волге и по железным дорогам, о существовании которых раньше знал лишь по описаниям да по рассказам бывалых людей, а поезд видел лишь на картинках в иллюстрированных журналах.

Но вот пыхтящий паровоз пронзительно загудел, как бы извещая встречающих о том, что в целости и сохранности доставил в столицу всех тех, чья судьба была доверена ему на пути от Москвы до Петербурга. Как только поезд, медленно пробравшись под крышу перрона, качнулся последний раз и замер на месте, толпа встречающих еще больше засуетилась и стала фрагментироваться. При этом самая нарядная публика оказалась у красных вагонов первого класса, те, что выглядели попроще, стекались к синим вагонам второго класса, а у зеленых вагонов третьего класса вдруг образовалась пустота — встречающих здесь почти не оказалось, так как ехали в этих вагонах те, кого, за редким исключением, встречать было некому. Никто не встретил и наших юношей… Однако они, уподобившись соседям по вагону, тоже вдруг заспешили и вскоре оказались на перроне, где были подхвачены стремительной толпой и вместе с нею устремились из вокзального чрева на просторную Знаменскую площадь.

Фасады выходящих на площадь огромных каменных зданий, масса снующих повсюду людей, гомон толпы, в котором выделялись призывные крики носильщиков и извозчиков, скопление разнокалиберных экипажей — все это их ошеломило. Как же в этой бурлящей круговерти многолюдного, многоликого города найти цель путешествия — Медико-хирургическую академию? Посовещавшись, молодые люди наняли извозчика и через несколько минут уже сидели в потрепанной пролетке. Впереди маячила спина угрюмого кучера, вяло понукавшего старую, неопределенной масти лошаденку, с явной неохотой передвигавшую ноги и только время от времени, после взмахов кнута переходившую на рысь. Ехали сперва по Невскому, затем свернули на Литейный проспект и наконец выбрались к Неве. Величественная панорама набережных хорошо просматривалась с Литейного моста, по которому они пересекли многоводную, спокойную реку. Съехав с моста, оказались на Выборгской стороне, а вскоре и у огромного главного здания Медико-хирургической академии, центральная часть которого была как бы отодвинута в глубину, а крылья распластались вдоль Нижегородской улицы.

Здание, построенное в начале века зодчими Антоном Порте, Воронихиным и Захаровым, имело лишь два этажа, но казалось высоким. Шестиколонный классический портик придавал его фасаду стройность и завершенность. Перед ним простирался довольно просторный двор, отгороженный высокой чугунной решеткой от Нижегородской улицы, на которой остановился извозчик. Посреди двора громоздился массивный памятник на квадратном каменном пьедестале, украшенном барельефами, в содержании которых разобраться было не так-то просто. На пьедестале с кариатидами по углам картинно восседал важный господин из бронзы со свитком в одной руке и, по-видимому, с карандашом в другой. Это был легендарный баронет лейб-медик Я. В. Виллиа. Когда-то совсем молодым прибыл он в Россию из далекой Шотландии и вскоре оказался во главе медицинской службы русской армии. С 1808 по 1838 год он возглавлял Медико-хирургическую академию и немало способствовал становлению этого первого в Русском государстве высшего медицинского учебного заведения.